Произведения

Мое время пришло, выхожу на широкую сцену.
Не как шут и певец, 
Но, как голос над мороком дней.
Я плачу по счетам и, поверьте мне, ведаю цену,
Мой терновый венец
С каждым годом врастает сильней.

Но коль чаша минет, то зачем это звездное небо,
И зачем так шумят
Гефсиманские кроны в ночи.
Лучше б Русским Поэтом на свете я вовсе и не был,
Если после казнят
Не за то, что спасенью учил.

Небо над городом
Всколото, вспорото;
 Белые вороны –
Хлопья за воротом.

Вихрями движимы,
Трубами слышимы,
Темными крышами
 Инеи вышиты.

 Полночь венчается
Стрелками острыми.
Время кончается...
Стон над погостами.

То чувство (Какая нелепая фраза!
Но это, поверь мне, оно),
Когда не заплакал за осень ни разу,
Хоть осень стучалась в окно.

Когда и зима не взяла холодами,
Метель не сломила души.
Когда ни о ком не скучаешь годами,
И быт как скала нерушим.

Сидишь в опустевшей от счастья квартире,
Считая квадраты полов,
А опыт прозрения шире... и шире -
Стихом разорваться готов.

Чадит фитильком нагоревшим лампада.
Забвенье ль?.. Побег?.. Не пойму!
И словно всей жизни прожитой не надо,
Так сладко в ночи одному.

Твой колокол звенит, насмехается,
Мой колокол - о синь спотыкается.
Ему бы отзвонить да отмаяться,
А после уж как в омут, в зарю.
 
Над нивами, над золотом колоса
Парить тебе мелодией голоса,
А мне бы только взлетную полосу
К светилам да к Его Алтарю.
 
Но есть ли что-то после звучания -
В надмирном бессловесном венчании?
Ужель за порогом молчания
Кончаются и синь, и заря?
 
Гляжусь в ночную темень кромешную,
Черчу асфальт походкой неспешною
Несмелая, безмолвная, грешная,
И верю - все на свете не зря.

Тёмное время, 
Мутные люди.
Выбора бремя...
Выбор рассудит.

Страшная тайна - выбор. Чужая.
Я выбираю - не уезжая.
Впрочем уехать (пусть и для трусов) -
Выбор такой же, только по вкусу

Слаще немного 
С первого взгляда.
Пухом дорога!
Сладкого яда!

Мы ж подыхаем медленней, горше,
Только не духом - плотию больше.

Мы подыхаем,
Но выбирая,
И отдыхаем,
Перегорая.

Не заставляй помнить,
Ведь мне не быть верной.
Над пустотой комнат
Молитве плыть мерно

И оседать манной
На головах спящих.
Моей души рваной
Не соберешь в ящик,

Не привлечешь лаской,
Не заключишь чувством.
Молитва - раскраска,
Молитва - искусство.

Голгофой как кистью,
Рисую лик милый.
Молитва очистит
И наделит силой.

Не разжегай страсти,
Молитва ведь - чудо,
Не удержать властью,
Не спрятать под спудом.

Она горит тихо,
Все перед ней равны.
Не поминай лихом.
Не затворяй ставней.

Как четок шерсть жжется
Плывут в ночи лица.
Молитва вернется,
Молитва смирится.

Чего-то большего хочется, чего-то честного.
Не красноковровопрохОдного... Может - отвЕсного?
Чего-то веского, чего-то правого.
По естеству ли, Господи, иль от лукавого?

А может - Ты вложил 
Десницей Отчею,
Что б не впотьмах кружил,
А зрел воочию?

Кто-то из мудрых сказал давно:
"Все предается забвенью, но
Ценится автора полотно,
Вечны стихи и песни.

Пламени времени вопреки
Вечны поэтов черновики
Все, что написано от руки,
Через века воскреснет".

С ветхих листов устремляя взгляд,
Я подтверждаю, что не горят
Строки, рифмуя словесный ряд -
Звездные летописьма.

В пыльных сединах лежат мечты,
Но не горят, понимаешь ты?!
С кладбищ своих отверзают рты
Древних чьи-то мыли.
И через сотни веков и лет
Правду свою пронесет поэт,
Нас, в назидание и привет,
Благословляя словом.

Что б продолжался бессмертный глас
В каждом из ныне живущих нас,
Небом оставленных про запас,
И в начертанье новом.

