Отзывы

Степанов Е.
Историк самого себя: Стихи: Двуязычное русско-румынское издание / Пер. с рус. Л. Бутнару.
Яссы: Культурный Фонд Поэзия, 2010.- 150 с. 300 экз. (о) ISBN 978-973-1731-07-0

Творческие личности бывают разные. Одни, так сказать, «местнические», действующие в пределах определенного жанра, другие — открытые, экстенсивные — «имперцы». Так вот — Евгений Степанов принадлежит к числу создателей собственной литературной империи. Он и поэт, и прозаик, и критик, и переводчик, и редактор... «спокойно / никаких истерик / историк самого себя / живу — не смят и не растерян — /и не влюбляясь, а любя».

В поэзии он также склонен к ненасытной экспансии — легко переходит от традиционных форм к самым авангардным — от ямба к верлибру, от сонета к минимализму (вот, например, одностишие: «твоя душа-синичка села ко мне на ладонь»); беспокойно ищет себя — то в изобретательной звукописи, то в том, что мы сегодня называем «текстами». Его талант определяется прежде всего жизнелюбием, неуемной энергией, напряженной внутренней работой и — внешней литературной деятельностью. Его самосознание не чуждо иронии: «так получилось / я главный редактор издательства и нескольких журналов... / говорю правильные речи /молодые поэты меня слушают / неужели они не видят / я тоже молодой поэт. ../я сам ничего не умею». Редкий случай, когда деловой успех не является самоцелью, не замыкает человека на себя, а напротив — является средством плодотворного служения культуре. И собственной душе, собственному творческому развитию.

В одном из «текстов» Евгений говорит, что будь он богат, как Абрамович, дарил бы серебряные яхты налево и направо... А пока дарит стихи. Себя, от себя. Ум пытливый, самокритичный, характер сильный, душа ранимая. Противоречивость натуры автора создает ту ауру доверия, сопричастности, которая и определяет интерес к его стихам. Интерес тем самым уже обеспечен при переходе от личных к темам отвлеченным: «вино превращается в кровь/семя — в плоть / простолюдин точно Иисус/творит волшебство».

Запоминаются и минипортреты («старые руки / детские мозги / любимые глаза»), и развернутые — «бурлюк в нью-йорке»: старик одиноко аукает друзей-футуристов, а «стек лянныеоловянные глаза небоскребов / смотрят на него / и ничего не видят»...

Наибольшие удачи у Евгения Степанова — в чистом верлибре, отсутствие при¬вычных поэтических атрибутов освежает слова, их сцепления, неожиданную логику образов (за исключением тех случаев, когда текст соскальзывает в обыкновенную прозу!). Я бы отметил стихи про «украинца коротича», который «оказался сильнее бессмысленных танков империи», про «союз писателей мертвых, где общаются бессмертные» и, наконец, самое главное, вполне современное: «упал самолет / упали акции / упали доходы / душа / великомученица / взлетела».

Я рад, что в Румынии проявили интерес к русскому поэту, издали его книжку-билингву, что Лео Бутнару целиком ее добросовестно перевел. Позволю себе, однако, улыбку: переводчик в строке «а ты печальнее, чем плач» последнее слово случайно прочитал как «палач», чем, наверное, позабавил румынского читателя...

5 июня исполнилось 45 лет поэту Евгению Степанову.

Отметили юбилей в Москве в Малом зале Центрального дома литераторов. Приглашенные гости: Владимир Бояринов, Валерий Казаков, Иван Голубничий, Дмитрий Цесельчук, Константин Кедров, Елена Кацюба, Марина Кудимова, Ирина Медведева, Сергей Мнацаканян, Данила Давыдов, Евгений Лесин, Максим Лаврентьев, Михаил Бойко, Максим Амелин, Максим Замшев, Виталий Владимиров, Кирилл Ковальджи, Сергей Арутюнов, Евгения Доброва.

