Произведения

Чтоб лень убить в своём составе,
И пальцем не пошевелю,
В моей Обломовке – Чернаве
Я плотно ем и долго сплю.

Не пью совсем, читаю мало,
И то – знакомых, дружбы за.
За чтеньем их без люминала
Мои смыкаются глаза.

Мне снится сонм родных уродцев,
И мне не надо снов других,
Чтоб никаких Андреев Штольцев,
Андреев Штольцев никаких.

Сорвётся яблоко, по крыше
Ударит, скатится в траву,
Очнусь и в моровом затишье
Спать продолжаю наяву.

Гелиотроп в кустах, в осинах
Плешь, седина в висках на треть,
Как хорошо лежать в перинах
И вместе с осенью стареть.

Здесь ничего не происходит,
Не надо наставлений мне,
Часы стоят, пусть жизнь проходит.
Прислушиваюсь к тишине.

Мне не совет подайте, кушать,
Во мне Обломова любя.
Какое счастье вас не слушать,
Услышать, наконец, себя.

В августе тыквы растут веселей, чем свиньи.
Перчик зелёный становится остро-красным.
Вот баклажан или, как там его, бишь, синий,
Или, а впрочем, не в розыске и не важно.
Вид помидора будит во мне вампира,
Как лампионы, светятся днём томаты.
Вот патиссонов тарелки в плюще сатира.
Вот кабачков желтоватые аэростаты.
Как полководец, я прохожу рядами
Славной пехоты картошки и бороздою
Каждой любуюсь; ветер идёт верхами,
Жук за межой пограничной грозит войною.
Вот огурец – заматерел не в меру,
Коркой обветрел, прогоркл и жуётся плохо.
Чем-то походит на греческую триеру,
Треснувший надвое, полый стручок гороха.
Держит антенну укропа паучья нитка.
След оставляя, вперёд по капустному лону,
С непобедимым примерным упорством улитка
Тащит на полюс свой маленький дом – валторну.
Жизнь протекает меж речкою и огородом,
Что ни придётся, походя, хаваешь с грядки,
В речке полно плотвицы, в морковке – мёда,
Сядешь под куст – в животе родовые схватки.

Давно, должно быть, это было,
Но девочка ко мне спиной
По бёдра в воду заходила
И обмирала над волной.

О, как недавно это было,
К восходу девушка идёт.
За полдень жизнь перевалила,
И солнце с запада печёт.

Вода лоснится, словно сало,
Толкает женщина волну
И выжимает, как мочало,
Волос солёную копну.

Мучительное узнаванье –
Она знакома мне и нет.
Её черты на расстоянье
Преображает встречный свет.

Текут стру по смуглой коже.
Я не уверен до конца –
Та нежная, у этой строже
И резче линии лица.

Даже подобия загара
На теле не было у той...
Та никогда не станет старой –
Не будет эта молодой.

В этом селенье не светят огни;
Внуки разъехались, кончилось лето,
Видимо, тут и закончатся дни
Тихие вашего друга поэта.
Ульи раздам, а гусей изведу,
Не оберу покрасневшего перца,
Буду от осени в полубреду
Под облетающей яблоней греться,
До холодов экономить дрова,
Печь растоплю, на полати прилягу,
В долгую ночь, забывая слова,
Слушать трубы подвывающей тягу.
Кончится хлеб, так пойду в магазин
С рваной сумою, бедней канарейки,
В ценники жестокосердных витрин
Щуриться слепо, считая копейки.
Станут смотреть на меня свысока:
Вот он — певец дурковатый Чернавы,
В спину мне тыкать, крутить у виска,
Вместо законной прижизненной славы.
Что мне до них, старость может терпеть,
Пусть же смеются они надо мною, —
Всё же хотел бы я здесь умереть,
Этой последней укрыться землёю.
Этой ли, с теми ли? Долго не сплю,
Если усну, просыпаюсь средь ночи...
Всё я предвижу, копейка к рублю,
Сбудется всё, что себе напророчил.

Я шёл до света в темноте,
В кромешной темноте,
И были улицы не те,
Да полноте, не те.
И равномерно сердца звук
С секундной стрелкой в такт
Отсчитывали так: тук-тук,
Тик-так, тук-тук, тик-так.
Но стало вольно и светло,
И к цели недосуг —
В пространство время протекло,
И разомкнулся круг.
Опоры линий я считал
Электропередач,
Сбивался, снова начинал
И снова начинал.
Раскручивался циферблат
В дорогу без конца,
Я шёл с восхода на закат
Без всяких сверхзадач
Успеть. Покуда время шло,
Я много вёрст прошёл
И в камышах нашёл весло,
И у прикола чёлн.
И чёлн по глади вод поплыл,
По глади вод поплыл.
И я про время позабыл,
Про время позабыл.

