Произведения

Казалось, что полуденное небо за окном всей тяжестью своей беспросветности навалилось на землю и придавило её. Впрочем, в Германии этим никого не удивишь, погода здесь, поистине, зимой и летом – одним цветом.
Настроение трактирщицы Дагмар Фредельман, овдовевшей несколько дней назад, вполне соответствовало пасмурному дню. Она всегда относила себя к особам, тонко чувствующим природу, верила в неисповедимость путей господних и увлекалась эзотерикой.
Если ещё десяток лет назад добропорядочные бюргеры посылали друг другу письма и красочные поздравительные открытки по почте, то сейчас это заведение обслуживает только суды, бюро по трудоустройству, да социальные службы. Общение происходит в основном по телефону, да ещё через интернет.
Дагмар, молодящуюся женщину „продвинутого“ возраста (так дипломатично называют здесь пожилых людей), внук научил не только обращаться с компьютером, но и сленгу, которым его „крутая“ бабка частенько любила щегольнуть. Она охотно пользовалась жаргоном, когда по вечерам, в её придорожном кнайпе, ей приходилось „раскручивать“ подгулявшую поросль на десяток-другой литров пива.
Небо за окном словно разрешилось от бремени – громыхнул гром, сверкнула молния. Налетевший вдруг порыв ветра нещадно трепанул ветку дуба, который рос у её дома. Казалось, дерево пыталось изо всех сил дотянуться до самого стола, стоявшего у распахнутого окна. Женщина закрыла окно и горестно вздохнула.
Прошло уже два дня после похорон мужа, внезапно скончавшегося от инфаркта, и вдова наконец-то решила посмотреть электронную почту. Наверняка родственники и бывшие коллеги прислали соболезнования.
Она включила компьютер и первым делом прочитала свой гороскоп на неделю. Астрологи обещают неожиданные контакты и связанные с ними хлопоты.
Хлопоты? Мои хлопоты только что закончились! – с печальным скепсисом отнеслась она к предсказанию, и тут же набрала пароль своего почтового ящика.
Открыла одно письмо, второе, третье. Так и есть. Помощи, естественно, ни от кого, но все скорбят вместе с ней прямо-таки изо всех сил.
Адрес последнего письма был очень странным: Manfred@inferno.com
Кто бы это мог быть? Ни одного тёзки её умершего мужа Манфреда среди её знакомых не было, да и домена такого она ещё не встречала. В теме письма значилось: „Благополучное прибытие“. Сначала она хотела отправить письмо в спам, но что-то удержало её: из каких-то отдалённых уголков памяти выплыло значение слова Инферно. Хоть университетов Дагмар и не заканчивала, но, когда-то давно, чего греха таить, была она близка с одним очень молоденьким священником, и это латинское слово, что в переводе означает преисподняя, знала именно от него.
В задумчивости она подняла взгляд чуть повыше монитора, в окно, за которым старый дуб изо всех сил боролся со взбесившимся ветром – вспомнился хорошенький латинист:
– Столько лет прошло... Как же его звали-то? Забыла... Где-то он сейчас? Этот, определённо, там не окажется...
Словно в ответ, небо ещё раз грохнуло. Казалось, кто-то незримый и огромный где-то там далеко, ударил гигантской вилкой по пресловутой, „тамошней“ сковородке, и сковорода покатилась, подпрыгивая, по каменным гулким ступеням в той самой „преисподней“... Мурашки пробежали по её спине...
Вспомнилось, что на смену добродетельному юноше пришёл её усопший супруг – Манфред – который, как и она сама, праведником никогда не был, да и быть им не слишком старался. Недаром же говорят, что муж и жена – одна... группа риска. Оба жили без особых затей, по принципу: „Эх, пить будем, и гулять будем, а смерть придёт – помирать будем!“ Последнее её супруг уже, так сказать, „воплотил в жизнь“, точнее, в нечто противоположное этой самой жизни, которую так любил...
А теперь она видит на экране этот, скажем прямо, многозначительный адрес...
– Да, адресок-то странный... Но кто этот Манфред...? А что если вдруг...? Значит, не пронесло... да, что здесь посеешь... – подумала вдова.
