Произведения

Она была с тобою…
Как теперь
Ты станешь жить, когда её не стало?
Всё так же ею пахнет одеяло.
Всё так же ждёт прикосновенья дверь.

Когда тебя оставила она,
Ты наблюдал, как ей жилось с другими.
То проклинал лицо, улыбку, имя;
То вновь любил, страдал, лишаясь сна.

Когда средь ночи вдруг звучал звонок,
Ты мчался в коридор, она входила.
Ты оживал. Но утро разводило.
Ты знал: когда-то снова будет ночь.

Внутри скулит и воет дикий зверь.
Уж сдох бы сам – так верно было б проще…
Ты был живым, но лишь когда средь ночи
Она была с тобою…
Как теперь?

Август. В городе нету воздуха.
Обжигает асфальт и плавится.
Переполненные автобусы
Перевозят цистерны пота.
Август в городе угнетает.
Нужно перевернуть монетку,
Изменить местоположение
На какую-нибудь деревеньку, где
Август пахнет мельбой и мёдом,
Ночью небо его в веснушках,
Воспевают его кузнечики
И крикливые птицы сойки.
Август пробует кисть: на яблонях
Мажет жёлтым мелкие листики;
Листья клёна и помидоры
Покрывает охрой и алым.
Август - лета лоскут оставшийся,
Самый яркий и самый пламенный.
Рукодельный всего создатель
Пришивает его к одеялу...

"В эту осень я что-то никак не могу согреться,
До костей озноб пробирает, суставы крутит.
Даже ночью, свернувшись кошкой под одеялом,
Ни уснуть, ни забыть о холоде не выходит..
И ещё знаешь, Нюсик милая, я всё помню,
Как-то вдруг нахожу все вещи, что потеряла -
Вот платок, например, сестра вышивала, Клава.
Помнишь Клаву? А дядю Витю? А дядю Жору?

Ты тогда только-только стала ходить за ручку,
Бормотала всё "маба", "бама", "чучук" и "тутла"...
Про "чучук" не припомню толком... Быть может, поезд?
Ну а "тутла", конечно, "кукла". А "квас" был "твасом"...
А к чему это я? Ах да, про платочек клавин...
Вышивала она его на твои крестины.
Но из Винницы к нам в Москву не смогла приехать.
И прислала с проводником. И ещё был крестик.

Это Жора его из Лавры привёз. Подпольно!
Он же, знаешь, большой человек был, большой начальник.
Коммунист. И ему за крестик бы так досталось!
Это ж время такое было... Ещё боялись...
А отец твой увидел крестик, скандал устроил.
Запретил нам тебя крестить... Ну да Бог рассудит...
Я на даче тебя крестила. Потом уж, летом.
Ты была уже чуть побольше. Мы с мамой. Тайно.

Почему я боялась? Как же тут не бояться!
Это вы теперь смелые. Вас-то так не пугали.
Мать твоя подрастала в оттепель, ты и вовсе...
А я помню, как за два слова людей сажали.
Чаю? Можно. Немного сделай. И хлеба с маслом.
Нет, не надо готовить и греть ничего не надо!
Аппетита-то нет совсем... Мне уже не нужно...
Это вы, молодые, ешьте, пока в охотку".

"Что-то спать не могу совсем я. И силы нету...
Но вот всё нахожу, потеряное когда-то...
Я, наверно, уйду зимою... Не плачь, касатка.
Пожила уж, и слава Богу! И, видно, хватит.
У тебя вон сынок. Сподобил Господь увидеть
Правнучонка. Малыш хороший. Похож на Татку,
Твою мамку. Она тихоней была. Сначала.
А потом подросла маленько - так сущий аспид!

То коленку рассадит себе. То соседу, Кольке
Выбьет зуб коньком случайно, а то Людмиле
Нарисует цветок помадой на белой юбке,
Ну а ты свою тётку знаешь - та в крик да в слёзы.
Дед твой, Вася, её обожал, егозу такую.
Ведь она вся в него, Татьяна, - всегда на принцип.
Если слово сказала - хоть бей, не своротишь девку...
А Людмила, она красивая, да. Но злая.

