Произведения

Как монета, на ребре замерев,
Стояла, мешкая,
Покачнул тебя вдруг гнев,
И упала решкою.

Танцевала, кадриль бостон,
Говорила: «Права я!»
А теперь лежишь пластом,
 Ржавая.

Не поднимут тебя с земли,
Пыль и грязь.
Не заметят в дорожной пыли,
Тонкую вязь.

Позолоту стерли, под ней медь –
Ты подделка.
О фальшивом не плакать впредь,
 Слишком мелко.

И пускай мне кричат вор,
Спозаранку,
Не играю я с тех пор,
В орлянку.

Парясь в овации зевак,
Пемзой домов счищаю грязь,
Я, нацепивший дешёвый фрак,
Иду, величием не гордясь,

Но сознавая значенье оного
Цепляю взглядом свисточно-пулево,
Лицо бомжа, или ОМОНово,
Или гримасу высоко Зуева.

Дамба души чувствами прорвана:
Лавина? Торнадо? Строки хлещут,
Повторяю бессмысленно: «Вздор она-
Выстрел – жизнь, но держусь за вещи.

В двери в стол, в бутылку вцепишься,
Тире жилами, пальцами сток,
Вены вырвешь из лапы Цепиша,
Запятой погрозишь – не настал срок.

Всё равно одно – дойдёшь до точки,
И рукой размашисто в грудь вобьёшь,
Красным пятном, но белой сорочке,
На волю вырвется жизнь – вошь.

Кончилось, схлынул бред отливом,
Меланхолией злобы грудь полнится,
В миге застывшем, мерзко сопливом,
Спазмом сжалась душа покойница.

Подобрели, не распнут, давай сам,
Любовь пёрший, без неё здох,
К небу взвою, дав волю слезам:
«Минует чаша сия, Бог?»

Откатились заботы дня,
И на мир опустился вечер;
Ожиданьем себя пьяня
Ищешь старой, забытой встречи.

На столе одинокий фужер,
Сердце на теле гиря;
Свет разбрасывает торшер,
Разливается ностальгия.

Застилает глаза поволокою,
Воскрешает опять минувшее;
Проклинаешь судьбу одинокую,
И не веришь уже в лучшее.

Так зачем же опять, сызнова,
Вызываешь всё тень её,
Не увидишь цветных снов,
А любимое сновидение.

В чёрно-белом простом свете,
Где алел парус Грэя …
Как мне жить? – кто ответит;
Ностальгирую душу грея.

Вчера узнал, увы, я не романтик,
Закоренелый старый циник,
И сбоку у меня совсем не бантик,
А только шрам от старых линек.

Когда от тела отошла короста,
Я в струпьях распугал смущенных дам.
Не сбросив кожи – не получишь роста,
Ты видишь, я взрослел не по годам.

И становясь прочнее каждый раз,
Я с содроганьем ждал, что снова надо
Лезть из себя как старый богомаз,
С упорством по кругам ползет из ада.

Тогда, я начал прятаться за маски,
Признанья, лицемерия, хвалы,
Различной политической окраски,
И их менял, как станут мне малы.

В романтике, признаньях и подарках,
Я вижу ложь, прелюбодейство, грязь,
Я лучше б говорил с тобой о кларках,
Но строк стихов вычерчиваю вязь.

Мне странно, но, увы, не видят люди,
Хоть перед носом им маши
В воде эпатажа, юродства мути
Грани на сколах моей души.

Мне хочется, чтобы какая-то физик,
Поднесла к свету – меня как призму.
И я лучами огонь высек,
Как Прометей, неся харизму.

Но людям совсем ни к чему это,
Они, зажравшись эстетики, вкуса,
Все требуют два билета,
От университетского профсоюза.

Рядом кипит живая драма,
Они слепые проходят мимо,
Зажмурюсь, беззвучно крикну «мама».
Никто не заметил боли мима.

Хотела ты (хоть прямо не сказала),
По романтичней и ванильней стих,
Но не престало поднимать забрало,
Ведь с тобой живем в стране глухих.

Я знаю, ты устала от проказ …
Усвоив мудрость прошлых поколений,
Я не дарю кобылам гжельских ваз,
Твой наглый и неромантичный гений.

Вдруг, оставив суету Москвы,
 Я войду в старый сельский храм.
 Здесь на главах не стоят кресты,
 Негде зазвучать колоколам.

 А в притворе бабушка седая
 Скажет слово – улыбка лучиком.
 Сердце радостью согревая,
 Я молюсь новомученникам.

