Произведения

– Можно мне пачку печенья? – спросила худощавая девушка продавца.
В магазине «Водолей» работал кондиционер, и все отдыхающие с наслаждением стояли в очереди.
– Вам, девушка, с вашей фигурой все можно, – отозвалась пышная загорелая дама в шортах, стоящая за мной.
Продавец, улыбнувшись, отпустила покупательницу и обратилась ко мне:
– Что для вас?
– Бутылку масла, – попросила я, чем заслужила гневно-осуждающий взгляд дамы.
Ну что делать? Если бы я не рисовала на набережной под руководством китайской подданной Насти и не извозилась масляными красками, так что одной бутылки «Олейны» на мой отмыв не хватило, то не стала бы счастливой обладательницей кольца Ассоль. Того самого, из старого кино.
Началось все это еще в Феодосии во время экскурсии на электромобиле. При случае обязательно прокатитесь, и коренной житель Челябинска, гид и водитель в одном лице, расскажет вам про то, как Афанасий Никитин дописывал свое путешествие за три моря тут, под стенами Генуэзской крепости. Расскажет и про то, как брезгуша Екатерина Вторая заставила выстроить для себя домик, чтобы в нем только разок умыться и переодеться. Покажет морской сквер, где продали Роксолану. А напротив там портовая контора, из которой выгнали за профнепригодность Максима Горького. Потом, правда, перед ним извинились и сделали в этом здании библиотеку его имени. Зато Поддубный в этом порту работал так хорошо, что его портрет на стене до сих пор висит. Он и на железнодорожном вокзале висит зачем-то, хотя придумал и провел сюда дорогу Александр Третий на пару с Айвазовским.
От юноши-гида, ничуть не расстроенного тем, что я его единственный экскурсант (три гламурные девицы, увидев его кабриолет, сморщив носики, от поездки отказались), услышала я про пророчество Александра Третьего. Увидел он как-то на пустыре у вокзала шапито, как раз то, где потом Поддубный выступал, и сказал, что на этой площади всегда будет жить искусство. И, поди ж ты, попал. Там после цирка еще гимназия была, где сестры Цветаевы учились, а потом построили кинотеатр «Крым». Между прочим, единственный, который работает до сих пор.
Но больше всего тут любят Айвазовского. С другой стороны, за что ж его не любить? Город прославил, свой дом, а заодно и дом сестры со всеми картинами городу завещал, армянский католический храм для брата иконами расписал. А что, вы разве не знали, что он на самом деле армянин по фамилии Айвазян? И папа ему тоже судьбу священника прочил, но тут градоначальник мальчика Ваню на пленэре увидел, стиль оценил и в Академию отправил.
Вернулся Айвазовский уже маститым художником, хотел тому градоначальнику добром отплатить, а тот уж почил. Ну, художник не растерялся и на свои средства городу помог – решил проблему с пресной водой. Скважины пробурили, воду нашли и по эскизам художника-мецената 33 фонтана возвели на его же средства. На открытие первого даже император приезжал. Увидел надпись и осерчал:
– Это что же такое? – говорит. – Все Иван Константинович сделал, а на фонтане «Император Александр III» написано?! Сменить табличку немедленно!
И ведь сменили. Правда, плитка с надписью «И. К. Айвазовский» маловата оказалась, и две первые буквы с прежней таблички до сих пор видны: «И» да «А».
А потом и горожане для любимого художника-мецената в подарок фонтан возвели со статуей его жены в центре. «Нежному ангелу» называется.
Их все, кроме первого, фашисты уничтожили, а вот могилу не нашли. Спрятали ее местные армяне под строительным мусором. Теперь, конечно, очистили, подкрасили и надпись на двух языках сделали: «Тут покоится смертный, снискавший бессмертную славу».
И как после такого не сходить к Айвазовскому в галерею? Сходили, вдохновились. Удивились. Я ведь тут 37 лет назад была в детском санатории, но нам не все показывали. Время то другое было. А вот теперь мы его оценили и как портретиста, и даже как иконописца.
А там и до музея Грина рукой подать.
