Мурадин Ольмезов. Отзывы

Как много мы теряли бы, если бы не имели возможности прочесть стихи или прозу, написанные на языке, которого не знаем. К счастью, человечество придумало такую вещь, как перевод. Эта мысль часто приходит мне в голову, когда я читаю стихи балкарского поэта Мурадина Ольмезова. Насколько беднее, бледнее, обыденнее была бы моя жизнь, если бы я не познакомилась с его удивительными верлибрами — одновременно короткими и глубокими, простыми и изысканными, свободными и гармоничными.
Каждый пишет, как известно, как он дышит. В этом смысле стихотворная техника верлибра предоставляет автору максимальную степень свободы, в то же время налагая на него максимальную ответственность. Об этом писал Борис Слуцкий: «Нерифмованный стих требует от поэта новых значительных мыслей и свежих чувств. Звоночки рифм иногда могут заглушить внутреннюю пустоту. В нерифмованном стихе формальных ухищрений меньше, и пустота обнаруживается скорее».
Давно стало общим местом утверждение «содержание само определяет для себя оптимальную форму выражения». Но как часто в стихотворных попытках самовыражения можно — увы! — встретить отнюдь не гармоничное взаимодействие, а беспощадную борьбу этих двух начал. А с верлибрами дело обстоит и совсем плохо: почему-то многие авторы считают, что любой поток сознания, неряшливо изложенный в стиле «чего моя левая нога пожелает», можно назвать стихотворением, написанным в свободной форме. Именно такие многочисленные «верлибры» виноваты в том, что данную технику часто считают чуждой русской поэтической традиции и даже ей противоречащей.
Но верлибры Мурадина Ольмезова, прочитанные мною по-русски, свободны отнюдь не от всяких ограничений, это не самодурное своеволие, а взгляд мудрого, внутренне свободного человека, обладающего безграничной фантазией ребенка, еще не знающего, что вечный двигатель изобрести невозможно. Их гармония основана на неожиданных и точных поэтических образах, на неповторимой авторской интонации.

Удивительно умение поэта видеть поэзию вокруг себя — в предметах и природных явлениях, в людях, в мертвой и живой природе. Даже в таком, казалось бы, мелком и не очень любимом многими животном, как лягушка, он может разглядеть проявление чуда жизни:

Камень, дерево, река, огонь, ребенок и старик, звезды, брошенный дом, ручей, зеркало, дождь, — все они разговаривают с поэтом, раскрываются, рассказывают каждый свою историю. Оказывается, «Камень к дереву зависть питает, / потому что не может расти. / Ну а древо стать речкой хотело б: / та течет, сколько ж видит она! / А вот речка завидует ветру — тот летает по воле своей, / не стесненный границами русла». Это стихотворение называется «Зависть». Вот такие маленькие шедевры буквально рассыпаны по страницам книги Ольмезова.
С одной стороны, видно, что поэт живет в реальном мире, его волнуют все жизненные проявления, в том числе и социальные проблемы, но в каждом текущем мгновении он прозревает нечто вечное, доходит до глубинной сути любого явления и щедро делится своими прозрениями с читателем. В этом и заключается призвание настоящего поэта, миссия, с которой он приходит в наш мир: соединить, сопрячь его — видимый, реальный — с миром потусторонним, горним. А ведь вселенная наша после большого взрыва расширяется и, как недавно открыли ученые, расширяется с ускорением. В последнее время энергия разрыва как будто проникает из космоса в человеческие души и все труднее становится преодолеть разобщение людей друг с другом и каждого со своим внутренним «Я» и с окружающим миром. Человеку, погрязшему в суете выживания, обманутому яркими гламурными рекламными призывами, втянутому в бесконечную гонку потребления, становится все труднее остановиться и просто посмотреть на небо, оглянуться и увидеть, что идет дождь или светит солнце, вспомнить, что есть вечные ценности в жизни и есть сама вечность — не пугающая бездна, но всеобщий исток, к которому всё возвращается.
Мурадин Ольмезов совершенно естественно и органично обитает одновременно в двух мирах — обыденном и высшем, сакральном и профанном, объединяя их в своем творчестве. Отталкиваясь от нашей привычной, обыденной или/и ужасающей реальности, поэт неизбежно оказывается в реальности иной, как будто, зная тайный канал, выныривает из конкретной точки времени и пространства в некий вневременной и врепространственный мир. Например, его автобиографичное стихотворение «Родители мои, как все балкарцы…» начинается с описания совершенно реального чудовищного исторического факта — депортации всех балкарцев (включая детей, стариков и безногих фронтовиков!) в Среднюю Азию и Казахстан в 1944 году. Для поэта, родившегося в изгнании, это, несомненно, событие огромной важности, личная глубокая душевная травма. Но он не скатывается ни в пафос гневных обличений, ни в жалобы на несправедливость судьбы и людей. Уже к третьей строфе повествование плавно и незаметно перетекает из плоскости реальных событий на более утонченный, метафизический план: «С тех самых пор меня передает / ночь дню, а день — опять вручает ночи…», и завершается стихотворение чудесным, полным надежды финалом, который я с удовольствием приведу полностью:

Объединяя в своем творчестве мир поту- и посюсторонний, Мурадин Ольмезов совершает невозможное — совмещает несовместимое. Его стихи, как линия горизонта, соединяют земное и небесное в недостижимом прекрасном далеке.