Даже таджики ещё не прошли,
К бакам не выехал мусоросборник,
Вот и перрон показался вдали:
Касса, часы, измененья на вторник.

Как я любил эти будние дни –
С птичьей трёхлапкою и с ледобуром,
Промельки скорых, вокзалов огни,
Всех мужичков с нехорошим прищуром.

Как я из лунки любил выгребать
Льдинки украденной с кухни шумовкой,
Мать вспоминать, изрекать – твою мать,
Нежно юродствовать над трёхлитровкой.

Бдящий над прорубью вечности страж,
Обогревающий рифмой окрестность,
Так и вмерзаю в российский пейзаж,
В эту суровую, жуткую местность.

Так и запомнят до дрожи меня
Этих мостков задубевшие сваи,
Лес, исчезающий в сумерках дня,
В ржавом закате кривые сараи.

На небе пасмурная роза,
Слегка кровавится заря,
Апрельским утром Каракозов
Выходит убивать царя.

Рогатой тенью адюльтера,
Покинув утром женский кров,
Спешит вдоль Мойки с револьвером,
Как на работу, Соловьёв.

Не клиника ль террора бредни?
Желание царя убить
Ни обострением весенним,
Ни тупостью не объяснить.

Лишь жертвенностью, может статься,
Но государю всё равно
Освободителем остаться
В своём народе суждено.

Остаться в профиль на монетах,
Червонцем золотым, рублём;
Весна, проехала карета –
В России страшно быть царём.

У Рысакова вид бомбистский,
Убойся, Бога не гневи,
Где ставит точку Гриневицкий,
Там храм поставят на крови.

Как желанна жизнь:
Каждый день мне дорог,
Каждый в роще лист,
Каждый в поле шорох.

Воздух сух и чист
В середине лета,
Как прекрасна жизнь
В тишине рассвета.

Как беспечна жизнь:
Выедешь за город,
Петухи поют, пахнет огурцами.
О, какая жизнь –
Речка, хмель и солод.
Божий день завис
За семью холмами.

Как проходит жизнь…
Каплет дождь за ворот,
Жить не торопись,
И отступит холод.

В небе высоко пролетает птица,
Как же мне всего этого лишиться?

Как же это так,
Завтра, может статься,
Бритым, натощак
С жизнью распрощаться.

Как мгновенна жизнь:
Каждому биенью
Внемлет организм,
Как благословенью.

Женщины коснись –
В ней первооснова.
Как бездонна жизнь,
Повторяю снова.

Всё и так хорошо, пусть леса безнадёжно бесплодны,
В сапропель зарывается рыба, безлюдны пруды;
От поверхности вод поднимается воздух холодный,
И в низинах на утро озябшие травы седы.
Обниму эту местность, тропою знакомой застыну,
Постою, на родные осины глаза продеру:
Беспощадные с севера волны штурмуют плотину,
Золотушные листья берёзы дрожат на ветру.
Всё и так хорошо – ни халвы не хочу, ни халявы,
Средь рябин, как средь красных княжон хорошо и свежо…
Всё и так хорошо – ни богатства не надо, ни славы:
Мне и так хорошо, мне и так хорошо,
Всё и так хорошо.
Только быть бы хоть горскою праха земле сопричастным,
Горькой участи русской, последним её рубежом.
Хоть ненастно, и жизнь промелькнула почти-что напрасно –
Всё равно хорошо, всё равно хорошо,
Всё равно хорошо.

В майские иды луна габаритна,
Вспаханный воздух дрожит,
В сумерках синих отчётливо видно –
Жук на берёзу летит.
Вот он завис над чернеющей крышей,
Майский, и скрылся из глаз,
Словно со старта нажал, неподвижный,
На всю катушку на газ.
Есть у нас с другом фонарик карманный,
Есть у нас также сачки.
Здравствуй, наш пойманный, первый, желанный…
(Были и мы новички
В этой ловитве). Десятый, двадцатый
Падает с неба, щелчок,
Шёрсткой поросший, с брюшка волосатый
Славный жучок-мужичок.
Не было мне щекотливей на свете,
Да и не будет, видать.
Хочется голени цепкие эти
К щёчке пунцовой прижать.
Листик с травою просовывать в щёлку,
Раз по пятнадцать на дню.
Слушать в коробочке с детским восторгом
Смутную жизни возню.