Вот ведь как люди меняются! Тогда, в 7 классе, мне были интересны личные вещи писателя, морские приборы и рынды, а экспозицию предметов из фильмов по его книгам я пробежала легко, почти не замечая. Зато теперь мне ужасно захотелось восстановить в памяти шляпу Грея, колокол из «Человека Амфибии» и кольцо Ассоль. Не удалось.
– Вы знаете, девушка, – с некоторым смущением в голосе ответила мне служительница, – этой экспозиции сейчас нет. Музею же надо деньги зарабатывать, вот мы и отдали тот зал под платную галерею местным художникам. А экспонаты в запасники убрали.
– Жаль, а то бы я посмотрела на то колечко и себе такое же заказала бы на память о Крыме.
– Так это можно, у нас тут ювелиры были из Харькова лет семь назад. Они нас о том же спрашивали. Им директор кольцо показала, и они обещали партию таких колец к юбилею Грина сделать – к двенадцатому году.
– Значит, сделали уже, – печально заметила я.
– Да, – поняла мое настроение служительница, – Пять лет прошло, все уж, наверное, распродано, да и с Украиной теперь связи нет.
С тем мы и уехали в Ялту.
– Не так, так этак, – произнесла я мантру художницы Светы и начала искать альтернативу: что бы такое привезти на память о Крыме в этом году из искусства.
Ответ пришел вместе с днем города Ялта. На набережной собрались мастера со всяческими арт-объектами и предлагали по сходной цене свои изделия, а также мастер-классы разных ремесел. Выбрала гончарное.
Дело в том, что когда-то давно, еще во времена украинского Крыма, я брала уроки у мастера из Сум. Теперь он уехал, и в рабочем шкафу мужа осталось одинокое блюдце моей работы.
– Что бы вы хотели сделать? – спросила меня девушка, поведя рукой в керамических браслетах в сторону этажерки с ее кувшинами и вазами.
– Мне бы чашечку для блюдца, – сказала я и пояснила ситуацию.
– Сделаем, садитесь сюда, и ногу на круг.
Вы не поверите, но при штормовом ветре, пользуясь гребенками и нитками, оставив подметку на гончарном кругу, я сделала-таки почти ровную чашку.
– Вы тут еще долго? – задала стандартный вопрос мастерица.
– Почти неделю.
– Жаль, а то бы я ее вам обожгла и через десять дней привезла. Но ничего. Ее можно расписать, покрыть лаком, и она будет покрепче.
Поблагодарив за совет, я на крыльях вдохновения и в одной босоножке полетела в отель, уже зная, где могу расписать вазочку и лаком покрыть. И никаких тайн. Дело в том, что на пляже отеля с ребятками, кроме аниматоров, работает молодая художница. Она учит их расписывать морские камешки. Такая вот портативная художественная школа у моря.
Утром я подошла к объявлению, прикрепленному художницей к мольберту. «Обучение рисованию и мастер-классы для детей старше шести лет». Критически взглянув на себя, я поняла, что мне 6 лет «вже мынуло-мынуло», как говорила моя украинская бабушка, и обратилась к девушке:
– Извините, а чашу мне можно расписать?
– Приносите, посмотрим, – ответила она мне.
– Только я рисовать совсем-совсем не умею, у меня даже в школе по рисованию было пять пишем, три в уме, да и то чтобы аттестат не испортить.
– Ничего, попробуем, – обнадежила меня девушка, и понеслось.
Чашку мы, конечно, разукрасили... Но когда я принесла в отель свою первую картину маслом, где в качестве отсебятины добавила корвет «Херсонес», по которому мы лазили в день города, добрая Оля с ресепшна сказала:
– Ну, все, Айвазовскому можно в отгул идти.
На другой картине была и вовсе строчка из песни «Море, пальмы, белый песок». Она мне приснилась, и я под руководством Насти ее нарисовала. Работая над ней, я поделилась с Настей, так звали художницу, историей из Феодосии и поблагодарила за то, что теперь у меня есть картины – прекрасная замена кольцу Ассоль.
– Зачем замена? Я знаю, как оно выглядело.
– Откуда?
– Моя бабушка, учитель литературы, выйдя на пенсию, пошла работать в Воронцовский дворец билетершей. Так эта история при ней произошла.
– Какая история?
