Яна АНДЕРС
Чашка кофе
«... С твоим голосом, телом, именем
ничего уже больше не связано; никто их не уничто-жил,
но забыть одну жизнь человеку нужна, как минимум,
еще одна жизнь. И я эту долю прожил...»
Иосиф Бродский
Она позвонила мне и сказала: «Я в Москве. Давай встретимся!». «Давай», — ответил я так, как будто ничего не случилось. — Когда ты улетаешь?». «Через две недели». «Я тебе перезвоню», — сказал я и не стал записывать её номер в память своего мобильного теле-фона. Я и не собирался ей звонить. Я не хотел её видеть. Вернее, очень хотел, но боялся. Боялся, что если увижу её снова, всё вернётся, и что она, как ураган Катрина, снова во-рвётся в мою жизнь, сметая всё на своём пути, уничтожая то, что с таким трудом было восстановлено после последнего стихийного бедствия. «Лучше не начинать всё сначала, — подумал я. — Зачем бередить рану, которая уже почти зажила?». Поэтому я твёрдо ре-шил ей не звонить и изо всех сил старался о ней не думать. Но чем больше я старался, тем больше я о ней думал. С того момента, как она позвонила, я думал о ней постоянно. У ме-ня появилось такое чувство, будто где-то тикает мина замедленного действия, словно её телефонный звонок запустил невидимый часовой механизм, и неминуемый взрыв —теперь только дело времени.
Прошло почти две недели, и я уже надеялся, что она забыла про наш разговор и улетела обратно в свою Англию. Но она позвонила сама. «Я завтра улетаю, — сказала она. — У меня осталось совсем мало времени. Давай встретимся в нашем кафе, в том самом, помнишь?». «Хорошо, давай», — покорно ответил я, проклиная себя за своё малодушие. «Жду тебя там в семь часов», — уточнила она и положила трубку. Конечно, я помнил это кафе. Оно называлось «Стекляшка». Вернее, это мы с ней его так называли, потому что все стены в нём были стеклянные, а как оно называлось на самом деле, я не помнил.
Я подъехал к «Стекляшке» чуть раньше назначенного времени, припарковал ма-шину, но не спешил выходить. Я сидел в машине и смотрел через лобовое стекло, пытаясь разглядеть её в застеклённом кафе. Мне необходимо было увидеть её издали до того, как я встречусь с ней лицом к лицу. Мне казалось, что это поможет мне сохранить самооблада-ние при встрече с ней. Я узнал её почти сразу. Она сидела в центре, за столиком, поставив локти на стол и положив подбородок на скрещённые пальцы. Она была всё та же, только причёска была другая. На ней было что-то голубое. Она всегда любила этот цвет. Я вдруг вспомнил, что она тоже была одета во что-то голубое в тот последний вечер, после которого всё так резко изменилось.
Мы познакомились с ней на работе, она работала торговым представителем в отделе про-даж, а я — администратором в отделе информатики. Началось наше общение в тот день, когда у неё возникли неполадки с компьютером. Я получил вызов, спустился на второй этаж, где находился её отдел, и подошёл к её столу.
— Какие проблемы? — спросил я её.
— Да вот, понимаешь, компьютер сдох! — огорчённо сказала она.
— Совсем?
— Да, похоже, что совсем.
— А ты его перезагружала?
— Конечно, перезагружала. Уже три раза. Ничего не помогает!
— Ладно, давай посмотрим.
Я сел рядом с ней и стал возиться с её компьютером. Я вышел в MS DOS и стал на-бирать на клавиатуре команды, в ответ на которые на чёрном экране возникали понятные мне строчки. Компьютер реагировал на мои команды, а это означало, что его можно ожи-вить. Она следила за моими действиями с таким любопытством, словно я показывал ей фокусы.
— Дааа... Здорово у тебя получается! — сказала она, восхищённо глядя на меня.
— Что именно? — не понял я.
— Ну, то, что ты сейчас делаешь. Мне нравится, как ты общаешься с чёрным экра-ном!
Я рассмеялся. То, что было для меня элементарным, казалось ей каким-то чудодейством.
— А что значат вот эти значки? — она ткнула пальцем в экран.