Ту же самую — объединяющую — роль поэт играет в отношениях человека с природой. В наше время, казалось бы, даже дети знают, что человек является частью природы, и все-таки большинство человечества продолжает считать себя царем природы, предпочитая жить в рамках антропоцентрической парадигмы (пока природа ему это позволяет). Великолепно выпадение поэта из этого преобладающего предрассудка. Очеловечивая явления живой и неживой природы и, напротив, обнаруживая природное, стихийное начало в человеке, он строит отношения человека и природы даже не на равных, а на родственных началах.
В стихах Мурадина Ольмезова человек и природа отражаются друг в друге, как в зеркалах, поэтому так символично название его последней книги: «Зеркало к зеркалу».
Про то, что в мире поэта камень, река и ветер могут завидовать друг другу, я уже упоминала. А еще у него зеркало может состариться и перестать смеяться «звонко, как когда-то», крыльцо — убежать от дома с протяжным криком, ветер — молчаливый и задумчивый — сидеть над обрывом, свесив ноги, дождь над городом — не смеяться, а плакать, а звезды, окоченев от мороза, — стучаться к нему в окно.
Взаимопонимание поэта и природы настолько тесное, что безоговорочно веришь, когда Мурадин Ольмезов вопрошает: «А что, разве звезды не люди, / не братья мои?», когда он жалеет деревья, которым тяжело жить в городе: «Всю эту ночь / я выводил деревья / из города. / До самого утра», когда пишет о том, что снится птичьим гнездам долгой холодной зимой: «Пока ждем, / чтоб весна наступила, / в птичьих гнездах / мечтанья их спят», когда разговаривает с цветком и родником:

В этом коротком стихотворении единство человека и природы выражено, на мой взгляд, с красотой и точностью поэтической формулы.

В мире Мурадина Ольмезова природные предметы и явления роднятся не только с человеком, но и друг с другом. Они плавно перетекают одно в другое, вовлекая в круговорот взаимных перевоплощений и само время, создавая образ вечно живой, непрерывно меняющейся, пульсирующей вселенной и подводя читателя к идее единства мира, которая кажется такой естественной и простой, когда уже стала твоей, но так трудна для постижения, если идти к ней логическим, научным путем, что на это уходят долгие годы жизни.
А ведь вместо многих философских трактатов можно прочитать несколько стихотворений, таких, как «Суровые снежные скалы…», «Как облако в дождь превратится…», «Камень птицей хотел бы родиться…» и получить эту истину в дар от поэта, причем не как чужое, сообщенное тебе на уроке знание, а как личную, выстраданную, выношенную мысль.

Говоря о книге поэтических переводов, невозможно обойти вниманием личность переводчика — соавтора и даже сотворца представленных произведений. По большому счету, каждый поэт — переводчик. Он транслирует читателю внутреннюю жизнь природных явлений, а также, по словам Марины Кудимовой, переводит себя на общечеловеческий язык. Но и здесь, как в любом деле, есть переводчики и … переводчики. Сделать точный перевод способны многие, но передать особенности поэтической индивидуальности автора, пишущего на редком языке древнего горского народа, на котором сейчас в целом мире говорят всего около 120 000 человек, донести до читателя все нюансы национального менталитета, — задача не из легких. В этом отношении нам повезло, потому что в Нальчике живет и работает замечательный русский поэт Георгий Яропольский. Человек европейской культуры и образованности, выросший на Северном Кавказе, учившийся в нальчикской школе, имеющий среди друзей представителей всех народов этого многонационального региона, поэт мощного лирического дара и одновременно философ и аналитик по складу ума, здесь он не мог не стать переводчиком в самом широком смысле этого слова. Трудно переоценить значение фигуры переводчика в наше время, тем более для региона, который является болевой точкой огромной евроазиатской страны, переживающей тяжелый период сепаратизма.
Георгий Яропольский переводит многих балкарских и кабардинских поэтов, но, по-моему, его творческое сотрудничество с Мурадином Ольмезовым — случай особый, ибо здесь счастливо совпали какие-то глубинные вибрации, душевный строй. Личности автора и переводчика видятся мне равновеликими и чудесным образом дополняют и уравновешивают друг друга, даря нам ту высокую радость узнавания и взаимопонимания, когда хочется сказать: «Мы с тобой одной крови — ты и я!» Они словно взобрались на вершину Вавилонской башни, преодолев древнее проклятие человеческого непонимания. Как хорошо, что они оба умеют говорить на звездном языке! Может быть, этому способствует величественное зрелище двухголовой белоснежной громады Эльбруса, рядом с которым особенно отчетливо ощущается мелочная и преходящая природа человеческих распрей.
Как бы то ни было, стихи Мурадина Ольмезова, любовно выпестованные, свободные и прекрасные, доступны всем — читайте и наслаждайтесь.

Один хороший поэт заметил, что когда критики рассуждают о стихах, они невольно превращают алмаз в уголь и говорят, в сущности, об угле, хотя им кажется, что они имеют в виду алмаз, эта невеселая истина в еще большей мере справедлива по отношении к стихотворным переводам. Но если профессиональный перевод способен скрыть или ослабить недостатки оригинала, то перевод подстрочный, наоборот, как правило, скрывает достоинства подлинника, ибо уходит музыка, исчезает артистизм, пропадает то, что почти невыразимо на другом языке, — собственное магнитное поле стихотворения. Что же остается? Остается «информация» — причем не столько эстетическая, сколько «информация вообще», — т.е. голый пересказ.
И тем не менее... И тем не менее подстрочник (пусть самый безыскусный) позволяет о многом догадываться. Он позволяет догадываться не только о том, что говорит автор, но и порой — как он об этом говорит. Иными словами, сквозь подстрочник может проступить лицо лирического героя (если оно у него есть), — тем более любопытное, что оно полностью свободно от какой бы то ни было стихотворной «косметики».
Подстрочники, которые представил Ольмезов, позволяют догадываться о многом. И в первую очередь — о незаурядном таланте автора (я употребляю здесь именно это достаточно ответственное определение). Эти стихи хочется переводить — первый признак того, что в них кроется нечто, вызывающее встречное душевное движение. (Кстати, изящно переведенное Н. К. Старшиновым стихотворение «И падал снег...» свидетельствует о плодотворности такой встречи).
Суровый черно-белый рисунок стихотворения «Цена хлеба». Эти стихи повествует о народной беде, и в то же время они очень личные... Вдова, обменивающая свои пояс, «золотую свою застежку» на кусок хлеба — это, конечно, женщина гор, но столь уж отличается она от женщин равнинной России, за тот же кусок хлеба отдававших свои золотые обручальные кольца? (см., напр., стихотворение Е. Евтушенко «Мед»).