"Своим путём" - так пел мой старый друг.
Своей тропой, без права на надежду,
Не то, что б "над", но, как учили, - между,
И две дуги родит извечный круг.
Не лгать себе, сквозь терние молвы
Идя вперед, о том, что где-то рядом
Тот сопричастник с мужественным взглядом,
Ведь не сойтись двум воинам - увы!
Таков закон взросления людей -
Могучий дуб всегда растёт поодаль,
Листвой, как кожей, силу небосвода
Вобрать стремясь; а древний лицедей,
Тот сатана, что сам ниспал с небес,
Упрямо шепчет: "Ты падёшь однажды".
Да, я склонюсь, но утоляя жажду
Из родника Божественных Словес;
Что б, вновь восстав, идти на зов светил,
Не озираясь в прошлое с опаской,
И мой Господь, переполняем  лаской,
Меня в дороге скорбью окрестил.

А ты видел когда-нибудь дождь над Москвой?
Не такой как всегда. Самый ранний.
Он встает на рассвете, гонимый тоской,
И полощется в сизом тумане.

Робким взглядом по окнам проводит и с крыш 
Водопадом сбегает ритмичным.
Ты ж брезгливо косишься за штору иль спишь,
В теплый плед облекаясь привычно.

Вы живете с дождем на одной высоте,
И одним небесам подчиняясь,
Но, увы, не знакомы, ведь ты - в суете,
Ну а он не заходит, стесняясь.

Но, быть может, ты в дружбе с осенней Невой,
И бывал у нее на Проспекте?
Созерцал из листвы корабельный конвой
В ярко-радужном солнечном спектре.

Был товарищем улиц, мощеных дорог,
Всех мостов разводных и не очень...
Ты б проникнуться древним величием мог,
И романтикой питерской ночи.

Что ты знаешь о жизни достойных людей,
Восхваливших Россию в романах?
О Святых островах? О Церквях площадей,
И о сельских заброшенных Храмах?

Ты когда-нибудь нюхал траву под косой,
Зарывался мордахой в колосья?
Иль в карьерах песчаных носился босой,
Под пернатое многоголосье?

Ты, к модему прилипший с младенческих лет
Неотрывней груди материнской,
И с планшетом привыкший ходить в туалет,
Подражая традиции свинской.

Ты, читающий книги с приставкою Wiki,
Слепо верящий дядькам в экране…
Что ты знаешь о вое, сменяющем крики
В непридуманных войн океане?

Может, видел Победы решающий день?
Не в кино. Не в тылу. Настоящий!
Ты, Великой России нащупавший тень,
Но так смело о жизни судящий.

Милый мальчик, мечтатель, лишенный мечты
В антирусском быту, от рожденья,
Я молюсь, что б однажды очнулся и ты,
От оков своего заблужденья.

Ну что ж, прощай! Я отговаривать не стану,
До поворота за тобой не побегу.
Не ново мне, что жизнь резвится, неустанно
Меня пытаясь выворачивать в дугу.

И это тоже крест. Ну, смейся, я ведь знаю,
Как все вздымается в тебе при слове "Бог"!
Но Он не меньше от того, а двери Рая
Как прежде отперты для тех, кто верить мог.

И даже если, обернувшись на прощанье,
Ты руку крепкую протянешь мне с мольбой,
Мне ложь на истину блокирует сознанье,
Не оправдаешь отречения тобой.

И так во всем (поверь, не в Боге дело даже!).
Есть слово "Честь", в котором Крест и Долг одно.
Пойми, душа не предназначена к продаже,
Как и к тому, что б в ней второе было дно.

И вновь приветствие разрежет тишину,
Мой мир качнётся и замрёт в секундной дрожи.
Мы не знакомы, не созвучны, не похожи,
Но это вряд ли поставляется в вину.

И нам беседу приготовила случайность...
Хотя, быть может, Вам привычнее "судьба"?
Так начинается словесная пальба,
И ей продолжиться бы, только вот формальность

Одна покоя не даёт в который раз...
- Я не представился: "такой-то". Ну, а Вы... -
Немая пауза с наклоном головы
И замешательство невысказанных фраз.

Что Вам сказать и кем назваться мне, любезный?
В каком ключе, какою нотой описать
Моих стремлений возмутившуюся гладь,
Всех этих чувств неподчиняемую бездну?

Когда б могло бы хоть отчасти приоткрыть
Завесу тайны имя, данное в крещенье,
Я б назвала его сейчас же без смущенья,
Но коль на каждого по имени - как быть?