— Ну, как тебе сказать... это я сейчас проверяю диск.
— Аааа... — протянула она. — А вот эти?
— Ну, понимаешь... Команды состоят из имени команды и, возможно, параметров, которые разделены пробелами. А скобками отмечаются необязательные элементы ко-манд...
Сам не зная, почему, я вдруг стал подробно объяснять ей команды, при помощи ко-торых я пытался реанимировать её компьютер. Она слушала меня, удивлённо подняв бро-ви, с таким вниманием, словно я сообщал ей какую-то секретную информацию.
— Ну как? — через какое-то время спросила она. — Пациент будет жить?
— Пациент скорее жив, чем мёртв! — улыбнулся я.
— Ура!
С тех пор мы общались на работе каждый день. Обычно по утрам я приходил в офис раньше неё и ждал, когда она появится, заходил за ней в её отдел, и мы шли вместе по длинному коридору на кухню, чтобы налить себе кофе, болтали, шутили, договарива-лись, куда пойдём вместе обедать. Нам было интересно и легко друг с другом. Скоро на-ши отношения перешли из дружеских в более нежные, а через полгода мы стали настоль-ко неразлучны, что уже не могли представить свою жизнь друг без друга. Когда я влюбился в неё? Даже не знаю. Мне кажется, я любил её с того самого дня, когда впервые её увидел. Мне кажется, я любил её всегда.
К ней подошёл официант и что-то сказал. Она подняла голову и что-то беззвучно ему от-ветила. Официант кивнул и удалился. То, что я видел за стеклом кафе, было похоже на сцену в немом кино. И ещё я вдруг представил, что наблюдаю за своей жизнью со сторо-ны. Как если бы я умер и продолжал наблюдать за жизнью, в которой уже нет меня, но есть всё, что я считал «своим»: эта улица, это кафе и те, кто мне дорог. Вот она сидит, ждёт меня в кафе, а я не приду, потому что меня уже нет. Только она об этом пока ещё не знает. Догадывается ли она, что когда всё оборвалось и она уехала, внутри меня действи-тельно что-то умерло?
Я не сразу заметил, что в наших отношениях что-то изменилось. Сначала мы стали реже встречаться. Каждый раз, когда я предлагал ей встретиться, она отказывалась, ссылаясь на какие-то неотложные дела. А потом она и вовсе перестала отвечать на мои звонки. Первое время я не придавал этому особого значения. Я решил, что она на что-то обиделась, и ждал подходящего случая, чтобы поговорить с ней об этом. Мы продолжали видеться каждый день в офисе, но я был загружен кучей новых проектов, и времени на общение в течение рабочего дня почти не было.
А потом был этот злополучный вечер у нас на работе. Что мы тогда праздновали? Кажет-ся, восьмое марта. Я подарил ей цветы. Было шумно, играла музыка. Мы с ней танцевали. Меня что-то смутно беспокоило. Я заметил, что в ней что-то изменилось, но что именно, я не мог объяснить.
Она была всё та же: то же лицо, те же волосы, та же фигура. Но в ней появилась ка-кая-то отстранённость: незнакомый блеск в глазах, непривычные нотки в голосе. В тот вечер она как-то уж слишком старалась быть весёлой, смеялась громче обычного, но это была какая-то наигранная весёлость, я чувствовал, что на самом деле ей совсем не весело. Когда мы отошли в сторону, я попытался её поцеловать, но она сказала, что на нас все смотрят, и ловко увернулась от меня. Мне показалось это странным: раньше её это не бес-покоило, ведь в офисе все давно знали о наших отношениях. Я пытался спросить у неё, в чём дело, но она либо отшучивалась, либо делала вид, что ничего не слышит из-за гром-кой музыки. У меня было такое ощущение, что я участвую в какой-то театральной поста-новке, где все старательно играют свои роли, и только я один переживаю эту сцену по-настоящему, не осознавая, что это всего лишь театральное представление.