Ей стало не по себе, но она тут же себя мысленно одёрнула:
– Боже, да о чём это я... Это же просто чей-то чёрный юмор... Нет... не открою... в спам, только в спам шутника-затейника! Глупости всё это... – снова откуда-то издалека нашёптывал голос здравого рассудка.
Но вдруг, помимо воли, одним непроизвольно-судорожным движением пальца она открыла послание:
„Милая Дагмар, сердце моё!“ – прочла она и, не поверив своим глазам, тут же потеряла сознание.
Через какое-то время вдова пришла в себя, собралась с силами и решила дочитать письмо до конца.
„Милая Дагмар, сердце моё!“ – перечитала она ещё раз, собрав остатки самообладания.
– Ах ты, Господи, когда это он меня так последний раз называл, что-то даже не припомню, – голова ещё плохо соображала, но постепенно способность адекватно реагировать на прочитанное возвращалась к ней.
„Спешу сообщить тебе, что моё, нет, не путешествие – это слишком громко сказано – скорее, всего лишь, перемещение в пространстве, оказалось не таким ужасным, как я себе это представлял“.
– Ну, вот и слава Богу, ну вот и ладненько, ведь говорят же, что не так страшен... тьфу, ты... о чём это я опять!?
„Всё прошло без сучка, без задоринки. Вот что значит хорошо обученный, да к тому же, могу отметить, очень сексапильный обслуживающий персонал“.
– А ещё говорят, что горбатого могила исправит... да-а... видно, это не тот случай... даже здесь он в своём репертуаре... – после этой фразы она уже овладела собой полностью.
„Сама знаешь, как я боялся воздушных ям. Но небесные извозчики превзошли самих себя: этот старый испанский гроб даже ни разу не тряхнуло“.
– Довели страну... неужто в Испании гробы закупаем? И почему старый... я платила, как за новый... что-то не понимаю... никак, гробовщик надул... а ведь надбавку взял, шельмец, как за немецкое качество... ох, и разберусь же я с ним!
„Моему прибытию все очень обрадовались“.
– Хотелось бы знать – кто... неужели там уже, и в самом деле, все: Колета, Мюзета и так далее?
„Родственники и соседи спрашивают, когда прибудешь ты“.
– А это ещё зачем? Мне и здесь неплохо... я, вообще-то, никуда не собираюсь...
„С особым нетерпением ждёт тебя мой папа, ты ведь знаешь, как он к тебе относится“.
– Ну да, ещё при первом знакомстве, лет сорок тому назад, заметила, какими маслеными глазами смотрел на меня хромой ловелас...
„Мама очень огорчилась, когда узнала, что ты на три дня задерживаешься“.
– Что значит на три дня? Это что, уже завтра? Собираться, что ли, пора? Ну, уж нет, дудки, старая ведьма... не дождёшься...
„Жара здесь, скажу я тебе, просто невероятная: печёт не только сверху – я даже подошвы ног обжог!“
– О пункте прибытия уже догадалась, недаром о моих родителях нет ни слова...
„Все успели почернеть, словно головёшки, я даже родного дядю не узнал“.
– Ну, если он, этот тихушник, очередной раз с большого бодуна, то немудрено...
„Соседский внук, ты наверняка помнишь его, несостоявшийся студент, передаёт тебе большой привет“.
– Странно, я же этого наркомана, кажется, совсем недавно встречала. Когда же он-то успел? Похоже, что вся тусовка в полном составе!
„В общем, мне тебя очень не хватает“.
– Надо думать, кроме меня некому смазывать гусиным жиром твои подгоревшие пятки...
„Ждём тебя с нетерпением, до скорой встречи!
Любящий тебя супруг“.
– Спасибо на добром слове, дорогой супруг, – начала вскипать вдовушка, – но планы у меня несколько другие...
Всякого повидала Дагмар на своём веку, но чтобы письмо – оттуда?
– Надо же, что позволяют новые технологии! – восхищённо покачала она головой. Трактирщица вдруг почувствовала себя на пике современности – молодой задор проснулся в ней:
– Ща напишу!
Она нажала на кнопку „ответить“ и начала писать, с трудом попадая дрожащими от волнения пальцами на нужные клавиши.
Наконец на экране высветилось: „Ваше письмо отправлено“.