– А вы прочтите, – и на следующий день Настя принесла мне книжку рассказов бабушки, где, среди прочих интересных встреч, была описана встреча с художником фильма «Алые паруса». Ему, видимо, от жары стало дурно во время экскурсии, добрая билетерша предложила туристу воды и отвела в тень. Разговорились, и он рассказал Настиной бабушке, как здесь в Воронцовском дворце снимали дом Грея и как реквизиторы увидели диковинный перстень с алым камнем, он-то и стал прообразом кольца, которое юный Грей-Лановой надел на мизинец спящей в лесу Ассоль, и та до самой встречи носила его на шее на шнурке.
– С алым, говоришь? – уточнила я.
– Что-что? – не поняла Настя.
Я оторвалась от чтения и пояснила:
– Настюша, ты не спросишь у бабушки, этот перстень с алым камнем не в витрине с торговым договором лежит?
– Спрошу, – и молодая художница взялась за телефон, а я за мастихин.
Да-да, она и им меня учила работать.
Через некоторое время звякнул телефон, и я увидела фото того самого перстня, о котором так красиво рассказывал наш украинский гид несколько лет назад. Продвинутая бабушка! Владеет мессенджером!
Рассказала и я свою часть истории о кольце Насте и собравшимся вокруг нее ребятишкам, которые пыхтя и забывая о купании и обеде, рисовали арбузы и сов на камешках.
Вкратце дело было так: граф Воронцов, генерал-губернатор Крыма, был человеком оборотистым и дипломатичным. Вот, скажем, итальянцы сюда за хлебом приезжали, в трюмах в качестве балласта гранитную плитку с Пиренеев везли. Выгружали их в Феодосии, загружали зерно, и домой. Так Воронцов тендер объявил – бесплатно отдать всю плитку тому, кто придумает, как ее на пользу Крыма применить. Купцы догадались из гладких плиток дорогу делать. И что характерно, горы этого балласта в порту мигом исчезли, а дорога до сих пор стоит без единого ремонта.
Вот и на торговом фронте он кругом победителем вышел. У прежнего-то губернатора с Персидским шахом отношения прохладные были, а зря. Взялся их наш граф Воронцов исправить. Сперва отправил дары Крыма – и доброе отношение выразил, и реклама опять же. В ответ Шах прислал графу ковер с вышитым на нем собственным портретом в парадном платье. Вы, наверное, думаете, зачем? Восток, конечно, дело тонкое, но тут аллегория понятна – вот, мол, я в парадном, но не в военном платье, значит, воевать с вами не собираюсь. Уже хорошо.
Корабль шаха готов был к отплытию, а у генерал-губернатора под рукой ничего, достойного подарка такому важному лицу, нет. Тогда он снял с руки часы, вещь по тем временам редкая и страшно дорогая, и отдал капитану с поклоном. Через пару недель флагманский корвет еще один ковер-портрет шаха привез. А на нем шах в том же мундире, но уже при часах. В Воронцовском дворце эти ковры до сих пор висят. Можете посмотреть при случае.
– Вы тут надолго? – спросил Воронцов капитана.
– У нас дел на неделю.
Тут уж граф спешить не стал. Вызвал художника-итальянца и... А вот вы и не угадали. Тот итальянец еще и скульптор был.
– Сеньор, вы умеете быстро работать?
– О! Конечно! Испытайте меня.
– Разумеется, испытаем. Вот вам кусок мрамора, мастерская у вас будет просторная и прохладная в нижнем этаже. Статуя должна быть готова за сутки.
Вошел мастер, кусок мрамора увидел, размерами впечатлился, а что изваять – никак не придумает. От волнения, видно, оставило его вдохновение. И тут к нему в окно заглянула девчушка лет пяти, кухаркина дочка. Окошко-то низко, ей даже нагнуться пришлось. Он знаками объяснил, чтобы она так постояла, не двигаясь. Она поняла, с удовольствием выполнила его просьбу, потом махнула диковинному дядьке ручкой да и побежала к морю. А ему и того было достаточно. Он ее по памяти быстро из камня высек.