Женя поэт легкий, воздушный, пишущий как бы вприпрыжку. Одного автора «с именами» мы тут недавно пообсуждали, а вот стишок Степанова с фамилиями, о нужности поэта сегодня:

Последняя строфа, звуковая — просто отличная. Можно подумать, что Женя подбирал себе друзей — Сергея Бирюкова, Алексея Даена, Юрия Милораву не по человеческим, так сказать, качествам, а по созвучию их фамилий.

А вот стих издевательский, с кое-какими намеками про наших современных поэтов:

Любимое многими стихотворцами, небрежное словечко «стишки», которым они именуют свои произведения, особенно подходит к стихам Степанова. Но, конечно, не в пренебрежительном плане. А именно в плане небрежном, по-пушкински «глупом». Хотя авангардист, обладатель отметины имени отца русского футуризма Давида Бурлюка Евгений Степанов на сравнение с Пушкиным может и обидеться.

Вот еще несколько стихотворений замечательного Евгения Степанова (кстати, нашего земляка: корни его из Минусинска растут).

...Время от времени мы созваниваемся вроде по делам, но на самом деле где-то по часу-полтора взахлеб, перебивая друг друга, болтаем о поэзии. Разговоры бывают разные.

Звоню. Жалюсь на то, что-де несправедливо мало пишу в последнее время регулярным стихом. Степанов: «И правильно делаешь. Силлабо-тоника свое исчерпала. Будущее за синтезированными формами и, в первую очередь, за визуальной поэзии».

Готовился к выходу новый проект Евгения Степанова – журнал визуальной поэзии «Другие».

Почти одновременно, но в разным магазинах, купили увесистый том потрясающего, но чудовищно поздно возвращенного Георгия Оболдуева. Созваниваемся обменяться впечатлениями. Степанов: «Ты знаешь, все-таки силлабо-тоника неисчерпаема. Вчера весь вечер писал «классические» стихи».

Зачем я вспомнил эти два разговора? Да именно потому, что, когда речь заходит о стихах самого Евгения Степанова, невольно упираешься в вопрос о его поэтической, «цеховой» принадлежности. Действительно: с одной стороны он, вроде бы, апологетичный пропагандист поэтического авангарда, издатель единственного в России журнала литературного авангарда «Футурум АРТ». А с другой – обилие таких вот стихов, явно далеких от столь любимого «метода» Степанова-культутрегера:

Или вот таких:

А вот, скажем, в стихотворении «Час придет – увижу Бога...» и вовсе вдруг слышатся отзвуки «наивной» поэтики Николая Глазкова:

Кстати, как бы в скобках замечу в связи с выбранными цитатами. Читая сборник «Портрет» «насквозь» легко заметить одну особенность, довольно редко встречающуюся в нынешней русской поэзии: Евгений Степанов не боится быть сентиментальным, иногда пафосным, но прежне всего – Нециничным. Вот чего нет в степановской поэзии абсолютно – это наигранного, кокетливого цинизма.

Об этом, добром, начале стихов Степанова в свое время очень точно написала, увы, покойная Татьяна Бек: «Стихи Е.С. ясны, как документальная проза, таинственны, как добрый крик обиженной любви, публицистичны и вместе с тем суггестивны. У него в одном стихотворении могут естественно соседствовать реминисценции из Блока и Сосноры или из Венички и Солженицына, а также «славянская душа» и «прищур азиатский», ирония и пафос, жаргон и архаика, стеб и пафос...»

Скобки закрыть.

Но рядом с этими, внешне простыми и вроде даже незамысловатыми, но виртуозно исполненными строками, стоят стихи иные – Степанова – вроде-как-авангардиста:

Или такие:

И видно сразу: да, Степанов определенно близок авангардистскому (или точнее поставангардистскому) крылу русской поэзии. Но! Степановский авангард – это авангард окультуренный, воспитанный. Он не взламывает и не ломает, не стремится эпатировать. Ему не ведома агрессия, но присуща, пожалуй, эдакая куртуазная изысканность. Это авангард на уздечке классической пушкинско-блоко-пастернаковской просодии. А может и наоборот: пастернаковско-блоковскую гармонию Степанов окантовывает едва уловимой ленточкой авангардных сломов – там, где поэт уводит стих в нарочито наивное письмо или в обериутский абсурдизм. Возможно, такие стихи писали бы сегодня отвоевавшие свое отцы обериутства, доживи они, конечно, до наших дней:

