Произведения

Однажды в доме предметы стали спорить.
— Кто важнее? Кто самый важный? — проговорил Стол. — Конечно, я! Ведь все любят собраться за столом и что-нибудь покушать.
— Конечно, ты!.. Но знаешь, если будет стол и негде будет присесть, — сказал Стул, — то, в общем-то, и не так все будет вкусно. Поэтому я хоть и меньше тебя, но я обеспечиваю комфорт, а также на меня можно что-то положить и даже поставить, ведь у меня тоже есть поверхность.
— Фу! — сказал Стол, — подумаешь, комфорт! Зато… Зато у меня такая большая территория!
— Да что вы все спорите? Мы говорим о том, кто важнее в доме! Так, по-вашему, вы самые важные?! Да нет, не вы, а мы!
Стены сказали, что они важнее стола и стула, потому как если бы не было стен в доме, то ветер давно бы мог перевернуть стул, дождь и снег могли испортить поверхность стола и стула.
— Ну, может быть, может быть… — проговорил Стул, — я допускаю, что ваша важность высока, но, тем не менее, я не думаю, что вы такие важные.
Что же проговорила Печь?
— Возможно, я важнее всего и вас. Ведь если я не буду согревать вас, то все Стены твои просто промерзнут, а вы будете такими холодными, что никто не захочет на тебя, Стул, сесть, а за тобой, Стол, посидеть и покушать.
Наступила пауза, и в этом молчании вдруг послышался тоненький голосок:
— Важные-важные! Стул и Стол важные! Важные! Стены тоже важные, но я еще важней! Стены задрожали, Стол пошатнулся, а Стул аж подпрыгнул от любопытства!
— Это кто еще важней? Кто ты такой?!
— Я?! Да, я Гвоздь! И они увидели, как на полу появился тоненький, вообще еле заметный гвоздь.
Да, да, большой Стол, чуть меньше Стул и огромнейшие Стены! Да если я сейчас просто соберу всех своих братьев, и мы отправимся просто в коробочку, то Стол развалится, Стул рассыплется, а вы, Стены, просто не сможете стоять! У‑у‑у… Но я не хочу быть важным, я не хочу быть самым главным, я хочу быть… быть надежным, и поэтому остаюсь.
— Да-а‑а… — задумались Стены.
— О‑хо-хо… — вздохнул Стол.
А Стул обрадовался и протянул свою руку:
— Я очень рад с тобой подружиться! Давай дружить, маленький Гвоздь.

— Можешь ты нарисовать шар? — спросила девочка меня, сидящего в парке на скамейке. Она протянула мне лист и карандаши.
— Я? — недоуменно переспросил ее я, оказавшийся в замешательстве. Передо мной стояла маленькая девочка лет пяти, и в ее маленькой ручке еле помещались карандаши и лист бумаги.
Я протянул руку и взял лист. Похоже, это принесло ей облегчение, и она раскрыла ладошку, на которой лежали карандаши. Среди них был красный, синий и желтый.
— Ты хочешь шар? — спросил я.
— Да, — ответила девочка, — хочу.
Я взял карандаш красного цвета и начертил на листе круг, дорисовав к нему длинную ниточку.
— Такой подойдет? — спросил я, повернувшись.
— Да, — спокойно ответила она, — мама любит красный. И ее взгляд почему-то стал грустным.
— Все хорошо? — спросил ее я. — Этот шар тебя не порадовал?
— Нет, нет, порадовал, только мамы нет. Она у бабушки, и она ухаживает за ней.
— А где твоя бабушка?
— Она уже не в больнице, дома, но мама ей все-таки нужна. Вот мама за ней и ухаживает. А давай и бабушке шар нарисуем!
— Ну, давай, — ответил я и взял синий карандаш.
— Бабушка любит синий цвет, как ты думаешь?
— Любит! Ее платье было синим, когда она приходила ко мне на День рождения.
Я начертил круг, следом ниточку и предложил девочке самой раскрасить шар для бабушки. Ее маленькие ручки бережно держали изо всех сил лист, и она его старательно разукрашивала.
— Ну вот, отлично! — подбадривал ее я. — А что же ты будешь делать с желтым карандашом?
— Я сделаю коробку и положу туда шарики, — сказала она.
Я дал ей желтый карандаш, а сам стал держать лист так крепко, чтобы она могла рисовать.
— Ну вот, и коробка готова, желтая, нарядная! Я им это все отнесу!
Говоря об этом, девочка улыбнулась так радостно, будто солнце просияло сквозь нее.
А я, сидящий на лавочке, будто все увидел наперед. Вот девочка с коробкой и двумя шариками, она вложила шарики в коробку и несет их маме и бабушке. Девочка вошла в дом и, открыв коробку, достала шарик для мамы и отдала его.
Вот она достала синий шарик и отдала его бабушке. После они все улыбались, и свет, заливая всю комнату, стал исцелять всех троих.
Бабушка встала и обняла внучку. Мама кружила дочь на руках. И вся тоска девочки, страхи мамы и боли бабушки, кружась как воронка, стали растворяться, а свет заполнил все пространство между ними и мной.
— Ты больше не будешь тосковать? — обернувшись, вдруг спросила меня девочка.
— Я? — снова опешил я.
— Да, ты, — ответила она. — Ведь когда мы грустим и тоскуем, меркнет свет, его становится мало, и тогда нужно будет рисовать шарики. А если страшно, то их нужно очень много, и много цветных карандашей! Нарисуй свои шарики, ты же умеешь, а я помогу их тебе отнести, — проговорила она и вмиг исчезла.
— Девочка! Девочка! — почти прокричал я и вдруг понял: она дала мне все, что могла, и ровно столько, сколько дал ей я.