 Сотни нимбов сияют с иконы,
 И смиренно возвышены лики,
 Только слышны тяжёлые стоны,
 Из груди израненной крики.

 Служится неспешно лития,
 Церковь для души, а не для зрителя.
 Вновь возникла из небытия
 Боль от братского кровопролития.

 В багрянице царская семья,
 Лица детские спокойны и бескровны;
 Взор прощающий государя …
 За убийц он молится с иконы.

 И губами припаду к окладу,
 Тихо попрошу я у святых
 Сохранить великую отраду,
 Чтобы голос веры не затих.

 Где бы ни был я  – душа в России
 Бросила стальные якоря,
 И навеки в памяти застыли
 Кроткие глаза государя.

Расползлись по земле аспиды,
Всюду крики, брань, да визг;
Правоверные все распяты,
И пришёл, наконец, василиск.

Человек не во что не верея
Ищет, чем бы набить живот;
Что считать нам число зверя,
Когда вот он стоит у ворот?

На хрена гороскопы Майя,
Если предали мы творца?
И в душе своей веры не зная,
С нетерпением ждём конца.

Ждём как праздника, как салюта:
Нам не страшен ни ад, ни суд;
Потому что в любом Иуда,
И молитвы уже не спасут.

А пока ещё есть время,
Так чего же грустить, печалиться?
Нам не нужно на сердце бремя,
Не хотим, и не будем каяться.

Незнакома вам боль утраты,
Аритмия сердечного стука,
Денег нет для такой платы,
Моего смертельно трюка.

Вы не пили моей чаши,
И не знали его волю,
А слова призрения ваши,
Отзывались во мне болью.

Каждый день, как в последний раз,
Или ночью на смертном ложе,
Я молился, прощая вас:
«Отпусти им грехи, Боже».

А на утро я видел зло,
И меня обвиняли в страсти,
Говорил, что крышу снесло,
Чуд верша не имея власти.

Уличали: ты жаждешь мести,
И желаешь нам пламя ада,
Улыбался, пойдемте вместе,
А спасение всем награда.

Только люди теперь люты,
Хотя говорят, верим,
Их сковали грехов путы,
И глядят стооким зверем.

Не нужна мне чужая кровь,
Все равно Он осудит строже,
Повторяю лишь вновь и вновь,
Отпусти им грехи Боже.

Отойди от меня прохожий,
Не ищи в этом доме ночлег,
Вечер буйный грозы непогожей,
Тьма воды, как ордынский набег.

Знаю, что нелегка дорога,
Что одежда грязна, в пыли,
Только дверь входную не трогай
На порог пустить не моли.

Ты не знаешь, любимый прохожий,
Сколько боли под кровом моим,
Ты заснёшь, укрывшись рогожей,
Но учти – мой дом нелюдим.

Небо яркое от зарниц,
Освещает лишь нас обоих.
Из-за длинных на фото ресниц
Капля слёз замрёт на обоях.

Ты бежишь от меня в грозу,
Проклиная ужас уюта,
Но уже перешёл полосу,
Твоя жизнь изменится круто.

Одиночество мой кров,
И отчаянье мне имя,
Не напишешь ты больше строф,
Кровь замрет, в артериях стыня.

Ты просил обогреть душу,
Только нет ни свечи, ни лампады,
И  усиливает лишь стужу
Боль бессмысленнейшей утраты.

Ты умрешь со мой мимоходом,
Этот дом не потерпит жизни,
Ну а завтра, с чужим восходом,
Будем петь на твоей тризне.

Эх поэт, площадная глотка,
За спиной пол Руси, а в руке ноль пять.
Лейся, лейся рекою водка,
Чтоб не помнить и не вспоминать.

Чтобы в этом ужасном угаре,
В пьяных песнях веселье и драке
Позабыть о душевном ударе
И о жизни достойной собаки.

Пей же пей, не считай стаканы,
И она, как хороший колдун
Пусть на время, но вылечит раны,
А с похмелья опять колотун.

По полям, озолоченным рожью,
Жизни сводим кое-как мы концы,
По дорогам и бездорожью
Всё летим, и звенят бубенцы.

И как тройка Россия скачет –
Облучок превратился в трон,
В мыле лошади – ржут и плачут
Бубенцы – колокольный звон.

Ты всё скачешь, куда повернут,
Клочья пены слетают с губы,
На спине обжигающий кнут.
Не вези, лучше стань на дыбы.