Произведения

В это августовское утро ничто не предвещало беды. Так же ласково светило солнце, в саду дозревали ранетки, разноцветьем салютовали на клумбе астры. Все обитатели дома были при деле: хозяин ремонтировал прохудившуюся крышу сарая, его жена полоскала бельё у колодца, на пороге широкой террасы кошка Муська неторопливо лакала молоко из блюдца. Изредка поднимала она голову, облизывалась и поглядывала в сторону хлопотливой хозяйки, развешивающей белье под развесистой кроной яблони. Убедившись, что всё в порядке, от удовольствия прищуривала глаза.
Приладив в нужное место кусок рубемаста, хозяин запаливал паяльную лампу, и под её огнедышащим жерлом рубемаст растекался по поверхности крыши и, застывая черной липкой массой, приобретал форму ровного покрытия. И этот результат очень радовал его. От приподнятого настроения дела у хозяина спорились, и он выражал своё мироощущение - подмурлыкиванием себе под нос, весёлым напевом.
Мужская работа подходила к концу, как вдруг неожиданный порыв ветра взъерошил на сушилах клок сена и из дыры крыши, будто из самой преисподней, вырвался столб дыма и потащил за собой языки пламени. Адская ярость огня обратила в бегство обескураженного человека и скинула его с крыши.  Бросив стирку, заблажила хозяйка, тщетно пытаясь сбить мокрой простынёй огонь с деревянной лестницы. Оцепеневший поначалу мужчина, придя в себя, схватил ведро и, как будто заведённый неким механизмом, стал вычерпывать из бочки воду для полива овощей, и выплёскивать её в сторону огня, совершенно, не достигая цели.
Муська метнулась в сторону калитки. Сотрясаясь нервной дрожью, очнулась она в собачьей будке, где совсем ещё недавно доживал свои сторожевые дни пёс Полкан. От истошных криков безнадёжно-суетливых людей, от бушующего пламени пожирающего жилище, её сердце барабанило по ребрам так, будто готовилось к прыжку из самого тела.  В щелку будки она с ужасом наблюдала за происходящим и в какой-то миг поняла, что сытая, беззаботная жизнь, для неё закончилась навсегда.  Среди криков людей, сбежавшихся из соседних домов, она пыталась различить голос своей хозяйки.
Огонь бушевал неистово, слизывая постройку за постройкой. На глазах у пожарников, прибывших из соседнего села, бревенчатые венцы избы сложились в гигантский костёр и выбросив высоко в небо фейерверк искрящегося пепла, похоронили под собой историю семейного быта. Вздрагивая плечами, молчаливо рыдал хозяин. Раскачивая тело, сидела на жаркой земле, убитая горем хозяйка. В её руках был маленький свёрток с документами - всё, что успела спасти.
До самой темноты погорельцы сидели молча у пепелища, ещё не осознав, что всё придётся начинать сызнова.
Далеко за полночь Муська услышала надломленный зов хозяйки, но она ещё не была готова покинуть своё убежище.
Неделю остывало пепелище. Другую неделю, многочисленная родня расчищала территорию для постройки нового дома. И никто больше не вспомнил про Муську. Она не обижалась, понимая, что потерявшим кров сейчас не до неё, и старалась не попадаться никому на глаза.
Поздними вечерами выходила Муська на мышиную охоту, подъедалась объедками из плошек для бездомных кошек и собак, выставленных дачниками за изгородь, и жила надеждой на лучшее существование.
Надвигалась осень.  Дни становились короче, а ночи холоднее. Скупое солнце не успевало прогревать будку. Всё чаще сеял дождь, и холодный ветер срывал листву с одинокого сада. Уехали к дочке на зиму хозяин с хозяйкой. Подались в город и соседи - дачники. За пустовала за изгородью и плошка.
Холод и голод вели Муську от одного дома к другому, где она надеялась получить хоть маленький кусочек хлеба и немного тёплого молока, но получала взамен лишь бранные слова и зловещее: «Брысь! Своих котов хватает!»
Она брела и брела…
Избегая встречи с разгулявшимися подростками, ныряла в густые кусты можжевельника, не ожидая от этих встреч ничего для себя хорошего. Иногда, забравшись в чужой курятник, под взглядом воинственно настроенного петуха ей удавалось полакомиться в кормушке размятым хлебом с картошкой или найти в гнезде яйцо и сбежать без оглядки.  С наступлением сумерек, когда в окнах домов зажигался свет она подкрадывалась к окну и заглядывала внутрь. Если в доме было много народу, то она не решалась мяукать. Опыт прежних дней подсказывал ей, что здесь ей не помогут. На самом краю села стояла покосившаяся от времени избушка и в ней сухонькая бабушка, сидя у печи ворошила кочергой угли.  Муська впрыгнула на низкий карниз и жалобно замяукала.  Старуха подошла к окну и с прищуром глаз стала всматриваться в темноту улицы.
- Мяу!..
Впуская Муську в дом через форточку, она мягким тенорком спросила её.
- Чья ж ты будешь-то?
Муська, встав на задние лапки, потянулась к старушке и, заглядывая ей в глаза, пыталась понять - оставит ли та её на ночлег.
- Как зовут-то тебя, горемычная? – погладила бабушка шершавой ладонью её худое тельце.
- Мурр… -  нерешительно тихо откликнулась Муська.
- Мурка так Мурка… - плеская молоко в плошку, соглашалась с ней, теперь уже не одинокая женщина.

Я люблю тебя и с волнением жду твоего прихода. И вот наконец я чувствую твоё лёгкое прикосновение, от которого учащается дыхание, по всему телу растекается тепло, и я уже там, где царит твоё (и моё) воображение. Рука берёт карандаш, и начинается творение.
Я так боюсь, что невольный шорох, вздох, окрик моих близких людей вспугнут тебя и я утрачу мир, в который привела меня ты – моя Муза!