Вот и ты - прям как дед твой... Ты ж максималистка прямо.
Он ведь в партию не пошёл. Даже под давленьем.
Он мужчина. А я - жена. С узелком стояла
У окна каждой ночью... Брали же каждой ночью!
Это он был бесстрашный. А я целый день боялась,
Что домой не придёт с работы. Боялась ночью,
Что приедет машина - и всё... Боже, как боялась!
А вот мать твоя, как и ты, не боится... Нюсик,

Ты попомни меня, это всё ненадолго, правда!
При Хрущёве уже спускали пары немного.
А потом сажали опять, не стеляли только...
Но я слышала, много... Не приведи-то Боже!
Чай? Спасибо, родная! Да что-то уж расхотелось...
Ты прости меня, старую дуру, ворчу, пугаю...
Я-то всё, пожила, боялась, но выживала...
Дай-то Бог тебе жить не так, ну а всё ж попомни:

Ненадолго вся эта штука, закрутят гайки!
Вы уж с Таней поосторожней, не очень лезьте
На рожон. Береги сыночка! И мужа
Слушай.
Он молчун. Но уж если скажет, так прямо в точку.
Он-то что говорит? Согласен? Ну, как мой Вася...
Всё, иди, я устала. И одеяло дай-ка!
Хоть уснуть не усну, отдохну, подремлю немножко.
Да, и я тебя тоже люблю, ну, давай-ка, с Богом".

Прожила моя баба Аня всю жизнь на совесть.
Родилась при царе, пережив три войны и голод,
Подняла двух детей. Выживала. Не помирала...
Хоть боялась, но не сломалась и не согнулась.

Может, странно, - я ночью с ней говорю порою...
То ли сон, то ли явь, но голос её негромкий
Мне тогда говорит: "Господь с тобою, касатка!
Он поможет. Он мне помогал, и тебя не бросит!"
Разбирая завалы древнеющих фотографий,
Я наткнулась случайно на снимок, где ей лет двадцать,
И последний наш с ней разговор - дня за два до смерти -
Отчего-то припомнился. Чётко так. Как вчерашний...

В эту осень я что-то никак не могу согреться,
Даже ночью, свернувшись кошкой под одеялом.
Как-то вдруг нахожу её вещи, что позабыла.
Как-то вдруг просыпаюсь. Как-то вдруг вспоминаю...

Умирал Минотавр в глубине Лабиринта. Один.
Удалился Герой и спасённые люди за ним.
Не пришла Ариадна, предавшая брата врагу.
Минос-царь не оплакал сыновнюю злую судьбу.
Минотавр умирал - злая дичь оказалась сильней,
Он впервые остался голодным, не справившись с ней.
Вышел к девам и юношам быкоголовый как встарь,
Но впервые повержен был жертвой своей на алтарь.

В голове, увенчанной рогами, ворочалась мысль:
"Больно, боги, как больно! За что? И какой в этом смысл?
Я поставлен был Миносом-богом бить жертв в вашу честь,
Проливать кровь юнцов на алтарь, а останки мог есть.
Так Тезей на погибель мою появился к чему?
Чем прогневал я вас? Зевс великий, ответь - не пойму!"

"Поднимайся, пойдём, недобог, недожрец, Минотавр!
Ожидает забвенье в Аиде, покой, темнота.
Твоё время пришло быть убитым - чудовищ стезя.
Почему - Олимпийцев задумки проведать нельзя.
Не грусти и смирись, Минотавр, поспешим на паром,
У тебя за труды свои плату не спросит Харон".
Отделилась от стен Лабиринта крылатая тень -
Бог Танат протянул ему руку, светясь в темноте.

А когда быкоглава доставив, отчалил Харон,
Тени жертв закружились, со всех налетая сторон.
Тонкий писк их напомнил о криках летучих мышей,
Пробуждая неведомый ужас в заблудшей душе.
Минотавр наклонился к ручью, зачерпнул, проглотил,
И мгновенно вокруг стало пусто, и страх отпустил.
Пёс трёхглавый змеиным вильнул дружелюбно хвостом
Минотавру, забывшему имя и голод и дом...

В Лабиринте толпятся придворные, слуги. И царь
Отдаёт приказанье от трупа очистить алтарь...

Вроде как и не любила, но жила.
И женой ему хорошею была.
Родила двух дочек, штопала носки.
С кем попало не крутила - не с руки.
Не ругала, не держала, не гнала.
Как с похмелья - аспирин ему несла.
А как помер, вовсе смыслу вопреки,
Трое суток сукой выла от тоски...

Пигмалион ушёл. Любовь ушла.
А Галатея так же, по привычке,
По вечерам встречает электрички,
А днём вершит домашние дела.

Пигмалион ушёл. Уже давно.
А Галатея ждёт, не понимая,
Красивая, послушная, немая,
И каменеет, глядючи в окно.

Пигмалион ушёл. Прошли века.
А статуя - она уйти не может;
И как бы вопрошает: "Для чего же?" -
К немому небу вздетая рука...

Пигмалион ушёл. И смысла нет.
Богиня снизошла, чей взор бездонен,
И плачет мрамор под её ладонью.
И Афродита слёзы льёт в ответ.