Произведения

 

 

Войду в приоткрытые двери
из лета в осенний покой,
где тёмного мёда отмерен
и розлит тягучий настой.
 
И силы творящей потоки,
как тайного знанья ключи,
пробьются и станут истоком,
где тускло и тяжко молчит
 
в немотстве застывшая почва,
где жажда спекает уста,
дорогой неторной на ощупь
ведёт за верстою верста.
 
Ещё не сложились созвучья,
из зыби не вышли слова,
но в русле, иссохшем, колючем,
мелодии катится вал.
 
Когда же на розовых крышах
рассветы осушат росу,
душа терпеливо отыщет
под спудом сокрытую суть.
 
Мой август, ворчун хлопотливый,
роняет плоды на траву.
Как солнцем прогретые сливы,
слова покатились в строфу.
 

 
В гомоне птичьих атак,
в сполохах вешних рассветов
и не заметишь ты, как
грянет короткое лето.
 
Вот налетает гроза,
всё освежая озоном.
Как  изумрудны глаза
острых стрекоз изумлённых!
 
Так, когда моешь окно,
всё проступает объёмней.
Каждое ярче звено
в мира картине огромной.
 
Господи, что за напасть –
август промчался в горячке.
Осень. И вечная страсть –
долгая зимняя спячка.
 
Приз утешительной лжи
в сладкой облатке на случай.
Всё лишь готовимся жить,
пестуя мудрость паучью.
 
Но накрывает волной
сердце тупая усталость.
Путь, что лежит за спиной,
больше того, что осталось.
 
Промельк и вспышка звезды,
жизнь – вдох и выдох мгновенный,
отсвет земной борозды
в гулких просторах Вселенной.
 

 
Как странно звучал этот голос –
На грани блаженства и муки.
 Как готики стройная поросль,
Вскипали неистово звуки.
 
Откуда неясная схожесть
С душой моей? Нежный и страстный,
Напев потаённо-тревожный
О мире – проклятом, прекрасном.
 
Он пел о любви и бессмертье,
О встречах, разлуках,  прощаньях.
И было распахнуто сердце
Для веры его обещаньям.
 
И в тёмном всевластии ночи,
В бездонных просторах эфира
Молитвою всех одиночеств
Звучала орфеева лира.
 
Под сводами музыки вечной,
В кружении лунных хоралов,
Казалось, к ногам моим Млечный
Путь  брошен – и небо позвало…
 
Но неотвратимо итожа
Всё, в чём я была виновата,
Мне совести счет непреложно
Предъявит последнюю плату.
 

 
Горела лампа на столе.
Круг абажуром был очерчен.
За окнами сгущался вечер,
мелькали тени на стекле.
 
Ты тихо за столом сидел,
читал, чему-то усмехался,
Парок над чаем поднимался,
Шелк занавески колыхался,
И месяц в форточку глядел.
 
Перемещение теней
в потоке золотого света,
И, августа теплом согрето,
мерцанье городских огней.
 
И звуки улицы неслись…
Но это всё не нарушало
покоя – тишина дышала,
и, замерев, я наблюдала,
сказав себе: не шевелись,
 
запомни  свет и тишину,
и вспышку осознанья счастья
а в нём – сердец  двух соучастье,
попавших на одну волну.
 
Попавшие в один ковчег,
настольной лампой озарённый,
над  звёздной бездной раскалённой
летим с землёю опалённой
в провал космических ночей.    
 

 
Ну, привет, скворец беспечный,
Чья ликующая трель
Из ветвей, где лист лепечет,
Вновь приветствует апрель.
 
И в волнах тепла и света
Всходы новые взойдут.
По нечаянным приметам
Различаешь красоту.
 
На площадке детской – стайки
Детворы средь чинных мам.
На качелях, на лужайке
Крик и смех, и тарарам.
 
Но внезапно вздрогнешь.
Рядом,
В милой сердцу стороне
Вместо птиц поют снаряды,
Дети гибнут на войне.
 

 
Отворю пошире окна в лето,
 надышусь настоем луговым.
Долог день от алого рассвета
до закатных красок заревых.
 
Вот июнь пружинистой походкой
прошагал в сверкающей росе.
В небе перламутровою лодкой
тает, уплывая, лунный серп.
 
Изумлённым странником бреду я
в вихрях света, в солнечной пыли
на макушку лета, в жар июля,
в пряные объятия земли.
 
И гроза, как рыцарь, в сталь одетый,
прогремит, промчится надо мной,
выпустит стрелу из арбалета,
что вонзится огненной змеёй
 
в поле на изломе горизонта.
Дождь обнимет струями воды...
Смыть бы неуют и беспризорность
нашей жизни с запахом беды!
 

 
Мы разучились разговаривать
и письма длинные писать,
жемчужины в словесном вареве
и соре быта различать.
 
Где вы, пространные эпистолы,
словес искуснейшая вязь,
витиеватый слог изысканный
и тёплая, живая связь?
 
Там музыка родного  почерка,
как будто мамина рука,
обнимет в бездне одиночества,
поддержит в мраке тупика.
 
Где то общение крылатое,
где мыслей и идей пласты?
…Конверты, временем измятые,
и пожелтевшие листы...
 
Той речи вольное роскошество
и остроумие, и блеск,
как битой черепицы крошевом,
засыпал мусор sms.
 

 
В белом пламени русской зимы,
в тёмных омутах гулких просторов
серебро разбросал из сумы
кто-то щедро в бессонном дозоре.
 
Распушилась, расснежилась даль,
захлестнуло морозом и синью,
снегирям отдают свою дань,
догорая, созвездья рябины.
 
Погоди, не спеши, календарь!
Весь в объятьях обвальных метелей,
пролетел новогодний январь
вихревой золотой канителью.
 
И остался лишь вкус мандарин.
запах ёлки, смолистый и нежный,
и змеится цветной серпантин,
припорошенный крупкою снежной.
 
С кавалькадой безумных коней.
не лети так безжалостно, время,
роковою пятою своей
не труди неуёмное стремя.
 
Дай запомнить, сберечь, сохранить
этот миг, этот мир безмятежный,
хрупкой жизни прозрачный родник.
взмах крыла негасимой надежды
 
и тепло драгоценное рук.
и медовое лампы свеченье,
очертившей хранительный круг, –
милый дом, золотое сеченье.
 

 
Октябрьские леса… Медь, золото, багрянец…
И поределых рощ берёзовая стать.
Как запахи остры, очищены и пряны –
земли, грибов, хвои́, опавшего листа!
 
И глазу не вобрать всей глубины осенней –
задумчивых небес, колеблемых вершин,
стоячих тёмных вод, дремучих елей сени
и огненную страсть, кровавую, рябин.
 
Что ж смолкла ты в ветвях, певунья и отрада?
Допой, досвиристи, что летом не пришлось.
пусть прозвенит твоя прощальная рулада,
как тот внезапный луч, что брызнул на откос.
 
Но подступил ноябрь, набухший влагой, зыбкий.
Сиротствуют поля в последней наготе
под посвистом ветров.
Дождей унылы скрипки
В темнеющих равнин предзимней пустоте,
 
в краю бессветных дней и тысяч одиночеств
заброшенных людей, порушенных надежд,
где ворон ворону повыклюет все очи
и состраданья человеку нет…
 
Но не любить не властна эту землю,
где волнами неторопливых рек,
над мраком одичания подъемля,
врачует душу мне родная речь.