Я нутром чувствовал, что она от меня ускользает. Она всё ещё была со мной. Прикасаясь к ней, я ощущал тепло её рук, шелковистость волос, чувствовал лёгкий запах её духов. Но всё это уже казалось мне каким-то чужим. Её словно подменили. В тот вечер она уехала раньше меня, сказала, что у неё разболелась голова. Я вышел её проводить. Когда она са-дилась в свою машину, я задержал её руку в своей. Мне очень не хотелось расставаться с ней в тот вечер. Я словно чувствовал, что больше её не увижу.
А через несколько дней она позвонила, чтобы попрощаться...
Сидя в машине и наблюдая за ней через стекло кафе, я всё больше её ненавидел и чувст-вовал нарастающее желание завести мотор и уехать. Я понял, что именно так и сделаю, если сейчас же не заставлю себя выйти из машины.
Я открыл дверь «Стекляшки» и вошёл в кафе. Она сидела всё так же, скрестив пальцы рук. Она почти не изменилась. На ней был дымчато-голубой свитер. У неё была короткая стрижка, тёмная чёлка падала ей на лоб. И, хотя она отлично смотрелась с ко-роткими волосами, мне стало жаль, что она остригла свои длинные пряди. Она показалась мне безумно красивой, такой красивой, что мне трудно было на неё смотреть.
— Катя! — тихо сказал я, подойдя к ней сбоку.
— Кирилл! Привет! — она улыбнулась так, словно мы расстались только вчера, хо-тя прошло уже три года.
Мы поцеловались, как старые друзья. Именно этого я твёрдо обещал себе не де-лать. Я так долго её ненавидел, что мне казалось: если когда-нибудь снова её увижу, то и пальцем не смогу к ней прикоснуться. А вот увидел — и вся моя ненависть вдруг куда-то испарилась. Я сел по левую руку от неё. «Надо было сесть напротив неё! — мысленно до-садовал я на себя. — Лучше держаться от неё на безопасном расстоянии».
Снова подошёл официант. Мы заказали по большой чашке кофе: я — обычный ка-пучино, а она — двойной.
— Это чтобы подольше не ложиться спать, — объяснила она. — Мне сегодня ещё чемодан собирать.
— Как всегда, в последний момент?
— Ну да. Ты же знаешь, я всегда всё делаю в последний момент. Традиция у меня такая.
— Ну как тебе Москва? — как можно беспечнее спросил я.
— Москва очень изменилась. Я заметила много новых зданий. И ещё мне показа-лось, что в Москве прибавилось народу. А может, я просто отвыкла, потому что давно здесь не была.
— А сколько лет ты не приезжала в Москву?
— Три года.
— Почему? Не было желания?
— Да нет, желание, конечно, было! Просто у меня родился сын, а лететь так далеко с маленьким ребёнком мне не хотелось.
— Сколько ему сейчас? — лелея смутную надежду, спросил я.
— Сейчас ему два года, — ответила она.
«Мы расстались больше трёх лет назад. Значит, он никак не может быть моим», — подумал я, испытывая одновременно и облегчение и разочарование.
— Как назвала сына?
— Коля. А по-английски — «Nick». Я специально выбрала такое имя, чтобы хоро-шо звучало и по-русски и по-английски.
Глупо, конечно, но я почему-то надеялся, что она назовёт сына «Кирилл».
— Расскажи лучше, как ты? — попросила она
— Я? Да нормально всё. Недавно женился.
— Поздравляю! А живёшь ты теперь где?
— Мы купили новую квартиру. В том же районе, где я жил раньше.
— А работаешь всё там же?
— Нет, из той компании я ушёл вскоре после того, как ты уехала.
— Почему?
— Мне неожиданно предложили новую работу с повышением. Зарплата выше и недалеко от дома, — соврал я. На самом деле зарплата была такая же, а на работу мне те-перь приходилось ездить на другой конец Москвы. Просто я не мог больше выносить со-чувствующие взгляды своих сослуживцев, когда она вышла замуж за англичанина и ука-тила с ним в Англию.
Она сидела совсем близко от меня. Чем больше я на неё смотрел, тем больше мне хотелось к ней прикоснуться. Я вдруг совершенно некстати вспомнил, что у неё под левой грудью родинка и что она боится щекотки в самых неожиданных местах.
— Не смотри на меня так, — сказала она. — А то я нервничаю.
— Я тоже.