Еще цитата:

Вот эта пограничность, «неуловимость» степановской поэтики и сбивает с толку критиков, пытающихся идентифицировать, хоть как-то маркировать стихи московского поэта. А не получается. Выскальзывают из хватких филологических рук, не хотят укладываться ни в нишу классического наследования, ни в нишу авангардной традиции. Им, Степановским стихам, обе полки подавай.

Впрочем, явные, радикальные авангардистские замашки Степанов себе позволяет – там, где работает с графическим, визуальным или там нумерологическим стихом.

Пожалуй, наиболее верным определением Степанова-поэта будет традиционал-авангардист. Что, в общем-то, естественно для участника литературной группы «Другое полушарие / «СССР!»» – группы, взявшей курс на сближение традиции и авангарда. Но, вероятно, из всей группы Евгению Степанову успешнее других удается примирять классическое поэтическое воспитание и открытия-искушения русского (в первую очередь) литературного авангарда ХХ века.

Из всего мною тут написанного может сложиться ложное впечатление, что-де Степанов так уж сильно озабочен стремлением примирить в себе эти две крайности, определить свою «поэтическую ориентацию». Все гораздо проще: открываешь свежую книжку московского поэта-культуртрегера Евгения Степанова «Портрет» и начинаешь читать. И сразу, с первых строк, становится очевидным: ничуть не озабочен. Он просто пишет восхитительные стихи, и ему с удивительной легкостью даются вполне себе традиционные стихи, в которых есть и глубина, и ирония, и обилие вкусных поэтических находок («Запада плоть измочалена. / Желтый сгущается цвет. / Мальчик, похожий на Сталина, / Пишет автопортрет...»). Но столь же легко, будто играючи, он создает и сочные образцы авангардной поэтики – будь то ироничный реверанс в адрес обериутов или опыты «зауми»; и нежный, утонченный верлибр; а еще – удивительно меткие и афористичные миниатюры – двустишия и удетероны:

Или:

Или вот такой шедевр минимализма:

Евгений Степанов – легкий поэт. С легким, будто сотканным из ниточек первого весеннего дождя, языком. Открытый любым поэтикам и техникам.

Историк самого себя // Istoriograf mie insumi / Евгений Степанов / Evgheni Stepanov (Editie bilingva ruso-romana). – Iasi: Editura Fundatiei Culturale Poezia, 2010. – 150 de pagini.
Traducere de Leo Butnaru.

Часто поэты шифруются: есть вещи, о которых хотелось бы прокричать миру, и тут появляются внутренние ограничители. Оправданные или нет, они исполняют привычную работу. Название двуязычного сборника (русский и румынский) стихов Евгения Степанова тем более интересно, что обещает тот самый крик. Веришь, что автор может подарить сокровенное; наивный, как ребенок: «историк самого себя». И это происходит, но суровая образность стиля и предельная эмоциональная сдержанность во многих текстах разрушают миф о ребенке.

Сама книга напоминает средневековую гравюру. Линии одного цвета и наработанная четкость рисунка. И хотя общий тон взят доверительный, постоянно пробегает холодок, словно стоишь перед трамвайными путями, а рядом высоковольтная линия электропередач – провода токуют. Стихи выглядят механическими и – самое главное определение – вынужденными.

В сборнике представлены произведения разного времени, как в поперечном срезе ствола дерева. Кстати, тема дерева для Евгения Степанова имеет особое значение, как самоопределение и ассоциация своего «я» – думаю, что и внешнего и внутреннего – с образом твердого и безмятежного в своей основе. Возможно, попытка найти защиту от всего нежелательного и мало кому приятного: обрасти корой, затвердеть в самом сердце, образуя сердцевину, углубиться корнями и прочее. Напоминает древнегреческий миф о Дафне, превратившейся в лавр, чтобы спастись от Аполлона, сохранив свое целомудрие.