и этот жест общечеловечен, ибо так поступают все матери мира.
Не менее впечатляет написанное верлибром (отметим владение разными поэтическими формами) стихотворение «Хатынь» с его точными, скупыми и порою неожиданными образами (печные трубы — как пустые рукава и др.).
И в то же время поэзия Ольмезова глубоко национальна. В его стихах не только зримые приметы родины; он одушевляет родную природу, делает ее соучастницей своей сокровенной душевной жизни.

Глубоким внутренним напряжением пронизаны философические стихи Ольмезова. Неожиданно и поэтически убедительно завершается диалог жизни и смерти, диалог, исполненный подлинного драматизма:

Иную грань авторского дарования демонстрируют стихи для детей. Эти веселые миниатюры, начисто лишенные дидактического занудства, построены на игровой, даже в подстрочниках ощутимой, основе, которая должна мгновенно схватываться ребенком.
Разумеется, не все, представленное в дипломном сочинении, равноценно. Осмелюсь предположить, что на языке оригинала (как, впрочем, и в подстрочниках) менее интересно выглядит так называемая любовная лирика. Автор явно тяготеет здесь к традиционным «литературным» решениям и как бы отдает обязательную дань восточной экзотике — с ее зачастую условной и универсальной образной системой. Здесь, как думается, нет той авторской самобытности и свободы, которые явлены в других стихах.
...Восточная мудрость гласит, что перевод — это изнанка ковра. Во всяком случае, по «изнанке» стихов Ольмезова можно судить, что сам ковер — ручной работы, и соткан при этом щедрой и искусной рукой.

Творческое наследие М. Ольмезова на редкость плодотворно и щедро. Перечисляя всё им написанное – получится внушительный список. Жанрово-тематический диапазон его произведений довольно широк: автор сумел проявить себя в поэзии, драматургии и детской литературе. Добрые, светлые, полные сердечной теплоты и искренних чувств, книги автора с большим энтузиазмом приняты и взрослым, и детским читателем. В истории балкарской литературы М. Ольмезов зарекомендовал себя, в первую очередь, как талантливый поэт.
Детская литература поистине его призвание. Произведения для детей пишут многие авторы. Однако мало кто из них отдает себя этому делу целиком. Примером такого служения является творчество М. Ольмезова. Многие произведения автора вошли в школьную программу и успешно используются в преподавании балкарской литературы в младших классах. В 1984 году республиканским издательством осуществлена публикация его книги «Акъ кишиучукъ» («Белы котенок»), адресованной детям дошкольного возраста. Комплектация стихотворений произведена исходя из возрастных особенностей читателя. Книга ориентирована на развлекательность и доступность. Поэтический мир автора наполнен множеством звуков и красок. В детской поэзии М. Ольмезова невозможное возможно, здесь даже самые дерзкие фантазии вырываются на свободу (стих. «Гылыучукъ» – «Осленок»). Две соприкасающиеся плоскости: мир вымышленный и реальный, сосуществуют в едином художественном пространстве. Любознательность ребенка требует немедленного объяснения всему, что он наблюдает вокруг себя:

Произведения поэта способствуют полноценному освоению мира, расширяя и дополняя детские представления о нем. Вступая в этот мир, ребенок испытывает первые ощущения – это впечатления от окружающих предметов. Предметное видение формируется на ранней стадии жизни человека, закладывая основы его мировосприятия. Так как дети воспринимают всерьез все прочитанное, увиденное, услышанное, художественная выдумка обретает в их сознании реальные черты. Происходит своего рода деформация самой реальности. Такая универсальность вымысла плодотворно используется М. Ольмезовым. Поэт находит невероятные в своем выражении сравнения и метафоры, которые могут прийти в голову только ребенку (стихотворения «Кёк жауады» – «Небо льется», «Ким болур?» – «Кто же это может быть?»).
Специально для детей М. Ольмезовым подготовлены и изданы книги «Гыллыу, гыллыу, къыллыуча» («Летят, летят качели»). В поэтический сборник «Ташмакъа бла жауунчукъ» («Черепаха и дождик», 1993 г.) включены стихотворения, сказки на балкарском и русском языках.
Поиск новых художественных форм и средств выражения, способствующих усилению познавательных возможностей детской литературы, приводит М. Ольмезова к интересным поэтическим находкам. Удачным обретением художника явилась «Азбука – загадка» 1980 г.), которая отличается от других учебных книг своеобразной манерой изложения. Этот сборник авторских тематических загадок призван помочь воспитателям детских садов и учителям начальных классов оживить занятия с детьми, сделать их более интересными и насыщенными. Они развивают в детях наблюдательность, способность к формированию образной речи и поэтического взгляда на мир. «Азбука» рассчитана на ребят младшего школьного возраста и в значительной степени облегчает усвоение ими педагогического материала, превращая учебу в увлекательную игру.