Дагмар встала, возбуждёно одёрнула траурную чёрную мини-юбку, поправила съехавший набок парик, сняла с вешалки лёгкий плащ, злорадно хохотнула, и с бойцовским блеском в глазах сунула счет похоронного бюро в свою сумочку. Её высокие каблуки решительно застучали сначала по паркету к выходу, а потом по мокрой после грозы красной брусчатке.

На чудном острове Майорка в это время происходили не менее странные вещи.
Уже несколько лет, как родители Мануэля Фредлинга, свежеиспечённого магистра берлинского университета, приобрели дом на испанском острове Майорка, ставшем со временем островом немецких пенсионеров, и последние два года Мануэль вместе со своей молодой женой Дагмар чудесно проводили там отпуска. На этот раз супругам не удалось улететь вместе – непреклонный шеф задержал жену на работе на три дня.
Мануэль час назад встретил Дагмар в аэропорту. Его отец вызвался вместе с сыном встречать невестку, и теперь сидел за рулём машины, которая только что въехала в новый длинный тоннель, связывающий Пальму де Майорка с побережьем Пуэрто де Сол. Мимо окон проносились чёрные бетонные стены, освещаемые редкими фонарями. Дагмар прижалась к мужу:
– Ой, что-то жутковато, очень похоже на дорогу в преисподнюю.
– Ну, дорогая, у тебя и ассоциации! Типун тебе на язык! Вспомни, как долго мы в прошлом году тряслись по горам, а теперь катим с ветерком.
– А почему ты своего обещания не сдержал? – вдруг сменила тему Дагмар, – я так ждала твоего письма, и очень переживала, как ты, с твоей воздушной фобией, долетел.
– То есть, как это не сдержал обещания? Я тут же, по прилёту, отправил тебе Е-мейл. Ты не представляешь, как я рад, что голландский доктор мне помог. Я ведь впервые в жизни превозмог себя и прилетел в Испанию – один! Без надёжной руки сопровождающего!
– Тогда я совсем ничего не понимаю, потому что никакого письма я не получала!
– Да что ты, Дагмар, – вмешался свёкор, – Мануэль прилетел такой гордый своей победой над собой! Как он мог этой радостью с тобой не поделиться! Когда он писал письмо, я ещё тебе свой сердечный привет передавал.
– Да, действительно, странно, – озадаченно проговорил молодой муж, – а я обиделся, что не получил от тебя ответа. Ведь если письмо не может дойти до адресата, то оно возвращается автоматически, а на этот раз я его назад не получил.
Длинный тоннель благополучно привёл их вовсе не в ад, а даже совсем наоборот. С радостью они переступили порог дома родителей – впереди были две недели беззаботного отдыха. Когда же вечером, перед сном, супруги включили компьютер, их ждал сюрприз: как ни странно, оба они говорили чистую правду.
Письмо Мануэль, и в самом деле, отправил. Более того, к великому удивлению обоих, в почтовом ящике уже поджидал ответ:
„Муженёк, дорогой!
Удивил ты меня, скажу я тебе честно, от души – мне чуть башню не снесло! Что свинья болото найдёт, я знала всегда, и потому представила себе, какой там у вас сейчас гудёж стоит: алконавты, наркошки, тёлки, твой жуткий папа... и колбасня в полном разгаре – чё те не хватает? Горячо, говоришь? Не обессудь.
Спасибо за важную инфу: я рада, что всё выяснилось. Ты ведь знаешь – я своего никогда не упущу. Я не я буду, если не высужу мои кровные бабки за твоё переходящее испанское корыто, которое всучил мне этот халтурщик-гробовщик!
Дел у меня и здесь предостаточно, так что, отвали, моя черешня, и не грузи меня приглашениями. Можете там, в своей чумовой тусовке, бухать и торчать, сколько вам влезет. Только пока, как-нибудь, без меня: я-то рассчитываю встретиться с вашим „бомондом“, лет, эдак, через двадцать, не раньше. А коль ты по мне скучаешь, так для этого, слава Богу, есть интернет – присылай мыло, или же будем зависать в экстазе – в чате.
Других вариантов пока нет. Так своей чертовке-маме и передай.
А сейчас, извини, меня ждут неотложные дела. Бай-бай!
Чао-какао!
С тем пока и остаюсь,
твоя неукротимая Дагмар“.

Как в конце концов выяснилось, причиной всей фантасмагории стала невнимательность молодого магистра: в адресе dagmar.fred@ была допущена ошибка: не хватало всего лишь одного знака – точки.