Я то для близких, что хотели б углядеть
Они во мне и, что способны лишь увидеть.
Одних пугаюсь оскорбить или обидеть,
Другим без разницы - Анисья иль Медведь.

А для себя, я точно так же слишком разна:
Во мне смирение, рождённое скорбьми,
Враждует с властным небрежением людьми.
Противоречие - болезнь, хоть незаразно.

И лишь одно во мне незыблемо, как твердь
Небес Духовных, то, чем можно бы наречься -
Моя Надежда на осмысленную смерть,
Надежда Богом от бессмыслицы сберечься.

Величавость ума и величие тела
В сочетании с мелкой душой.
Да какое, кому, по-хорошему, дело,
Если кто-то очнется большой?

Больше скорби в глазах и проблемы иные –
Не разжиться с того ни на грош!
Слаще есть, больше спать и не славить России –
Человек человечеству - вошь.

Лишь безумный пойдет по пути отреченья,
Только слабый молчит невпопад.
Но взирая с крестов в неотмирном свеченье,
Наши старцы смиренно молчат.

В рай идут дураки и лишенные силы,
И от этого вящий позор
Нам "великим" стяжателям той же могилы,
Разменявшим Небесный простор.

Как шаток мир, как зыбко побратимство
 И как отчаянно не хочется реветь!
Пошли мне, Бог, смиренье материнства
И крепость воина, идущего под плеть.

 Даруй ахматовскую мудрость с простотою,
Что б отскорбеть могла бесслезно и светло.
Омой крещенскою живительной водою
Мое склоненное над строками чело.

И в новый день опять ступить без сожаленья,
Сердечной злобы и смущений вразуми.
Не отыми надежды робкой откровенья,
Смиренной благости Своей не отыми.

Ты неприветлива сегодня, и усталость
Клеймом серьезности морщинится на лбу.
Какая тягота опять тебе досталась,
Кто вновь связал с твоей судьбой свою судьбу?

Источник силы - ты притягиваешь многих,
И по крупицам раздаешь души запас
Таким, как я - усталым путникам дороги,
Взаимной помощи не требуя от нас.

Но слепит глаз и распадается на капли
Февральский снег, стуча слезами о навес,
И рукавов твоих растрепанные пакли
Мне машут весело с веревочных небес.

Чаша менестреля
Горька, как мед.
Чаша менестреля –
Идти вперед.
Чаша менестреля –
Усталый взгляд,
Кабаки, бордели,
Презренья яд.

Менестрелья ноша –
Сума тоски.
Посошок - не лошадь –
Иди, бреди.
Лютня да свирелька,
Потертый плащ.
В кошельке копейка,
На сердце плач.

Растерять бы пламя,
Да в хмельном бреду!
Менестрелье знамя –
Память на беду.
Тракты и таверны,
Звездный полог в путь,
Не коснуться б скверны,
Правды б не минуть.

Все тропинки прямы,
В небеса ведут.
Земляная яма –
Смертный твой редут.
Не схоронят люди,
Не помянет свет.
Небеса рассудят
И дадут ответ.

Вечерние воды
Играют прибоем,
 Взывая коснуться бурлящей своей груди.
Морская природа,
Я болен тобою,
Иду наугад: соленое сердце, веди!

Отчаянье близко,
Пою за дверями,
И мне ли дополнить безмерность твоих прикрас?
Мы все - василиски
В беседах с морями,
В пучинах морских возвышая гортанный глас.

Как древние монстры
В густеющей сини
Висим безголосо средь небоподобных вод
И завистью острой
Грустим о чужбине
Не смея остаться, не в силах лететь вперед.

Снежные горы в моем саду,
Снежные рощицы.
В инистой корочке на пруду
Солнце полощется.

Розы хрустальные тупят взгляд,
Больше не рдеются.
Мысли беспечным вихрем парят,
Сердце - надеется.
Скоро проснутся принцессы все
Перецелованы.
Быть и поэтам - нам по весне
Вновь расколдованным.

Шустрые перышки оживут
Да понесутся вскачь,
Возобновляя веселый труд –
 Свой непечальный плач.

Пой же, бумага, тепла строкой,
Рифмой оттаявшей,
Соприкасаясь весны рукой
С сердцем как с клавишей.