Творчество М. Ольмезова многогранно, и произведения весьма многочисленны. Сравнительно недавно издана очередная книга поэта под названием «Акъ жугъутур» («Белый тур». Нальчик, 1999). На ряду со стихами для взрослых в нее вошли стихи и сказки для детей такие, как «Бюрче бла гумулжук» («Блоха и муравей»), «Ингир жомакъ» («Вечерняя сказка»), «Багуш ханны киппе-кирли къыралында» («В грязном царстве мусорного хана») и прочие.
Детскую поэзию М. Ольмезова можно назвать «суверенной страной» детства, где действуют законы фантазии, волшебства и доброго юмора. Она обладает большим познавательным потенциалом. Стихи поэта побуждают ребёнка внимательнее всматриваться в привычные, уже, казалось бы, примелькавшиеся вещи, находя в них необычные углы преломления, новую содержательную глубину. Автор с завидным энтузиазмом воплощает детские мечты в реальность. Настоящий детский поэт сродни доброму и мудрому волшебнику, в ком детство всегда живо. Благодаря чему в его произведениях ощущается соответствие между характером творчества и личностью автора. Указанное качество приоритетно в поэзии М. Ольмезова. Художник не просто помнит о детстве, взрослея, он стремится сохранить его в себе как важнейшую составляющую своего существа.
Дети от природы склонны к фантазированию, такова особенность их психики. Они доверчивы, легковерны и сами без труда поддаются иллюзии и игре воображения. Поэтому их так привлекает сказочный мир. Интересна стилистическая конструкция авторской литературной сказки «Ингир жомакъ» («Вечерняя сказка»). Она основана на смешении элементов поэтического текста и прозаического повествования. Начав стихотворный рассказ со вступления в прозе, М. Ольмезов знакомит ребят с вымышленной реальностью. Дети попадают в мир-перевёртыш, в котором всё наоборот, где отсутствует логика, где нарушаются законы природы…
Художественные находки автора не утомляют сознание ребёнка, но дают свежие импульсы их воображению. Плодотворность знакомства детей с поэзией давно доказана. Образность мышления, эстетика вкуса – всё это развивается в процессе приобщения к ней. Поиск точной пропорции между наблюдением и символом, формальной и эмоциональной сторонами изображаемого проявляется в оригинальной трактовке сюжета, в богатом ритмическом рисунке, в метафоричности языка, в свойстве поэта подчинять себя тексту.
Сборник «Белый тур» содержит произведения, примечательные как в художественном, так и в познавательном отношениях. Это – целостный, увлекательный мир, полный удивительных историй и неразгаданных тайн. Стихи М. Ольмезова для детей до предела насыщены зримыми пластичными образами, оживающими в процессе вовлечения ребёнка в стихию поэзии. Автор, с постоянством и «влюблённостью» творящий для детей, создаёт совершенно разные по тематике, контрастные произведения, которые заинтриговывают маленьких читателей ожиданием чудес. Выстраивая особый, психологически «уютный» для ребёнка микроклимат, поэт способен предложить ему всё многообразие художественной палитры тем и образов.
С каждым новым поэтическим сборником автор утверждает свой индивидуальный стиль, свою интонацию. Книги «Черепаха и дождик», «Просто, просто, просто так!», «Летят, летят качели» являются одними из самых востребованных в числе современных детских изданий. Они закономерно вошли в «золотой фонд» национальной литературы для детей.
Спектр художественных форм, осваиваемых М. Ольмезовым, не ограничивается только детской поэзией. В 1990-е годы в нескольких номерах литературного журнала «Эльбрус» опубликована его пьеса-сказка «Урланнган жырчыкъ» («Украденная песенка»). Произведение отличается усложнённой композицией, оригинальным сюжетным решением. Наличествующие в тексте структурные признаки драматургического жанра не исключают использование в нём стихотворно-прозаической формы. Поэтические вставки исполняют функцию сценических действий, перемежающихся традиционными для пьесы вступлениями.
В произведении используется фольклорная типизация. Персонажи индивидуализированы национальными чертами. Национальная специфика выявляется в элементах композиции пьесы-сказки, о чём свидетельствует наличие архаических формул, характерных для построения нартских сказаний-песен.
В произведении, таким образом, происходит синтез трех художественных начал: эпоса, поэзии и драмы. Подобные образцы способны заметно обновить и во многом обогатить жанровую палитру национальной драматургии сегодня.

Приоритетным жанром в национальной драматургии последних десятилетий выступает трагедия, в развитии которой значительна роль М. Ольмезова. Он является автором известных драматургических произведений «Тахир и Зухра» и «Княгиня Гошаях», по мотивам которых осуществлены одноименные сценические постановки. Наибольший резонанс в театральной жизни республики вызвал спектакль «Княгиня Гошаях». В основе этой трагедии – сюжет одноименной народной песни. Любовная фабула составляет основное содержание трагедии. Главные герои Каншаубий и Гошаях любят друг друга. Прежде чем соединить свои судьбы, они проходят через жизненные испытания. Гошаях, будучи подростком, была похищена Камгутом, старшим братом Каншаубия, и несколько лет росла затворницей в доме кормилицы Карачач. Случайная встреча девушки с младшим братом своего «нареченного» предопределяет драматическое развитие событий в пьесе.
Если любовная страсть есть нечто роковое, стихийное, то понятие чести для персонажей пьесы сильнее и превыше. Как говорит один из героев трагедии Гюргок,

Каншаубий подчиняет свои чувства разуму, страсть – закону гор, который «велит женить по старшинству. И первенство Камгута здесь бесспорно».
Гошаях смиряется перед тем фактом, что ее отдают замуж за Камгута. Вскоре, овдовев, княгиня получает благословение на брачный союз с Каншаубием.
Любовь в трагедии – это властное могучее чувство, подчиняющее себе каждого смертного и обрекающее порой на безысходность. Она разжигает трагическую борьбу, которая происходит не только в душах героев, но и составляет сущность трагического действия вообще.
Чтобы показать крупным планом трагическую сущность любви, в процессе сюжетного развития противостояние между нею и временем, в котором торжествует «мир несправедливости и злобы», драматург укрупняет роль второстепенных персонажей – доброй кормилицы Карачач, злопамятного Шаза, обреченной на безответную любовь княгини Куны, образ которой выписан наиболее рельефно.
На первый взгляд, образ Куны, добивающейся любви красавца Каншаубия, персонифицирует абстрактное зло, отравительницу и разлучницу, как было принято в мифологии. Но М. Ольмезов, нарушая традиции, выражает внутреннюю борьбу Куны: она охвачена бурной страстью, противоречащей нравственным горским критериям.