К вечеру зовет его Воронцов, спрашивает, как, мол, дела. Тот заказчика в мастерскую пригласил, а уж вечерело. Увидел граф девочку да хотел было спросить, как она сюда попала. Пригляделся, а она из мрамора – и волосики, и кружева на платьице, все, как у настоящей девочки, даже вроде румянец на щеках. Наградил граф мастера и на шесть дней заказ новый сделал, дорогостоящий. Мастер помощников позвал, и к сроку все было готово.
В седьмой день зовет к себе Воронцов посла-капитана персидского и к фасаду дворца ведет, который на море смотрит, а там лестница, и на ней новенькие львы стоят.
На верхнем выступе – сторожевые, у которых ядро пушечное под лапой, чтобы сменить их вовремя, если они устанут и снаряд держать не смогут, на втором – сидящие спокойно, а на нижнем один лежит, в сторону смотрит, а другой вовсе спит и во сне улыбается. Так граф доказал шаху, что с их стороны, с моря то есть, он никакой угрозы не ждет, и наши сторожевые львы, дескать, могут спокойно спать.
А с капитаном передал торговый договор, взаимовыгодный. Через некоторое время посол вернулся с подписанным договором и с этим самым перстнем шаха.
Осталось рассказать немного. Обойдя все ювелирные магазины Ялты, я везде искала кольцо Ассоль, то бишь перстень Персидского шаха работы харьковских мастеров. Везде показывала я фото, но продавцы лишь отрицательно кивали головами. И вот последний день. В пятибалльный шторм, держа в зубах кисти и в коленках банку с водой, дописываю я букет маков.
– Слушайте, а может вам сходить на ювелирную выставку? – предложила Настя.
– А что, здесь и такая есть?
– Сегодня открылась, я когда к вам шла, афишу видела.
Бежала я против ветра практически параллельно земле, придерживая фуражку «Санкт-Петербург». Добежала. В зале скучали мастера, зазывая к своим прилавкам редких посетителей.
– Мне бы вот такое, – без особой надежды спросила я очередного ювелира, и тут экран планшета мигнул и сдох.
– Вам кольцо Грея, вроде? – предположил мастер, лишь мельком, на долю секунды увидевший изображение.
– Ассоль, – еще не справившись с изумлением, через паузу ответила я.
– Да, мы делали такие к юбилею Грина. Ограниченная была партия. Камни-то редкие, особенно такой величины.
– Была?
– Да... Ой, погодите, вроде у меня оставалось одно, только большого размера, потому и лежит.
– У меня как раз большой, – отреагировала я, еще не веря счастью.
Ювелир позвал помощницу, та куда-то убежала и спустя несколько минут вернулась, протирая что-то мягкой тряпочкой. От нетерпения разглядеть это что-то на ее ладони я даже вытянула шею.
– Вов, вроде оно? – и она наконец-то раскрыла ладонь.
– Конечно, оно! Сколько с меня?
– А вот сколько там написано, за столько и берите, – ответил мне мастер и по совместительству, видимо, хозяин дела.
– Так это же в гривнах. Как перевести?
– Да ладно, не переводите, будем считать один к одному...
И вот я отмываю растительным маслом руки, на столе сложены коробки для картин с надписью «Ваш первый шедевр», а рядом с паспортами, приготовленными в дорогу, лежит кольцо Ассоль.
Да, забыла рассказать. Когда я расплатилась и уже собралась идти, ювелир вдруг остановил меня и протянул ко мне руку:
– Вы позволите? – я с удивлением отдала только что упакованное кольцо.
– Что-то не так? – поинтересовалась я с тайным страхом.
Мастер открыл коробочку и посмотрел через кольцо изнутри на свет, потом в том же положении протянул его мне со словами:
– Да, это то самое, первое. Оно отличается и от Воронцовского, и от киношного одним моим секретом. Взгляните сами...
Посмотрев в окно на море так, как предложил мастер, я сквозь причудливые прорези увидела Алые паруса Грина, парящие над морем Айвазовского.
А хорошо все-таки, что в начале августа у Айвазовского, наконец-то, случился отгул.

29 февраля… День какой-то ускользающий… Как самые интересные сны и самые удачные формулировки, которые приходят всегда не вовремя – то в бассейне, то в маршрутке, на боковом сидении, то  вовсе, пардон, в дамской комнате, где записать их нечем и не на чем. Зато это самый подходящий день для того, чтобы написать обращение от автора к читателям (кто еще не уснул на первых строках моего письма). Моего первого в этой книжке обращения.
