Произведения

Существо утратившее любовь.
Молчание, переведенное дословно,
сорванное как покров,
в лицо, глядящее двустволкой,
обнимающее как сонный паралич.
Сопереживание обременительно,
но какую беду не кличь,
инородность выказать, предосудительно.
И смычок превращается в черную косу жнеца
ведь иные рождаются всем на погибель,
а от аккордеона все также болит голова,
даже срезанная помутневший взгляд прячет рыбий.

Этим летом со мной что-то не так,
первородною тварью ползу к воде.
Жизнь без вдохов только пустяк,
обомлеть и залечь на дне.
Подсознания белая ткань:
отрепетавшее тело повешенного,
всех бессмертнее всякая дрянь,
а слова: прививка от волчьего бешенства.
Я предчувствую тебя и боюсь,
сумрак смутою сумерки поят.
Если вдруг молчанием захлебнусь,
Кто продолжит мою погоню?

Это мой мельхиоровый век,
уронила я душу в грязь,
кокаиновый едкий снег.
Не раскаивайся смирясь.
Где пространства пусты: украшения звезд,
злое солнце отвержено, мрачный смех.
Рыжей шкурой под ноги помост,
тусклый звук, притупившийся свет.
Правда жжет, а ложь колет глаза,
пустой куклой с фото смотрю,
и когда безмолвна, тогда чиста,
но черней всех других, когда говорю.

В преддверии обезличивания,
шум стихает, звук гаснет,
мир распадается на пиксели.
Никогда больше не станет прекрасным.
Спотыкайся, как песня о трикстере.
А поверженному кто поет?
Вой собак теперь его музыка,
мерзлая земля пристанище.
Все чего боялись, травой прорастет.
Ослабевшим рукам обуза,
заточеньем, любое ристалище.
Вечный голод пустого космоса,
золотые звезды – чешуя холоднокровного ящера.
Только я никому не подавшая голоса
и руки из прошлого в настоящее,
дотянуться одним бы лишь возгласом,
прикоснуться к тебе воспаряющему.

Позвоночник железной дороги,
ребра ЛЭП.
Позабудь о своей тревоге,
сделай вид что совсем ослеп,

Больше не боишься чудовищ,
ведь они везде.
Самым ценным из всех сокровищ,
расплатиться по сходной цене.

Зло познавший поднимет флаг,
и полынью набита душа.
Вторят карты таро – дурак,
в черный лес живых заходи не спеша.

Как игрушки слова ломаются,
диких яблок вкус не забыть,
полумесяцем рога загибаются,
не боятся чудовищ те, кому суждено ими быть…

Яблоко, слаще чем грех первородства,
трепетнее вожделения,
- красота притягивает
демонов или уродцев
и ей не будет прощения...
Какое святое сиротство,
оно ли не наваждение.
Как проклятое господство,
наказанное отвращеньем.
Никто не заметит сходства
таланта, с петлей и мишенью…

Вдовий запах гелиотропа,
звери тебя заласкали,
кто пересек их тропы,
порастает цветами.

Кто там луну аукает,
ясны ль его глаза?
Этот вот так забаюкает,
что позабудешь как звать.

Зверю имя не кстати,
что ему до имен.
Плоть зубами изгладить,
имя клеймо-он не клеймен.

Зажигалкой чиркаешь, не горит.
Пиши все что думаешь.
Все слова уместились на медный кулон для молитв,
лучше разве для них придумаешь?

Засыхают цветы и окурок дымит…
Где мне взять настоящей поэзии?
Чашка с чайкой отколота, жуткий вид
и такое бывает болезненно.

Кремний выдохся, ветки, фонарь,
я избита как эти слова.
Если кровь, не кровь – киноварь,
не сгорит ничего…никогда…

Вязкая кость нежнее, чем камень.
Пламя волос превращается в пепел.
Благослови на козни, обманом,
красным волком в черном вертепе.
Отпрыски-брызги, отблески-блестки,
в каждой материи спит умиранье.
Не в утешение, но безголосым
быть пересмешником тоже страдание.
Тело медовое тает в погоне,
змеям на откуп вино лью в землю,
зашевелится всё что прогонят,
цепь разорвавший мне дышит в темя…

Пространство, в котором мы больше не существуем,
карта мира описывающая ничто.
Власть слаще любых поцелуев,
продолжительнее любви, опустошительное слово никто,
словно светобоязнь, отвращение к проникающим лучам
разрушающим плотное и густое
и пусть тебя защитит что угодно от их меча,
но ты познаешь и то, и другое.
Огради ребёнка от магии, он придумает свою,
не искореняй неискоренимое: адский чернеющий бурелом,
что осваивая метр за метром понимаю: не устою
быть соблазнителем, стоящим рядом с твоим плечом.