В порыве «слепой страсти, греховных желаний» Куна не теряет способности к самосознанию, к страданию:

Героиня не признает своей «трагической вины» перед Каншаубием:

«Безумна если, ты тому причина», – говорит она своему возлюбленному.
Такое мужество Куны придает динамизм драматическому развитию событий. Осознание трагической безысходности звучит в ее обращении к Гюргоку:

Трагизм Куны передается более полно по сравнению с трагизмом княгини Гошаях. В этом, наверное, следует видеть творческий подход драматурга к устоявшимся традициям в драмах о любви, когда внимание акцентировалось строго на игре одной влюбленной пары.
Куна – жертва своей страстной любви, которая подобна скакуну, рвущему узду, и – словно молния, «спалившая дуб до самого корня».
«Белым стихом драм Кальдерона и Шекспира написанная пьеса, классический набор персонажей (свой Яго, служанка – наперсница), живая интрига, ведомая клеветой и страстью, сообщали спектаклю яркую театральность, а историческая канва и достоверность событий обещали возможность осуществления на сцене подлинно национальной драмы…» – писала о пьесе критик Ф. Урусбиева.*
В действительности «Княгине Гошаях» выпала завидная сценическая судьба. Она с аншлагом прошла в Карачаево-Черкесии, Северной Осетии-Алании, Башкирии, Татарстане, а в 2000 году была удостоена Государственной премии КБР в области искусства и литературы.

*Урусбиева Ф. В содружестве двух муз // Кабардино-Балкарская правда. 2000, 20 июня.

Современная детская литература в России представляет собой довольно сложное явление, подвижное, меняющееся и противоречивое. И детское восприятие в наши дни испытывает небывалый натиск аудио-, видео- и полиграфической продукции коммерческого характера. Снижение интереса к чтению в связи с развитием новых информационных технологий породило стремление у многих авторов любой ценой завоевать внимание читателя. Наряду с книгами классиков и современных писателей, стремящихся сохранить в своих произведениях традиции просветительства и гуманизма, полки книжных магазинов заполонило огромное количество развлекательной детской литературы низкого качества. Эти произведения, затрагивающие самый поверхностный уровень эмоций и не требующие умственных усилий для восприятия, чаще всего создаются в жанре детективов и триллеров, главное достоинство которых нередко составляет только занимательность сюжета. Заметной тенденцией стало изображение в них жестокости, грубости, криминала и других атрибутов современной реальности. Отличается и стилистка подобных произведений: их авторы активно используют лексику с негативной окраской, просторечия, жаргонизмы (Е.Грачев «Рукавицы-лупавицы», Г.Генераленко «Анастасия, дочь купеческая», Ю.Оболонков «Кладоискатели» и др.). В новейшей детской литературе России есть еще одна отличительная черта: поиски новых способов формирования у юного читателя представлений о вечных ценностях, стремление найти современные приемы отображения действительности (Т.Крюкова, М.Есеновский, Д.Сабитова, А.Гиваргизов и др.). Столкновение этих во многом взаимоисключающих друг друга тенденций и составляет специфику современной российской детской литературы, находящейся в процессе своего трудного становления.
Современная балкарская детская литература, составляющая неотъемлемую часть общероссийской, не испытала на себе противоречивого воздействия описанного литературного процесса. Она в хорошем смысле слова остается консервативной, приверженной художественным традициям национального фольклора и лучших образцов мировой и русской классики. В произведениях балкарских авторов (К.Кулиев. М.Мокаев, М.Ольмезов, А.Бегиев, Э. Гуртуев и др.) главными остаются идеи гармоничного развития детей, изображение ребенка как полноценной личности, познающей многогранность окружающего мира, формирование его нравственности и эстетических представлений.
В данной статье нам хотелось бы остановиться на анализе некоторых аспектов творчества Мурадина Муссаевича Ольмезова – одного из самых талантливых авторов современной балкарской литературы для детей. По общему признанию критиков (А.М.Тёппеев, А.М.Бегиева, Т.Ш.Биттирова, Ж.К.Кулиева, А.Д.Атабиева), произведения поэта, отличающиеся особой душевной теплотой, доступностью изложения и поэтичностью образов, содержат в себе высокие нравственные и художественные идеалы, которые обогащают и гуманизируют детскую психику, учат ребенка видеть и понимать природу и человека в единении обычного и сказочного.
Произведения М.Ольмезова обращены к детям дошкольного и младшего школьного возраста. Поэт работает в разных жанрах: он является автором сказок («Кошка и мышки», «Сказка про обжору», «Сказка о том, как воробей наказал злого хана» и др.), колыбельных песен, небылиц-перевертышей, пестушек и т.д. Этическая ясность этих произведений, их стилистическая выдержанность, учет возрастных и психологических особенностей ребенка, отраженный в стилистике языка, тематике и жанрах, дают нам основание утверждать, что поэт прекрасно знает эстетические представления детей, особенности детского восприятия мира на различных возрастных этапах.
Специфика детской литературы кроется, как известно, в особенностях детского восприятия действительности, качественно отличающегося от восприятия взрослого человека. Типологические возрастные качества вытекают, по мнению многих ученых (Л.С.Выготский, А.Т.Парфенов, Б.М.Сарнов), из своеобразия антропологических форм детского сознания, которые зависят прежде всего от психофизиологических факторов. В связи с этим необходимо подчеркнуть, что особенности детского мировосприятия формируют избирательный подход к явлениям окружающего мира: то, что ближе внутреннему миру ребенка, воспринимается им более крупным планом, оно рассматривается на близком расстоянии, в подробностях деталей. Талантливые детские писатели всегда изменяют в своих произведениях угол зрения на мир взрослого человека и выдвигают на передний план то, что дети способны заметить в первую очередь: цвет, форму, звук, запахи, движение. В детских стихах Мурадина Ольмезова предметно-вещный мир представлен зримо, выпукло, динамично, в цвете – именно так, как его видит ребенок:

Детскому сознанию свойственно одушевлять предметы окружающего мира, наделять их человеческими качествами. Отсюда в стихах М.Ольмезова многочисленные олицетворения, которые помогают поэту изобразить мир одомашненным, теплым, уютным.