Хочу сразу признаться, что далеко не все, что здесь написано от первого лица, происходило со мной или даже при мне. Просто какой же женщине не нравится примерять на себя всяческие судьбы, хотя, как и шарфики, они не все в моде и не каждая  нам к лицу. Мне всегда есть что примерить – мои подруги охотно рассказывают мне о своих переживаниях и жизненных историях. Я, правда, слушать не умею, как утверждает мама, но «жилеткой» для плача всегда готова поработать. Я эти исповеди подруг истолковываю как их доверие ко мне. Ну вот, а сегодня я вам доверяю все свое и не очень, в перемешанном виде, как в старинной реторте, прошедшее через меня, как через горнило химической реакции…
А пока − утро и цикорий с черникой для глаз. Захожу в интернет. И погода в этот день какая-то неясная, и новости удивительные. Оказывается, «29 февраля 1288 года в Парламенте Шотландии был принят необычный закон, согласно которому мужчина, отказавшийся жениться на женщине, сделавшей ему предложение о замужестве, был обязан заплатить штраф»…
А мысль уже бежит дальше, и мне очень хочется узнать – там в этот день было больше свадеб или судебных процессов?
Ой, а ведь шотландцы – это те, которые в юбках-килтах? Ну, да. Может это как-то связано с этим законом, типа, кто жениться не согласился и штраф платить отказался, тому и детям его по мужской линии все праздники в юбках клетчатых ходить, дабы все о коварстве его и нерешительности чисто женской по одному его виду узнавали. И тогда что же получается? Получается, что у всех ныне здравствующих шотландцев дедушки были страшно неохочи до законного брака. А может, это был один и тот же дедушка, и все они его потомки, то есть между собой родственники… Бред какой-то.
Переходим к следующей новости…
«День бабушек» и тут же «День кошек».
Интересно посмотреть на какого-нибудь штатного поздравляльщика, который попробует подойти на улице к любой женщине и поздравить с этим праздником. Хлеще только поздравление с Днем пожилого человека.
Оделась, вышла. Иду на остановку. «А может, это опечатка, и они имели в виду «День бабушек и их кошек»? Мне так и представилось, как за узорчатым от мороза и кружевной занавески окном второго этажа стоит бабушка, держит на руках свою кошку, гладит ее, и обе они мурлычут… А за ее спиной внучок лет пяти к шагам на улице прислушивается и говорит: «Тихо, тихо, тихо! По-моему, мамин голосок».
И на улице снег идет – грибной. Не понятно? Это как дождь – если он при солнце, то называется грибным, и скоро грибы пойдут. А это снег при солнце, и, в самом деле, глазом не успеем моргнуть, как грибы пойдут, то есть это, конечно, мы по грибы пойдем.
По дороге от остановки до работы купила миниатюрную книжку «Сочинения Платона». И зачем оно мне? Зрение-то портится, а я решила коллекцию миниатюрных книг собрать. Ах, да, вспомнила, это для того, чтобы сундучок деревянный из-под новогоднего подарка наполнить. А то что он, правда, пустой-то стоит?.. Ну и вот… Соберу, а потом подарю кому-нибудь, у кого зрение хорошее, конечно.
Пришла на работу… А там − Олечка, мама моего крестника, и не только.
- Лена, я придумала. В большой перерыв мы будем ходить в тренажерку качаться, а потом я буду включать музыку, и будем танцевать, а по понедельникам − статьи писать научные начнем. А еще я начала заниматься новой наукой – херологией…
- Может, хиромантией?
- Ну да, и я вам погадаю, что вас в будущем ожидает…
- Ольчик, какой у тебя еще счастливый возраст − все только грядет, все начинается, а  я все чаще стала думать: когда, на фиг, все это кончится? Видимо, из меня уже песок сыпется.
- Ну и хорошо, значит, тебе можно смело по льду ходить, не поскользнешься ни разу, и потом,... песок-то золотой, - пошутила подруга.
И, правда, что это я так себя? Ах да, день бабушек… Пора заводить кошку.