1844 год, Германия. У бедного еврея Верта родился сын Адам – будущий Наполеон. „Наполеон преступного мира“.
Через пять лет нужда заставила семью переселиться в США. В четырнадцать лет мальчик убегает из дому. Через несколько лет начинается гражданская война, и он поступает в армию. В одном из боёв маленький солдат (его рост был всего 154 см.) получает ранение, и по ошибке попадает в список убитых. Это натолкнуло его на мысль использовать в дальнейшем чужие имена, под которыми он и стал записываться в армию добровольцем, за что получал деньги. На его след вышел знаменитый сыщик Пинкертон, который вылавливал дезертиров, и Верт вынужден бежать в Нью-Йорк.
Здесь Адам Верт, называет себя Адамом Вортом (в американской артикуляции Уортом), и начинает свою криминальную карьеру обычным карманником. Со временем он приобретает влиятельных покровителей, а также славу непревзойдённого интеллектуала, сформировав своего рода центр, где разрабатывает планы преступлений.
20 ноября 1869 года в Бостоне произошло дерзкое ограбление национального банка: Уорт и его подельник сняли помещение рядом с хранилищем, сделали подкоп, взломали сейф, и с миллионом долларов наличными и в ценных бумагах бежали в Англию.
Новую жизнь Уорт начинает под другим именем – Генри Раймонд. Он снова собирает надёжных людей, занимается подделкой документов, тщательно планирует ограбления, теперь уже по всему миру.
В 70-х годах бандиты купили паровую яхту «Шамрок» и уже на ней совершали дальние походы: грабили банки в Южной Америке и Вест-Индии. Так на Ямайке, в Кингстоне, были ограблены склады на десятки тысяч долларов. Из сообщений газет того времени известно, что яхту тщетно пыталась догнать британская канонерка.
В 1871 г. Уорт перебирается в Париж. Недалеко от Гранд-опера он открывает американский бар, который становится престижным местом отдыха парижской элиты, куда заглядывают и воротилы преступного мира. Здесь же налаживаются криминальные контакты и обговариваются сделки. Бар существует недолго, Уорта и здесь находит один из двух братьев Пинкертонов, которые к тому времени переняли сыскное агентство своего отца, Алана Пинкертона. Только они понимали, с кем имеют дело.
В 1903 году, уже после смерти Уорта, Уильям Пинкертон писал: „Воры приезжали к нему за помощью отовсюду. Нужно подкупить банковского служащего или смастерить отмычку? Пожалуйста. Какому-то заказчику нужен опытный грабитель или фальшивые документы? У Адама Уорта есть все, что надо – на все вкусы. Он знал, где найти нужного исполнителя любого заказа, за что имел большой процент от прибыли“.
В 1873 году Адам Уорт вынужден вернуться в Англию. Скотланд-Ярд, в отличие от американских детективов, сохраняет полное спокойствие, и позволяет у себя под носом легально существовать явочной квартире для самых опасных преступников со всего света. По слухам, Уорт называет его тогдашнего главу инспектора Шора „большим недотёпой и посмешищем для всего королевства“.
Ограбления, одно отчаяннее другого происходят и в самой Англии. Так в 1880 г. на лондонской почте кто-то отключил газ в подвале, отчего во всём здании погас свет, в этот момент грабители беспрепятственно вынесли из помещения два мешка с бриллиантами.
Уорт умеет жить двойной жизнью. Раймонд слывёт очень богатым джентльменом, живёт на широкую ногу, поражает своей щедростью. Никому из окружающих, даже супруге, не приходит в голову, что он является главой преступной пирамиды, в которой соблюдается жесточайшая дисциплина: никакого спиртного, никакого оружия, никакого физического насилия. С молодости он придерживается мнения, что человек, обладающий интеллектом, может добиться всего без оружия, только силой своего ума, этого же требовал от своих подчинённых.
Сам он, обычно, в операциях не участвовал. Но иногда делал исключения из этого правила, что его и погубило. В 1892 году в Бельгии, при ограблении инкассаторов, полиция арестовала Уорта. Он был приговорён к семи годам одиночки и к трудовой повинности.
Жена его, узнав правду о том, кем был её муж на самом деле, сошла с ума. Условия заключения Уорта и обхождение с заключёнными были жестокие.