Носатый месяц приколочен к небосводу.
Усатый путник вклеен в плоскость бытия.
Так за какую мы сражаемся свободу,
Когда последним словом станет «лития»?

Мы все сидим на поводках, клею и скрепках,
И вспоминают нас лишь изредка средь тех,
Кто был повешен на соседствующих ветках
И от того наш плач запомнил или смех.

Мы иллюстрации иль вкладыши - не боле,
В журнале Вечности, листающей досье,
И все, что можем - не перечить Божьей воле,
И все, что смеем - мчаться в общем колесе.

Но в этой странной, непривычной нам системе
Есть поразительный для логики момент,
Что все детали в Богом выстроенной схеме
Важны безмерно и аналогов им нет.

На мелИ на мЕли 
Почивать тебе ли,
Хороводить в соснах - трех, чужих со сна?
Ни тебе ли разум 
Прикрутили сразу
С яселек младенчих, девица-весна?

Мудрая не в меру, 
Растеряла веру,
Позабыла совесть, разбросала стыд.
Вскочишь на рассвете: 
"Вдруг меня приветит,
Милый под оконцем под моим стоит?"

Глупое сердечко,
Глянь ка за крылечко!
Нет того милого, дрыхнет по утру.
Что с тобою сталось?
- Подурнела малость.
С дуру полюбила, дурой и помру!

Он не любил людей,
Но обожал читать
И между рифм, что вздох, ловил губами нежность.
Среди чужих идей
Плыл над строкой как тать,
Вбирая вкус Добра, его живую свежесть.

Он был упрям и горд,
И не хранил обет,
Его душа - подвал, где не поют о лете.
Пустынный узкий фьорд,
В котором жизни нет,
Лишь только плеск воды, да завывает ветер.

Так он читал стихи
И видел сны о том,
Как кто-то жил и пел, борясь с проказой духа,
Но прохудив мехи,
Не отчерпаешь ртом
Святую соль земли; не уврачуешь слуха,

Когда для правды глух
И видишь блеск зерна,
Да возрастить семян не позволяет панцирь.
Читая книги вслух,
Смакуя вкус вина,
Он замыкал на ключ свой разоренный карцер.

Он не имел тепла,
Но воспевал огонь
И загребал горстьми всю добродетель мира,
Что словно кровь текла,
Не напоив ладонь,
На хладный мрамор плит его земной квартиры.

Я видел демонов, их голоса
О русском рубище и о цене
Свой пели реквием, а Небеса
Перстом Божественным грозили мне.

Пусть говорят, что нам не встать с колен,
Что в нищете свои сжигаем дни,
И предпочтительней, конечно, плен,
Чем смерть голодная в кругу родни,

Но цепь из золота все та же цепь,
Пускай и пряники за место щей.
Чем на решетку выть, поплачем в степь,
И возликует дух среди мощей.

Пускай над Родиной моей снега
Метут и холодно в сердцах сынов,
Но свет заморских лун, как взгляд врага
Окаменяюще змееголов.

Я буду плакать над моей страной
И если нужно, за нее умру,
Приняв как благовест последний бой,
Что Пересвету смерть сулил в миру.

А если кто-нибудь придет опять
На землю Русскую, когда паду,
То буду с душами святых стоять,
Но и тогда Руси не подведу.

Мигает солнечный плафон,
Все небо в трещинках-прожилках,
И застит крыльями дракон Своими облачную дымку.

 Над горизонтом плоскость гор
Отвесной высится стеною,
Змеится зелень лозных штор.
Пуховый холмик за спиною.

Разлился белой простыней
Мой океан, манит прохладой...
Двери открытой ураган.
Нет, не теперь! Прошу, не надо!

Вернусь конечно по весне.
Я штурман звездного фрегата...
Шаги. Хлопок. Врачи. Ко мне?
Мой мир - больничная палата.

Улыбка опала, и смайлик, меняя дугу
Под точками глаз не похожих на звезды и море,
Вдруг понял, что так улыбаются только врагу,
И только чрез боль, затеняя гримасою горе.

Давно ли, друзья, эта маска с оскалом шута
Со мною срослась и дежурною стала при встречах?
Меж сладостью слов затерялась моя простота,
Веселья покров опустился на скорбные плечи.

И вновь предстою, завернувшись в броню словно в морок,
Пред вами как тень, отраженье неверных зеркал.
Я снова на сцене: не признан, не узнан, не дорог,
Не друг и не враг, как когда-то мудрец предрекал...