пел изумительный Валентин Никулин песенку на стихи, кажется, Григория Поженяна

Таким образом, сборник являет собою «карту болезни». Обычно, это свойственно всем стихотворным сборникам, составленным из произведений разных периодов творчества. В книге Евгения Степанова видно изменение жизненных обстоятельств и возможностей заниматься сочинительством, что само по себе – целая история. Практически под каждым произведением проставлена дата, даже указано место (город, улица, станция), где состоялся акт творчества. Или, быть может, случилось вдохновение, и возникла пара первых строчек. Видно, что автору часто приходится писать, находясь в пути. С чем это связано?

Если в девяностых автор работал над выдержанно строгими стихами: «теперь лолита улетела/ куда-то в дальние края/ и никому увы нет дела/ что пролетела жизнь моя», – то, чем дальше во времени, тем отчаяннее все становилось… то есть, уже в нулевых стиль резко изменился. Либо Евгений Степанов самостоятельно посвятил себя в хармсы, либо это попытка сэкономить время. Стихи, подчиненные форме, пишутся иногда не один день или месяц, а главный редактор редко отходит от журнала-пупса, который остается вечным младенцем и вечно просится на ручки, чтобы баюкал отец-одиночка. Но вернусь к «либо»… Мое последнее предположение – в авторе неожиданно проснулось желание попробовать все на шведском столе литературных стилей. Что интересно, даже в таком стихотворении прямых диагоналей, к которому автор пришел в итоге, он никуда не теряется, как личность. Мутации внутреннего «я» в поэзии Евгения Степанова не произошло и уже не должно произойти.

Поэзия Евгения Степанова о редакторе, критике, бизнесмене, садовнике, человеке в пути, женщинах и писателях, беседах… Автор, будто пытается сфотографировать принципы собственного мышления.

Тогда поэзия становится всего лишь негативом, требующим от читателя не просто прочитать единожды, а затем вернуться к прочитанному тексту-слайду, но выполнить целую работу диапроектора.

Есть особый вид стихотворений в сборнике, образы которых в попытке передать ощущение от чего-либо или настроение сливаются в ирреальное. Данную категорию могу воспринимать только как один из шифров или цирковых трюков. Эмоциональная холодность и путаница действий здесь кажутся абсолютно очевидными, что интересно, адекватными. Есть так называемые стихи-перечисления или списки, будто сделанные из боязни потери памяти. В них встречаешь знакомые имена поэтов и музыкантов, предметы, окружающие повседневность автора, но, кроме того, места, где автор когда-либо бывал и бывает. Такие стихи напоминают мне огромное скопление гвоздиков. Манера чтения здесь должна быть чеканная: вбивающая или отрубающая. Можно даже представить весь этот железный дух – внутреннее «я» автора, словно киборг. Стоит вспомнить кадры из американского блокбастера: стальная человекоподобная машина с содранной имитацией человеческой кожи, что можно увидеть, где какую деталь скрепляет тот или иной гвоздик или шурупчик. Как в стихотворении «32 ГОДА»:

Понятие преемственности в поэзии и восприятия чужого литературного опыта автор передает в печальных строчках, написанных, как концовка восточной притчи или басни. Но без всякого назидания. В книге «Историк самого себя» Евгений Степанов не старается научить чему-либо, его задача представляется иначе. Отразить моменты, навести на мысль. Написать так, чтобы с этим согласились или приняли к сведению:

«Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать». Этот пушкинский императив с блеском воплощает в жизнь поэт, издатель, журналист и, наконец, литератор, успешный во всех отношениях, Евгений Степанов. Мы беседуем с российским гостем V Международного русско-грузинского поэтического фестиваля на Батумском бульваре, после доставившего обоим спортивное удовольствие длительного поединка в настольный теннис.