На свободу он вышел совершенно больным человеком. В 1902 г. в возрасте 58 лет Уорт умирает.
Конан Дойл, вероятнее всего, впервые услышал об Уорте в июле 1893 г., когда уже решил покончить с Холмсом. В „Pall Mall Gazette“ он мог прочитать статью, написанную на основе интервью, взятого у Уорта, в котором он признавался, что семнадцать лет назад, в галерее Агнью, он похитил знаменитую картину Гейнсборо „Джорджина, герцогиня Девонширская“.
Журналист рассказывал о жизни Уорта и описывал его преступления. Это шокировало Лондон. Возможно, Конан Дойл, под влиянием именно этой публикации, ввёл в свой роман новый персонаж – профессора Мориарти, хотя прямого подтверждения этой общепринятой версии нет. Отныне злому гению суждено продолжить жизнь Уорта в литературе в качестве достойного противника Шерлока Холмса.
Хотя Мориарти ни в коей мере не является копией Уорта: писатель „занимает“ у реального персонажа лишь его незаурядный интеллект и характерные черты в манере поведения, что и позволяет исследователям творчества писателя установить связь литературного персонажа с его жизненным прототипом.

Немногим младше Уорта наш следующий преступный фигурант из жизни – будущий не только литературный, но и, волею судьбы, публичный „герой“, поднятый на вершину общественной и гражданской иерархии, ставший тем, что теперь называется „культовой фигурой“ или „знаковым персонажем“. В 1849 году в Тильзите, в семье немецкого сапожника Фойгта родился сын Вильгельм, родным домом которого стала со временем тюрьма. Свою криминальную карьеру начал он очень рано: подростком, в четырнадцать лет, его впервые арестовали и посадили за воровство.
В сорок два (после четырёх арестов за воровство и двух – за подделку документов и, соответственно, после нескольких отсидок) он попытался взломать кассу суда местечка Вонгровитц прусской провинции Позен, за что получил ещё пятнадцать лет тюрьмы. В 1906 году Фойгт освободился из заключения и устроился на работу к придворному сапожнику, но вскоре власти наложили запрет на пребывание в Великом герцогстве Мекленбург-Шверин сапожника с криминальным опытом, и он вынужден был уехать. Под Берлином жила его старшая сестра, вот к ней он и отправился. Устроился работать опять на обувную фабрику, но вскоре властями снова был наложен запрет на проживание Фойгта, теперь уже в Берлине. Вопреки этому он остался в городе нелегально.
17 октября 1906 года газета Berliner Morgenpost сообщала:
„Романтическая авантюра случилась вчера в соседнем районе Кёпеник. До сих пор о подобных ограблениях мы читали только в книгах. Казалось бы, такое возможно разве что в хаосе русской революции или в ходе идеализированно изображаемой борьбы итальянских бригад. Но преступление совершено не где-нибудь, а под Берлином. Дерзость содеянного повергла в оцепенение всё общество. Одному гениальному мошеннику, переодетому в капитанскую форму и взявшему обманом в своё подчинение десять солдат, удалось арестовать районного бургомистра и ответственного секретаря городской кассы. Потом этот „капитан“ отправил арестованных в сопровождении солдатского эскорта на главную берлинскую гауптвахту, а сам спокойно реквизировал 4 000 марок из общественной кассы, после чего беспрепятственно исчез с места ограбления в неизвестном направлении, прыгнув на подножку городского трамвая“.
Свой отчаянный поступок Фойгт позже объяснял тем, что он лишь намеревался взять из сейфа отобранный у него паспорт, хотя его биограф утверждает, что такой опытный рецидивист, как Фойгт, хорошо знал: паспорта в ратуше не хранятся. Скорее всего, он просто поверил слуху, гулявшему в то время в преступном мире, о лежащих там двух миллионах рейхсмарок.
„Экспроприированные“ деньги он аккуратно сложил в мешочек и выписал квитанцию на взятую сумму, которую снабдил аббревиатурой К.П.Г.П. – капитан первого гвардейского полка, и подписался – именем директора своей последней тюрьмы. Солдатам приказал в течение получаса не выпускать никого из ратуши, а на кёпеникской почте запретил в течение часа вести телефонные разговоры с Берлином, что и было неукоснительно исполнено.