- говорится в одном из стихотворений поэта о дожде [6, 5-6].
В этом мире добрых, знакомых и малознакомых предметов все динамично, насыщено событиями, смешными и трогательными приключениями. Быстро бегущее в стихах время увлекает ребенка, стимулирует его воображение, вовлекает в действие, развлекает и развивает. М.Ольмезов не загромождает стихи тем, что может тормозить это движение и вносить в повествование элементы раздумий, созерцательности, психологически чуждых детям. Сказанное придает стихам М.Ольмезова своеобразную кинематографичность: эпизод следует за эпизодом, как один кадр за другим.

Стремительность событий в стихах, как и быстрота чередования зрительных впечатлений в кино, увлекает юного читателя, погружает в воображаемый мир книги. Присущая детям непосредственность восприятия, усиливает остроту впечатлений, способствуя идентификации ребенка с литературными героями, вызывает ощущение личного участия в происходящем. Такая насыщенность поэзии М.Ольмезова событийностью, которую он предпочитает описательности, соответствует характерной ребенку конкретности видения, специфике детского восприятия, психологически чуждающегося абстрагирования. Неустойчивое внимание детей не способно сосредоточиться на длиннотах описания, оно устремлено к перемещению с объекта на объект. М.Ольмезов прекрасно знает эту специфику детского восприятия. Учитывая возрастные возможности своего читателя, поэт делает расчетливый выбор художественных средств, способствующих особому отражению действительности, которое соответствует мироощущению ребенка. Так поэт достигает в своих произведениях занимательности – одной из необходимейших черт литературы для детей. Чтение для ребенка труд, но М.Ольмезов своим творчеством умеет превратить его в праздник, в увлекательной форме преподнести новые знания о мире. В последние годы, когда развитие новых информационных технологий привело к падению культуры чтения, занимательность в произведениях некоторых авторов стала чуть ли не единственным достоинством. Стремясь привлечь читательское внимание, многие писатели отдают предпочтение захватывающему сюжету, экзотическим героям, принося в жертву идеи формирования нравственного и эстетического мира детей. Однако в творчестве М.Ольмезова удачно сочетаются занимательность и художественные достоинства, позволяющие донести до ребенка представления о вечных ценностях и моральных нормах.
Динамичности и занимательности сюжета в стихах М.Ольмезова соответствует ритмическая насыщенность. В произведениях поэта сменяют друг друга маршевые, напевные, стремительные, протяжные ритмы. Они меняются соответственно событиям в стихах: каждая смена ритма связана с новым поворотом сюжета, с характером изображаемого персонажа, с переменой настроения героев. Многие стихотворения М.Ольмезова отличаются не только подвижностью и переменчивостью ритма, но и повышенной музыкальностью поэтической речи:

Истоки этой музыкальности – в художественных традициях устного народного творчества балкарцев, к произведениям которого поэт обращается, заимствуя не только ритмику, но и сюжеты, характеры героев, жанры. Балкарский детский фольклор удивительно ритмичен. Народные певцы, безусловно, знали, что ребенка в стихах и песнях привлекает не содержание и не мораль, а прежде всего ритм. Ритмическая организация речи позволяла в произведениях устной поэзии добиваться максимальной выразительности, она выступала как средство, придающее произведению особую эмоциональную напряженность, придавала детским стихам легкость звучания, игривость, подвижность:

Это средство художественной выразительности, составляющее важнейшую черту поэтики балкарского детского фольклора, органично перешло в творчество М.Ольмезова. В произведениях поэта, вобравших в себя главные фольклорные модели, отчетливо обнаруживаются многие элементы эстетического языка устной поэзии балкарцев, четко прослеживаются особенности их мироощущения. Но стихи М.Ольмезова, как справедливо замечает литературный критик Т. Биттирова, - не точная имитация старинного народного творчества [2, 82]. В них поэт, наряду с фольклорными, находит новые средства художественной выразительности,новые звуковые краски, создает новые ритмы.
Как известно, одной из важнейших функций детской литературы является развлекательность. В последнее время в отечественном литературоведении много говорят о гедонистической роли книги, поскольку через увлечение, удовольствие общения с художественным произведением продуктивнее решаются познавательные и воспитательные задачи. Наслаждение, испытываемое ребенком в процессе чтения книг, - лучшее средство передачи ему духовных ценностей. Известно высказывание В.Г.Белинского о том, что действие детских книг должно быть обращено на чувства детей, а не на их рассудок, поскольку чувства предшествуют знанию. Поэзия, по мнению В. Г. Белинского, действует на ребенка, как и музыка, - прямо через сердце, минуя голову, для которой время настает позже. Преимущественное развитие чувства дает юному читателю ощущение полноты и гармонии жизни, кроме того, формирует представление о страдании, боли как о другой стороне любви[1]. Задача талантливой детской литературы – передать все это в художественных образах, полных жизни, движения, увлекательности. Немаловажную роль в решении этих проблем играет язык произведения. Детские стихи, по мнению многих классиков отечественной литературной критики, поэтов и писателей (В.Г.Белинский, К.И.Чуковский, С.Я.Маршаки др.), должны быть написаны языком легким, свободным, игривым, ясным и доступным пониманию ребенка. Этим требованиям соответствовали произведения выдающихся русских детских поэтов: К.И.Чуковского, С.Я.Маршака, А.Л.Барто, С.В.Михалкова.
В лучших традициях классической русской литературы для детей создает свои стихи и М.Ольмезов. Язык его произведений прост и в то же время ярок, насыщен образами, проникнутыми одушевлением, цветом, звуком, добрым юмором. Его стихи «... восхищают новизной и чистотой образа; «скачущий по камушкам ручей», «барашки в белых шубках»... – светлый, добрый мир детства», - пишет о творчестве М.Ольмезова член Союза писателей Приднестровья А.Демин[3]. Среди разнообразных средств выразительности М.Ольмезов отдает предпочтение сравнениям как наиболее доступному для детей способу познания и изображения действительности:

