|
* * *
На развалинах Трои лежу, недвижим,
в ожиданье последней ахейской атаки
Ю. Левитанский «Эволюция»
На развалинах Трои лежу в ожиданье последней атаки.
Закурю папироску. Опять за душой ни гроша.
Боже правый, как тихо. И только завыли собаки
да газетный листок на просохшем ветру прошуршал.
Может – «Таймс», может – «Правда». Уже разбирать неохота.
На развалинах Трои лежу. Ожиданье. Пехота.
Где-то там Пенелопа. А может, Кассандра... А может...
Может, кто-нибудь мудрый однажды за нас подытожит,
всё запишет, поймёт – и потреплет меня по плечу.
А пока я плачу. За себя. За атаку на Трою.
За потомков моих – тех, что Трою когда-то отстроят,
и за тех, что опять её с грязью смешают, и тех,
что возьмут на себя этот страшный, чудовищный грех –
и пошлют умирать – нас. И вас... Как курёнка – на вертел.
А пока я лежу... Только воют собаки и ветер.
И молюсь – я не знаю кому – о конце этих бредней.
Чтоб атака однажды, действительно, стала последней.
«Ностальгическое» или «О генах»
Знать – судьба. Не уйти.
Губы с дрожью прошепчут: «Осанна!»
Но темнеет лицо.
И беда понесётся вразнос.
Волокут.
Кровь на белом снегу.
Крики ужаса.
Бой барабанный.
«Нам бы крови да слёз, молодцы,
нам бы крови да слёз!»
Видно, гены у нас –
от лихого, шального смутьяна.
Что-то тихо? Вставай!
Сочинить ли со скуки донос?
Кто наврал,
что у нас благодать, мол, нужна и желанна?
Нам бы крови да слёз, молодцы,
нам бы крови да слёз!
И уютно живя
возле ласковых вод океана,
в жилах чую метель,
да пургу, да ядрёный мороз.
Бунты. Раж. Топоры.
Да на рельсы опустится Анна.
«Нам бы крови да слёз, – я шепчу. –
Нам бы крови да слёз».
С острова под Южным Крестом
Как дух безумного провидца,
ты затеряешься в словах.
И так недолго заблудиться
на островах, на островах.
Вокруг – сияющие лица,
как на парадах-торжествах.
И просто грех на жребий злиться
на островах, на островах.
Но сколь веревочке не виться,
ты – под Крестом. И дело – швах.
Курорт, а тянет застрелиться
на островах, на островах,
где я – израненная птица
на тех же – ветреных – правах…
Перо. И чистая страница.
На островах, на островах.
* * *
Таврии, земле Херсона и Херсонеса
Черноморские дали.
Дикий храп кобылиц.
Звон отточенной стали.
Кровь.
Я падаю ниц.
И на тунике белой –
тёмно-липкий узор.
Принимай моё тело,
Херсонесский простор.
Белокаменный град мой,
смесь народов и вер,
я вернусь. Я обратно
обязательно вер...
Полонянок уводят
босиком по стерне
на чужбину, в неволю.
Крики.
Топот коней.
Уж и ноги ослабли,
не шагнуть мне, хоть вой.
Янычарские сабли –
над моей головой.
Я крещусь троекратно.
Добивай, изувер...
Я вернусь. Я обратно
обязательно вер...
Вот и всё. Докурили.
Чай допили. Пора.
Расставания, мили...
Может, это – игра?
Полсудьбы – на перроне.
Путь веревочкой свит.
И – без всяких ироний:
«Приезжай». – «Доживи».
О измученный град мой,
смесь народов и вер,
я вернусь. Я обратно
обязательно в-е-р...
Письма с Мёртвого моря
Хочешь,
я привезу тебе соль
из далёкого моря?
Белоснежно-сверкающий,
твёрдый, искристый кристалл.
Он впитал
столько слёз и веков,
столько воли и боли...
Даже доли солёной той соли
ты в Европе, поверь, дорогой,
никогда б не достал.
Я её соскребу с валуна
возле Мёртвого моря,
где на вязкой воде – столько лет –
Иисуса следы.
Чувство лёгкости – не утонуть! –
чувство смерти и горя,
и содомову муть,
и предчувствие
где-то под боком беды –
всё впитала в себя эта соль.
А тебе стоит только кивнуть –
привезу я в подарок плоды
этой вязкой воды.
Хочешь,
я привезу тебе древний светильник
из Петры?
Освещал он палаты царей
или плечи цариц.
Здесь теперь – только замки в скале,
что взлетают на многие метры,
выше птиц,
и за ними летишь –
каждым взмахом ресниц.
Я б хотела любовь привезти.
Ты такую не сыщешь.
Я её просолила
на спинах пяти континентов,
на вечных ветрах,
и в скалистых горах,
где отчаянье яростно свищет.
А ещё я её просолила
в своих нескончаемо-грустных стихах.
Привезу я в подарок тебе –
словом, что ни попросишь...
Вот – Жар-Птицы перо,
или – шёлк, о котором мечтала Ассоль.
Я б хотела любовь привезти.
Но её – поиграешь и бросишь.
Ну а соль – пригодится.
С тобою останется
белая соль.
|