Через десять дней он был задержан на квартире, у Силезского вокзала, во время завтрака. Как выяснилось, бывший сокамерник, знавший о его планах, польстился на обещанное вознаграждение и дал показания полиции. Осудили неудавшегося сапожника на четыре года.
С момента ареста начинается самое интересное: вся страна злорадствует и смеётся над своей бюрократией, так нелепо подчинившейся в лице кёпеникских властей диктату капитанского мундира, надетого проходимцем. В прессе появляются сатирические стихотворения и фельетоны на тему воспитанного в народе преклонения перед военным мундиром. Выпускаются серии весёлых открыток и фотографий. Фойгта теперь не кто иной, как „капитан из Кёпеника“.
О происшедшем становится известно далеко за пределами Германии, и уже ко дню проведения судебного процесса в город съезжаются репортёры со всего света.
По сценическим подмосткам страны начинается шествие „Кёпеникиады“: уже через пару дней после ограбления кабаретисты откликаются куплетами, в этом же году снимается фильм, а театральные афиши приглашают на комедию „Капитан из Кёпеника“.
Пока он отбывает заслуженное наказание, в правительство Германии со всего мира поступают прошения о помиловании, приветственные письма, адресованные злоумышленнику, а также просьбы о разрешении на получение его автографов. За публикацию его истории ему предлагают огромные суммы.
Всемирный ажиотаж приносит свои плоды: через два года, получив от Вильгельма II помилование, он снова на свободе. Теперь он больше не преступник – теперь он герой.
Уже в день выхода на свободу он зарабатывает 200 марок за то, что записывает свой голос на граммофон. Через четыре дня он появляется в Берлине по случаю установки его изваяния в берлинском кабинете восковых фигур.
Начинаются его публичные выступления, которые пользуются большой симпатией и популярностью у простого народа, он гастролирует за границей. В 1909 г. выходит в свет его автобиография, а годом позже он получает люксембургский паспорт, и поселяется в герцогстве собственном доме. Самая дорогая машина в стране принадлежит ему.
Ещё один раз в жизни, в 1914 году, он сталкивается с прусскими солдатами: во время оккупации Люксембурга его арестовывает и допрашивает немецкий лейтенант, который оставляет в своём дневнике запись: „Для меня остаётся загадкой, как это убожество могло потрясти всю Пруссию“.
В 1922 г. Фойгт – ему было 72 года – обнищавший в результате войны и связанной с ней инфляцией, умирает. Долгие годы за его могилой ухаживает государство, в 1961 году её выкупает американский цирк и на свои средства устанавливает могильную плиту с карикатурным изображением немецкого солдата в каске с наконечником, вокруг головы которого надпись „Капитан из Кёпеника“. Потом её берут под свой патронаж депутаты Европарламента.
В 1996 г. устанавливается мемориальная доска на стене кёпеникской ратуши, а в самой ратуше выставляется его капитанский мундир.
В 1999 г. Берлин просит власти Люксембурга о перезахоронении своего „великого сына“, но получает отказ. В течение всего 20-го века к этому ограблению, как к сюжету, периодически обращаются писатели и кинематографисты.
В 1926 году был создан очередной фильм.
В 1930 Вильгельм Шефер публикует свой роман, где пытается представить Фойгта униженным и оскорблённым мстителем.
В 1931 году Карл Цукмайер пишет пьесу, по которой в этом же году, а потом ещё в 1956 и в 1977 годах снимаются фильмы.
В 2006 году, к столетию „исторического“ события эту пьесу играют в театре Кёпеника.

Не отстала и Россия в выдвижении своих криминальных персонажей на почему-то всегда свободные роли «знаковых» или «культовых» героев свого времени.
В том самом 1902 году, когда умер джентльмен удачи Уорт, а Россия уже вступила в фазу революционного хаоса, о которой писала газета Berliner Morgenpost, Иван Пантёлкин, тихвинский столяр, нарёк новорождённого сына Леонидом.
Вскоре семья поселяется в Санкт-Петербурге. Подросший сын учится в школе, затем получает профессию типографского наборщика.
В 1918 г. юноша записывается добровольцем в Красную армию и принимает участие в боях с немцами. В 1921 г., после сокращения армии служит в ВЧК в должности следователя, а уже в следующем году его увольняют.