Юмор, душевная теплота, описание простых и наивных чувств, доступных детскому воображению и пониманию, позволяют поэту решать нравственные проблемы, избегая излишней дидактичности, которая, как известно, никогда не идет на пользу художественности. В лучших произведениях для детей мораль не высказывается в форме откровенного назидания, она открывается в процессе повествования. М.Ольмезов принадлежит к поэтам, обладающим памятью детства, уникальным, по-детски незамутненным взглядом на вещи. Знание эстетических представлений ребенка, детского видения мира и детской реакции на его проявления позволяет М.Ольмезову создавать легкие, игривые стихи, в которых под спудом таится прочная моральная основа. Так, герой произведения «Бош алай» («Просто так») маленький Тошалай совершает многочисленные проступки: «просто так», без спроса, берет деньги из кошелька, разоряет птичьи гнезда, бьет щенка и т.д. Обо всех этих приключениях в стихотворении рассказывается в веселом, мажорном ритме. Сюжет маленького произведения развивается стремительно, как в детективе, и неожиданно заканчивается картиной заслуженного наказания неутомимого проказника. Камень, который он «просто так» кинул в кого-то из друзей, вдруг падает ему самому на голову. Маленький Тошалай горько плачет от боли и обиды. Так, не разрушая обаяния художественного произведения, в увлекательных, приятных детскому слуху, ритмичных стихах, соответствующих остроте сюжета и написанных простым, доступным для ребенка, эмоциональным языком, М.Ольмезов воспитывает в детях исконные ценности с устойчивыми понятиями добра и зла, красоты, этики, нравственных норм. Лексическая легкость и живописность образов позволяют юному читателю без труда понять ясные воспитательные идеи автора.
В творчестве М.Ольмезова особое место занимают небылицы-перевертыши, написанные автором с целью пошутить, позабавить детей, вовлечь их в мир веселой фантазии, приобщить через увлекательную игру к познавательной деятельности. Поэзия М.Ольмезова, о чем говорилось выше, чаще обращена к детям дошкольного и младшего школьного возраста. Как известно, чем младше читатель, тем ярче проявляется возрастная специфика детской литературы, без учета которой невозможно создание произведений, способных по-настоящему взволновать и увлечь ребенка. Овладение знаниями, необходимыми для ориентации в окружающем мире, у детей (чем младше, тем в большей степени) происходит прежде всего в процессе игры. Игра на определенном этапе умственной жизни ребенка – способ освоения мира, накопление опыта, из которого для него слагается вселенная. Вовлекая ребенка в игры, где активно применяются перевертыши, авторы стремятся способствовать интеллектуальной деятельности ребенка, видя в них своеобразную «гимнастику мысли». Прекрасные произведения поэзии для детей, основанные на игре в перевертыши, создали замечательные русские поэты К.И.Чуковский( «Путаница»), С.Я.Маршак («Вот какой рассеянный»). Безусловно, их художественный опыт оказал заметное влияние на творчество М.Ольмезова. Стихи поэта, вовлекающие детей в игры и способствующие их интеллектуальному развитию, основаны на знании о заложенном в ребенке стремлении создавать «перевернутый» мир. Так, в Стране Паука-Бурдюка из «Вечерней сказки» воду носят в решете, рыбу ловят молотом, от воды скрываются в реке, кашу едят кочергой и еще много необычного, смешного и нелепого делают в этом странном государстве. Описанные нелепости не воспринимаются детьми как нечто реальное, и именно это – фантазия о предметах с несвойственными им признаками – увлекает ребенка, развивает его воображение и чувство юмора, забавляет, как игра. В то же время, неправильная координация предметов, если ребенок уже имеет знания об истинном положении вещей, способствует развитию реалистического представления о мире, стимулирует его познавательную деятельность и помогает повышать самооценку. Сравнивая себя с героями перевертышей, ребенок утверждается в том, что его представления о мире и ориентация в этом мире не отклоняются от нормы.
Еще одним жанром, получившим свое развитие в творчестве М.Ольмезова, является загадка. Стремясь к метафоричности образов, поэт прибегает в ней к таким средствам выразительности, как олицетворение, эпитет, использование многозначности слов, сравнение и т.д.: «киплю я, как казан», «играю, как козленок» (о роднике), «в азбуке – два брата, один суров, другой нежен» (о буквах ъ и ь), «узорный полог звездный», «склон зеленый росный», «косичка ивы», «стоногий скакун» (о дожде). Такие стихи вырабатывают вкус к точному и образному слову, способствуют развитию художественного мышления, обогащают лексику детей. М.Ольмезов рисует наиболее выразительные признаки предметов и явлений в предельно сжатой форме. Создавая образ, он пользуется яркими, сочными красками, язык его лаконичен, точен, ритмическая организация стиха соответствует характеру изображаемой картины. Все это обогащает ум детей сведениями о природе и разнообразных аспектах человеческой жизни. Разгадывая загадки, постигая вторичные значения слов, в процессе активной познавательной деятельности юный читатель учится анализировать, сравнивать признаки предметов, развивает свою наблюдательность, быстроту умственной реакции, поэтизирует окружающий мир, попадая под обаяние художественных образов автора:

Эту особенность таланта М.Ольмезова – умение давать детям познавательную информацию о жизни через веселую игру, облеченную в форму небылиц, загадок и скороговорок, - балкарский литературовед А.М.Теппеев отмечает как одну из определяющих черт творчества поэта [7, 48].
Игра в произведениях М.Ольмезова не только способ освоения мира: игровое начало используется поэтом и как сюжетный мотив, как художественный прием, оно выполняет юмористическую и сатирическую функции.
Характеризуя творчество М.Ольмезова в целом, нам хотелось бы подчеркнуть, что уникальность таланта поэта – в умении создавать удивительные картины окружающего мира, увиденного под углом зрения ребенка, в способности не замыкаться в рамках этого мировосприятия, а быть впереди своего читателя, выступать в роли мудрого, тонкого и эмоционального посредника между двумя способами познания мира: детским взглядом на предметы и восприятием взрослого человека.