— Ты мне ни разу не позвонил, пока я была в Москве, — сказала она, заглядывая мне в глаза.
— Знаю.
— Ты что, боялся меня видеть?
— Да.
— Почему?
— Не знаю. Наверное, ещё что-то осталось, — сказал я и тут же возненавидел себя за это, потому что только что выдал себя с головой.
— Я это почувствовала.
— Почему ты уехала? — спросил я. На самом деле я хотел спросить: «Почему ты выбрала его, а не меня?», но такая постановка вопроса была для меня слишком унизи-тельна.
— Ну, понимаешь, мы с тобой были вместе уже два года и ты мне ничего не пред-лагал. А он предложил.
— И что же он тебе предложил? Особняк с дворецким и садовником, отдых на соб-ственной вилле в Ницце и личный вертолёт? — зло съязвил я.
— Нет, ничего такого у него нет. Когда я вышла за него замуж, он был бедным сту-дентом. Мы познакомились в Москве, где он изучал русскую литературу. Он предложил мне только себя и Лондон.
— То есть, тебе просто захотелось уехать за границу?
— Нет. Я просто влюбилась, — виновато улыбнулась она. — В Джона и в Лондон.
«Ах, у него, оказывается, есть имя! Джон! Ну, конечно, как ещё могут звать англичанина!? Конечно же, Джон!».
— Неужели тебе здесь жилось так плохо, что тебе необходимо было уехать в Лон-дон? — не унимался я.
— Дело не в том, что мне здесь жилось плохо. Мне здесь жилось нормально. Про-сто мне очень понравилась Англия. Знаешь, я же с детства учила английский, мы в школе заучивали наизусть целые тексты про Букингемский дворец, Биг-Бен, Тауэрский мост, Вестминстерское аббатство. И в моём воображении с детства существовал город, которого я никогда не видела, но знала о нём почти всё. А когда я первый раз приехала в Лондон, то обнаружила, что созданный в моём воображении город существует на самом деле! И оказалось, что выглядит он именно так, как я его себе представляла. Я даже знала, где находится мост Ватерлоо и как выйти с улицы Пикадилли к Трафальгарской площади! Я просто влюбилась в этот город и мне не хотелось его терять.
— Понятно. Значит, ты вышла замуж за Лондон! — продолжал язвить я.
— Нет. Я вышла замуж за Джона. Он — очень хороший человек и очень любит ме-ня и сына. Лучше расскажи о своей жене, — переменила она тему. — Кто она? Чем зани-мается?
— Мою жену зовут Марина. По профессии она — бухгалтер. Работает в банке. От-лично готовит. У нас всё хорошо.
— Я рада за тебя.
Я, конечно, не стал ей говорить, что жена моя внешне чем-то напоминала мне Ка-тю, и я, как дурак, надеялся, что она сможет мне её заменить. Но, женившись на Марине, я с запозданием обнаружил, что ничего общего с Катей, кроме внешнего сходства, у неё нет.
Мы заказали ещё по чашке кофе с пирожными и заговорили о нашей прошлой ра-боте, о Катином смешном рыжем начальнике, которому всегда были коротки его брюки, и его секретарше, которая умело руководила своим шефом. Я старался вести себя непринуждённо, но отчётливо чувствовал, как на меня медленно и неизбежно надвигается ураган под названием «Катрина». Больше всего на свете в тот момент мне хотелось схватить Катю, крепко прижать её к себе и больше никогда никуда от себя не отпускать. Я подумал, что если я сейчас же что-то не предприму, то мина с часовым механизмом неизбежно взорвётся, и после этого взрыва мне снова придётся собирать себя по кускам. Когда Катя вышла в туалет, я посмотрел на часы. Мы проговорили целых три часа, а по моим ощущениям — не больше пятнадцати минут. Я подозвал официанта и попросил его вызвать по телефону такси.
Она вернулась, села на своё место и мы ещё какое-то время болтали, вспоминая общих знакомых. С некоторыми из них я какое-то время поддерживал связь, но постепен-но мы начали общаться всё реже, а потом и вовсе перестали. Неожиданно в полумрак кафе ворвался свет автомобильных фар. Посмотрев в окно, я увидел, что к «Стекляшке» подъехала машина.
