Андрей Сизых. «Аскорбиновые сумерки»: — М.: «Вест-Консалтинг», 2011.
Каждый поэт живет в придуманном им самим мире. Этот мир может быть очень похож на реальность, или напротив не иметь с ней ничего общего. Все зависит от того, где автор чувствует себя в персональной тарелке, где ему удобнее, проще, вольготнее, где, наконец, он имеет возможность самовыразиться в полной мере.
Так жители мегаполиса, предпочитающие обычную прогулку телевизору или Интернету, единые в своем стремлении, выбирают различные способы релаксации: одним вполне достаточно неспешно пройтись по многолюдным улицам, подышать гарью, другие обязательно найдут тихий сквер с голубями и фонтаном, а третьи вообще отправятся в полузапущенный лесопарк.
Мир Андрея Сизых равноудален и от реальности, и от фантасмагории. Он находится между действительностью и вымыслом, кренясь, будто корабль, то в одну, то в другую сторону, но при этом не отклоняясь от заданного курса. Причудливая смесь реализма с постмодернизмом, ставшая вполне обыденным явлением, нисколько не утомляет и не напрягает:
Свой путь земной пройдя до середины,
Я очутился на краю земли,
Где море желтое,
где строят хунвейбины
Дороги, новые дома и корабли...
Одна из основных тем книги — это повествование о суровом северном крае, в котором поэту неуютно и тоскливо, где благие намерения застывают на лету, подобно плевку в жестокий мороз. Конечно, о том же самом Иркутске можно написать совершенно иначе, чем делает это Сизых, но в данном случае, как говорится, автору видней:
В моем городе сером и блеклом,
Ощетинившемся глухотой,
Дождь колотится в двери и окна
Целлулоидной банкой пустой...
Горькая самоирония, присущая многим стихам Сизых, воспринимается вполне органично, как само собой разумеющееся. Он не воздевает руки к небу, не скатывается в дешевую патетику и не требует жалости к себе, но жестко (иногда кажется, что и зло) говорит о безрадостном житье-бытье:
я перчу омулевый суп Байкал
своими невеселыми стишками...
Это не означает, что в его жизни не происходит радостных событий, просто он не считает нужным писать о них. Ему гораздо интереснее рассказывать о том, что болит и не отпускает. Здесь, конечно, присутствует и своего рода самотерапия, и подсознательная надежда на то, что удастся заговорить свою боль, как в детской поговорке, спрятав лицо в собственных ладонях:
И тоскую, уткнувшись лицом в песок Золотого омута Ойкумены...
Тоска вообще довольно часто и в больших дозах встречается в этой книге. Недаром одно из стихотворений называется «Тоска на пути в Тоскану», которое, в свою очередь, входит в цикл «Бег за море». Скитания манят автора, влекут его, переносят в другие эпохи, в мифы:
и такая Итака, когда море так серо
и безлюдно не видно судов и пловцов,
разве может быть домом героям Гомера?
Очевидно, что и «Итака» лирического героя не вполне отвечает его эстетическим требованиям. Отсюда мысли о бегстве. С одной стороны, он резонно замечает:
здесь же тесно и пресно потому
я стою и курю
не спеша уезжать в пустоту
искривленных зеркал...
Но тут же противоречит самому себе:
Я в перспективу улиц побегу
И сгину в миг их полного суженья.
В итоге приходит к выводу, что
...жизни иной настоящей,
За пределами области нет.
Кажется, что он еще колеблется, примеряет на себя маску странника, беглеца, наблюдая полет длинноногих цапель к Китаю. Но итог очевиден, несмотря на все мечтания, оказавшиеся (как это обычно и бывает) бесплодными:
Все роешь землю носом,
все врешь себе и врешь,
Что за море матросом
когда-нибудь уйдешь.
Невозможность изменить свою судьбу, вырваться из цепких лап Родины сказывается в итоге на самооценке:
не поднявшийся к звездным высотам
Андрей-воробей.
Да и как тут поднимешься, когда мало кого интересует не только дальнейшая судьба поэзии, но и самой шестой части земли?
Экзамен, длящийся уж скоро
полстолетья, —
Борьба за выживание. Авось
И Родину смогу переболеть я...
Но «переболеть» Родину — архисложная задача. Мало кому это удается в принципе. И основное условие здесь — бегство с этой самой Родины. Но бегство невозможно. Остаются обязательные рефлексии и надежда. Лирический герой утверждает:
и светит мне теперь уже не та —
звезда Надежда, а звезда Разлука
А, между тем, спасение здесь, рядом — в дочке-«звездочке», данной Богом в награду «за беспросветную тьму впереди». В любимой женщине, которой можно признаться:
но ты меня не кинула не сгинула и мне
чтоб выжить этих стимулов
достаточно вполне
В последнем разделе книги, красноречиво называющемся «Выход» и включающем в себя всего одно стихотворение, сказано, пожалуй, главное, разом дающее ответы на многочисленные вопросы, которые могут возникнуть по ходу чтения основного корпуса книги:
Бессмысленно белить известкой снег,
Фундамент класть под стены ледяные —
Нет в мире счастья одного на всех.
Но, может, где-то есть миры иные?
Две трети прожито... Но я ищу ответ.
И вопреки цинизму и безверью,
Уверовал, что благодатный свет,
Мне будет явлен за последней дверью.
Я обретаю в этом смысл и дух,
И тайный страх, и явную надежду,
Что все, кого люблю, в одном из двух
Миров живут, а не застряли между...
Это уже говорит не столько поэт, сколько обычный человек. Или — выразимся точней — поэт, который наступает на горло собственному пессимизму. Вся эта книга — пример борьбы с самим собой, со своими страхами и «заскоками». И здесь Сизых все-таки делает выбор в пользу одного из миров — того, в котором живут дорогие ему люди. Но это, разумеется, не отменяет других его стихотворений, застрявших между мирами. Они все равно остаются с ним, словно фрагменты биографии.
Можно было рассказать о богатом техническом арсенале автора, отметить хорошее владение словом, оригинальные рифмы, метафоричность фраз. Чтобы не расточать обязательные в таких случаях похвалы, я промолчу. Будем считать, что обо всем этом я подробно написал.
Меня, в первую очередь, интересовало другое. Техничных поэтов сегодня в избытке, а вот тех, чьи стихи отличались бы человечностью, заставляли думать о самом насущном, — гораздо меньше. Андрей Сизых принадлежит как раз ко вторым. С любопытственным сочувствием читал я эту книгу, отмечая, что автора волнуют те же самые вопросы, которые не дают покоя и мне самому. А это для меня является одним из главных критериев качества текстов. Если есть обратная связь — значит, настоящее, живое. Достойное.
Игорь ПАНИН
(«Зинзивер», № 10, 2011)
|