Белинский В.Г. О детских книгах. - Собрание сочинений. - В 9-ти томах. -Т.3. Статьи, рецензии и заметки. - М.: "Художественная литература", 1976.
Биттирланы Тамара. Усталыкъ бла фахмулукъну юлгюсю. – Нальчик:Минги Тау, 2009. №3. -С.80-86.
Демин А. Нашего полку прибыло // http://www.pridnestrovie-daily.net/gazeta/articles/view.aspx?ArticleID=20546
Ёлмезланы Мурадин. Бош, бош, бош алай. - Нальчик: Эльбрус, 2005.
Къарачай-малкъар фольклор. Хрестоматия. – Нальчик: «Эль-Фа», 1966.
Ольмезов М. Черепаха и дождик. - Нальчик: «Эльбрус», 1993.
Теппеев Алим. Ёлмезланы Мурадинни юч сабаны. – Нальчик: Минги Тау, 2009.- №3.-
C.44-58.

Наивно думать, что писать стихи с рифмами и выдержанными метрами труднее, нежели без них. Работа в верлибре лишает тебя опоры и выставляет на всеобщее обозрение все огрехи поэтической мысли. Рифмованные стихи даже естественнее, привычнее для глаза и уха, зря кто-то думает, что стихи без рифм – это что-то простое, чуть ли не общедоступное. Мне, например, очень трудно давалась самостоятельная ходьба (рассказывает мама), не мог ходить, не держась за руку, потом она стала давать мне держаться за картонную коробку из-под обуви, а сама поначалу держалась за другой ее край, а потом стала выпускать, и я пошел, думая, что на что-то опираюсь, – вот, думаю, и рифмы с метрами служат такой же мнимой поддержкой при ходьбе. Немногочисленные мои опыты в этой области, области свободного стиха, как правило, все-таки опираются на какую-нибудь метрическую (а не просто ритмическую) основу; кроме того, я всегда считал необходимым сохранять в верлибре некую строфику. Утешал себя тем, что большинство верлибров, написанных по-русски, выглядели аморфными, расхлябанными, изобилующими необязательными словами. Однако, ознакомившись с подстрочниками верлибров Мурадина Ольмезова, убедился, что походка свободного стиха может и без метрики быть ровной и плавной: верлибру совершенно необязательно шататься и натыкаться на фонарные столбы. Испытал, естественно, зависть: подобную той, которую описывает сам Мурадин в одном из своих стихотворений:

Верлибр, пришел я к выводу, никак не может быть свободен от ни от поэтической мысли (слава Богу!), ни от ритмической, хотя и более свободной, организации. Причем он отнюдь не отрицает и не исключает стихов более традиционных (с точки зрения читателя). Материал всегда сам подбирает для себя наиболее удобную форму воплощения.

Но верлибры Ольмезова свободны не только в смысле формы. Они свободны по мысли, по взгляду – который я бы определил как детский (Мурадин – известный детский поэт, и я имел удовольствие перевести несколько его детских стихотворений и сказок, но речь в данном случае не об этом: я говорю именно о «взрослых» его стихах). Лучшее тому доказательство – цитата, например, такая:

Только ребенок может представить себе ветер сидящим, свесив ноги, над обрывом, но при этом я хочу особо подчеркнуть, что детскость взгляда, мышления Ольмезова не только не имеет ничего общего с инфантильностью, но является как раз полной противоположностью последнего. Если инфантильность подразумевает незрелость в мыслях и поступках, порывистость и опрометчивость суждений, то детскость, напротив, требует житейской мудрости, некоего особого дара, позволяющего взглянуть на мир свежим, незашоренным обыденностью взглядом.
Помимо прочего, очень интересно сопоставить ветер из «Зависти», который не скован никаким руслом, с ветром (столь же, конечно, свободным), тоскующим о том, что остается никому не видимым сам по себе, а проявляется в мире лишь опосредованно, через внешние проявления своих усилий.
Это, конечно, «картезианские размышления» в самом чистом виде. Процитирую здесь недавно открытого мною для себя поэта и прозаика Алексея Макушинского: «Меня особенно волновало в юности одно… свойство человеческого ума, его, ума, неспособность долго оставаться в одиночестве, наедине с самим же собой, его привычка обращаться к кому-нибудь, создавать воображаемых собеседников, призрачную публику в театре фата-морганы… Я видел в этом симптом какого-то глобального отчуждения, рокового несовпадения с собою, трагической, если угодно, хрупкости, зыбкости декартовского “субъекта”».
По-моему, такой «симптом» совершенно естественен для творческого человека. Об этом много размышлял и Малларме, а его мысль о том, что мир существует для того, чтобы о нем сказал поэт, на свой лад изложил нам Брюсов: «Быть может, все в жизни лишь средство / Для ярко-певучих стихов».
В якобы простом стихотворении Ольмезов на самом деле по-своему подводит нас все к той же картезианской мысли о противоречии между свободой, понимаемой как совпадение человека с самим собой, его пребывание наедине со своей подлинной сущностью, и потребностью эту свою свободу наглядно выразить в некоем творении. В те моменты, когда творцы находятся «у себя», они постоянно ощущают призыв, исходящий от деревьев, от неба, от самых разных вещей, и призыв этот – к их воплощению, к доведению их до «других» через свое видение.
То есть как раз тогда, когда человек полностью «совпадает с собой», он в наиболее обостренной форме ощущает надобность донести этого себя до других. Исходя из такого творческого дуализма мышления, не стать поэтом Мурадин попросту не мог. Но стихи всегда предполагают читателей, без читателей они просто как бы еще и не состоялись. Отсюда и проистекают печальные раздумья «ветра» (на деле – автора): даже сказать – мало, надо еще быть услышанным и понятым.