— Чёрная «Волга» номер 218, — сказал подошедший официант, и это прозвучало, как приговор.
— Что? — не поняла она.
— Такси подъехало. Вы заказывали, — напомнил официант.
— Да, я забыл тебе сказать, что я вызвал для тебя такси, — невозмутимо сказал я. — Извини, что не смогу тебя сам отвезти. Просто нам не по пути.
— Понятно... — растерянно сказала она, и я почувствовал, что ей не хочется ухо-дить.
Я, конечно, мог отвезти Катю на своей машине, но мне хотелось поскорее с ней расстать-ся, чтобы не успеть к ней снова привыкнуть и не отдирать её потом от себя с мясом. Я чувствовал, что уже начинаю к ней привыкать и, если сейчас её от меня не увезёт такси, то мина с часовым механизмом неминуемо разорвётся, и завтра я снова буду, скрипя зубами, зализывать раны, ненавидеть себя за свою слабость и мучиться от сознания своего бессилия и неспособности что-либо изменить.
Мы медленно встали и пошли к выходу. На улице было темно и сыро, и я взял её за руку, чтобы она не оступилась.
— Почему ты мне позвонила? — спросил я.
— Я просто очень хотела тебя увидеть.
— Почему? — допытывался я.
— Наверное, ещё что-то осталось, — повторила она мою фразу.
Мы прошли по улице несколько шагов, взявшись за руки. Это было так естествен-но, как будто мы никогда не расставались. Когда мы подошли к машине, я отпустил её руку. Она потянулась ко мне в темноте, мы обнялись и стояли так несколько секунд. Я почувствовал, что она гладит меня по волосам.
— Ты сердишься? — спросила она.
— Уже нет, — соврал я.
Она поцеловала меня в шею. Мне не хотелось её отпускать.
— Ну, пока, — сказал я и почувствовал, как банально это прозвучало, словно мы расстаёмся до завтра.
— Прости меня, — сказала она.
Мне страшно хотелось её поцеловать, но она, казалось, была уже так далека от ме-ня.
Я открыл перед ней дверцу машины, она села. Я заплатил таксисту, машина тронулась. Я стоял и смотрел, как она машет мне рукой из окошка такси. Было темно, и я не видел её лица. Когда такси скрылось за поворотом, я развернулся и пошёл к своей машине. Зачем она приехала? Я ведь уже почти перестал её вспоминать, а она взяла и вдруг объявилась. Всплыла на поверхность из пучины неизвестности. Я был зол на себя. Не надо было с ней встречаться! Нужно было придумать какую-нибудь отговорку: мол, занят или уехал куда-то. «Не думать! Не вспоминать о ней! — пытался приказать я себе. — Жить по-прежнему, как жилось без неё. Работа — дом — работа. Иногда жена...»
Из динамиков в машине доносилась знакомая музыка. Я сделал погромче:
«О несчастных и счастливых, о добре и зле.
О лютой ненависти и святой любви.
Что творится, что творилось на твоей земле.
Всё в этой музыке, ты только улови...»
КАТЯ, ОСТАНЬСЯ!
* * *
Ночное такси уносило её от него. Далеко-далеко, из той, прежней жизни. Ей очень хоте-лось выпрыгнуть из машины, вернуться и поцеловать ему руку за всё, что ему пришлось пережить из-за неё. Но сделать этого она не могла. Поэтому она послушно сидела в такси и следила за огнями, мелькавшими за окном. Она чувствовала, что частица её осталась там, с ним, на тёмной улице, возле стеклянного кафе. Он унесёт эту частицу с собой в свой новый дом, который она никогда не видела и никогда не увидит. Он будет жить с этой частицей так же, как и она продолжает жить с частицей его. Они останутся друг в друге, пока помнят друг друга. Пока помнят. Слёзы тихо покатились по её лицу. По радио звучало что-то знакомое.
— Пожалуйста, сделайте погромче, — попросила она водителя.
Водитель повернул ручку радиоприёмника, и она услышала:
«О несчастных и счастливых, о добре и зле.
О лютой ненависти и святой любви...»
21 марта 2010 г.
|