Причина увольнения в документах не названа, но историки выдвигают две версии: одна – политическая, что Пантёлкин открыто высказывался против Нэпа, другая – более прозаическая, что он занимался грабежом при исполнении служебных обязанностей. Документально подтверждено только то, что перед увольнением он, действительно, находился под следствием. Так или иначе, его уволили.
Отныне следователя Леонида Пантёлкина больше нет – есть бандит Лёнька Пантелеев, гроза нэпманского Петрограда.
Восстановить события историкам полностью не удаётся, потому что даже к сохранившимся официальным документам нужно подходить очень осторожно – принимая во внимание методы работы „органов“ и политическую ситуацию того времени, нельзя гарантировать, что это не фальсификация.
Здесь стоит вспомнить „заговор Таганцева“, раскрытый в 1921 г. и который стоил жизни поэту Николаю Гумилёву. Только после многотрудной работы в архивах, учёным удалось доказать, что это всего лишь фабрикация. К сожалению, случай этот не единичен.
И так, криминальный Петроград цветёт пышным цветом. Орудуют банды Васи Котика, Вовы Матроса, Ваньки Белки, и т. д., ежемесячно совершается от 40 до 50 вооруженных ограблений.
Газеты того времени пестрят сообщениями, подобными следующему: „Среди широких масс создаётся представление, что после 12 часов вечера выйти на улицу нельзя – разденут. Грабители наглеют. На днях вывесили объявление: „До 9 часов шуба ваша, а после – наша“. (Н. Лебина „Повседневная жизнь советского города“).
Бандит Лёнька Пантелеев продумывает налёты и ограбления скрупулёзно, всегда работает по наводке своих любовниц. По городу ходят слухи, что Лёнька живёт на широкую ногу, даёт банкеты, и, якобы, щедро делится награбленным с бедными, отчего пользуется славой благородного разбойника. Бандит становится предметом для подражания бесчисленных питерских босяков.
В сентябре 22-го он случайно попадается чекистам вместе с подельником. Под усиленной охраной Пантелеева и ещё одного уголовника – Гаврикова – доставляют в „Кресты“. Уже после суда, на который, казалось, собрался весь Питер, произошло невероятное: Пантелеев бежал из тюрьмы. Надо сказать, что за весь 20-й век это удалось только пятерым заключённым. Лёнька был первым из них.
Если поначалу при его разбоях жертв не было, то после побега на месте преступления всё чаще остаются трупы. На счету банды сбежавшего Пантелеева ещё 23 грабежа, 15 вооружённых налётов и 11 убийств.
Стремительная карьера закончилась в феврале 1923 года. Во время облавы, при перестрелке, в возрасте 21-го года Лёнька убит.
В морге Обуховской больницы на всеобщее обозрение выставлен его труп – чекисты, переодетые в халаты врачей следят за проходящей публикой, в надежде обнаружить кого-нибудь из бандитов.
Вскоре состоялся суд над членами его шайки: 17 налетчиков и пособников, из них 5 женщин были приговорены к расстрелу.
На этом история Лёньки не заканчивается, скорее, только начинается: в этом же, 23-м году, поэтесса Елизавета Полонская делает бандита главным героем своей поэмы „В петле“.
В 1960 г. в сборнике „Записки следователя“, был опубликован рассказ Л. Шейнина „Лёнька Пантелеев“.
В 70-х годах в 3-ей серии телефильма „Рожденная революцией“ мы вновь встречаемся с Лёнькой.
В 2000 г. выходит повесть М. Токарева „Ленька Пантелеев – сыщиков гроза“, написанная по материалам сохранившихся документов. Особенное рвение проявляет центральное телевидение – страна должна знать своих „героев“: уже демонстрировались два документальных фильма из серий „Красная полоса“ и „Следствие вели...“; в последнем даже догадались показать заспиртованную голову Пантелеева.
В 2006 г. центральное телевидение выпускает на экраны фильм „Жизнь и смерть Лёньки Пантелеева“, где бандит – представлен романтическим героем, мало похожим на своего прототипа.
Не только всем известная Вика Цыганова включает в свой репертуар песни, посвящённые бандиту.
В довершение происходит самое невероятное – скорее всего, это единственный случай в истории литературы – имя бандита и убийцы становится творческим псевдонимом.
Алексей Еремеев (1908–1988), коренной петербуржец, входит в советскую литературу как писатель Леонид Пантелеев – автор знаменитой книги (в соавторстве с Г. Г. Белых) „Республики Шкид“, вышедшей в 1927 году и экранизированной в 1967г. Этому даже и объяснение есть – в детстве его прозвали Лёнькой Пантелеевым. Вероятно, сегодня нам трудно понять Алексея Еремеева, впрочем, как и романтику того жестокого времени. Как и, быть может, цинизм сегодняшнего...
Царская Россия имела профессиональных, хорошо обученных полицейских, и, с учётом экономического и общественного уклада, преступники типа Уорта, выросшего в Америке, в то время были просто не мыслимы на российских просторах. С началом революционных волнений в стране с молниеносной быстротой меняется всё, в том числе и криминальный мир.
В дореволюционной России уголовника нельзя было себе представить в армии или на государственной службе, а при новой власти можно таких примеров привести много: те же Котовский, Камо или одесский грабитель Мишка Япончик, прототип Бени Крика у Бабеля.
Не открывая ничего нового, можно утверждать, что и Фойгт, и Уорт, и Лёнька, как и все остальные – каждый есть своеобразный продукт своей эпохи.
Варлам Шаламов, непосредственно столкнувшийся с уголовниками, когда-то затронул эту тему в своей статье „Об одной ошибке художественной литературы“, где он отмечает, что идеализация преступного мира явление не новое, ею всегда грешили большие художники, и упоминает Виктора Гюго и Достоевского: „Художественная литература окружила мир воров романтическим ореолом, соблазнившись дешевой мишурой. Художники не сумели разглядеть подлинного отвратительного лица этого мира. Это – педагогический грех, ошибка, за которую так дорого платит наша юность. Мальчику 14-15 лет простительно увлечься „героическими“ фигурами этого мира, художнику это непростительно“.
К сожалению, Шаламова сейчас не очень вспоминают, зато блатная романтика разухабисто шествует по городским улицам и деревенским клубам.
Так в чём же причина неослабевающей популярности этих „романтиков с большой дороги“?
На поверхности лежит, казалось бы, простое объяснение: своим отношением к их непростому „ремеслу“ как к искусству – кто умом, кто дерзостью, кто жестокостью, они невольно поражают воображение обывателей. Тем самым они поставляют благодатный материал для развлекательной индустрии и литературы, где, подретушированные и облагороженные, разбойники представляются очередными Робин Гудами – защитниками сирых и убогих. Чуткая мембрана литературы определённого сорта, рассчитанной на коммерческий успех, сразу реагирует на неординарные личности, и в определённые моменты, если говорить языком экономики, когда на таких героев снова появляется спрос, она вытаскивает их из своего старого сундука и предлагает покупателю.
Но если посмотреть поближе, то этому явлению можно найти ещё одно объяснение, которое кроется в менталитете народа, во времени, в государственном строе общества, породившего этих преступников. Эти люди, в свою очередь, являются своеобразными катализаторами и полпредами того мира, в котором они живут и действуют.
Очень хорошо это сформулировал один из комментаторов газеты Berliner Volkszeitung (Берлинской народной газеты), которая вышла на следующий же день после опереточного ограбления кёпеникской ратуши:
„Насколько нелепа и неописуемо смешна эта история, настолько серьёзна и постыдна другая её сторона: кёпеникский плутишка олицетворяет собой блестящую победу милитаристских помыслов, о которой только могла когда-либо мечтать прусская верхушка. Урок вчерашнего интермеццо предельно ясен: в сегодняшней Германии достаточно одеться в военную форму, и ты – воистину – всесилен. Кёпеникский герой правильно уловил дух времени. Он оценил по достоинству мощный фактор современной власти.
Этот человек и есть реальный политик высшего ранга. Его победа – это победа военизированной политики рабского повиновения над здравым рассудком, над разумным государственным устройством, над отдельными личностями. Всё это открыто проиллюстрировала кёпеникская комедия в её гротескно-ужасающей форме“
Одним словом, Германия того времени больна милитаризмом, Англия – колониями, Россия – революцией, с небезызвестным лозунгом „Грабь награбленное“ (В. Ленин).
И в каждой отдельно взятой стране, с поправкой на время, разыгрывается своя комедия, иногда переходящая в трагедию.
Увы, до сих пор.