— Евгений, оглядываясь назад, порою с горечью вопрошаю сам себя — а правильно ли сделал, поверив, что деньги — грязь и мерзость мира сего… Надо ли было формировать душу только в плоскости сочувствия к несчастному «маленькому человеку» — пушкинскому станционному смотрителю, гоголевскому Акакию Акакиевичу, Мармеладову Достоевского… Или параллельно с этими светлыми для души христианскими чувствами неплохо было бы воспитывать в себе психологию победителя… Не на «щуку емелину» надеясь, а, подобно героям «Песни о нибелунгах», завоевывать собственное счастье… Чему учусь сейчас, с изрядным опозданием…

— Да, был в нашей стратегии государственной идеологии преступный перекос, нас воспитывали как цирковых медведей — дирекция, мол, сама позаботится о корме, тепле и гастролях. А когда «цирк», то бишь СССР, развалился, выяснилось, что к жизни в лесу, то бишь, самостоятельному принятию решений, готово лишь абсолютное меньшинство. Я же, признаюсь, с младых ногтей понял, что, только витая в облаках, ничего не добьешься. Поэтому, памятуя о приведенном тобой пушкинском императиве, я взял на вооружение и другой императив — действовать, покупать, когда все продают, и мириться, когда все ссорятся. И, работая в этом ключе, основал и возглавил холдинговую компанию «Вест-Консалтинг».

— На издательском рынке вы уже восемь лет…

— Да, с 2003 года. И за эти годы наш медиа-издательский холдинг добился широкой известности как в России, так и за рубежом. «Вест-Консалтинг» издает литературно-художественные журналы «Крещатик», «Футурум АРТ», «Дети Ра», «Зинзивер», «Другие», альманах «Илья», интернет-журнал «Персона ПЛЮС», газеты «Литературные известия», «Поэтоград», «Есенинский бульвар» (на болгарском языке). Совместно с издательским домом «Знание — сила» мы издаем также альманах «Знание — сила. Фантастика».

— И как же у вас ведется работа с авторами?

— Мы выпускаем книги (более 150 наименований в год), оказываем массу других типографских, консалтинговых и рекламных услуг — от издания книги до ее продвижения на книжном рынке. А все, что нужно сделать автору поначалу, — это прислать рукопись в издательство. Наши эксперты дадут ей оценку. Если рукопись соответствует законам рынка, мы издадим ее за счет издательства и сделаем известной, разместим для продажи в книжных магазинах. Если книга не коммерческая, мы предложим издать ее за счет автора или его спонсоров и обязательно обеспечим рекламу, и обязательно разместим в книжных магазинах, так что всегда возможны варианты!

— Давай раскроем читателю карты и продолжим обсуждение идеи возрождения одного из известнейших в советские времена альманахов «Дом под чинарами», так сказать, «в онлайн-режиме». Начнем с того, что юридические права на его реанимацию и выход в свет переданы Союзом писателей Грузии возглавляемой мною ассоциации русскоязычных писателей и деятелей культуры «Новый современник»…

— Ну что ж, в онлайн, так в онлайн. Но позволь и мне начать с небольшого вступления. Мой принцип сотрудничества прост: делать то, что предлагаю, и предлагать то, что могу сделать. Я считаю, что на данном историческом отрезке мы, литераторы, деятели искусства, вынуждены взять на себя функции, которые обязано выполнять государство. Сейчас, как никогда, важны интеллектуально-творческие контакты, народная дипломатия. Политики довели ситуацию до уровня полномасштабной холодной войны, и хуже может быть только открытая война. Поэтому на своем «участке» этого «фронта спасения» мы должны выступить ни больше, ни меньше — в роли государства, и не как аппарата насилия, а как защитника интересов личности. В первую очередь творческой личности. А государствообразующие объединения — это Международный культурно-просветительский союз «Русский клуб», это Международная федерация русскоязычных писателей, во главе с их президентами Николаем Свентицким и Олегом Воловиком, и подобные им организации, ориентированные на центростремительную энергию.

Я буду рад взять на себя значительную часть финансирования возрожденного «Дома под чинарами», более того, взять на себя и пиар-кампанию, и распространение. Не говоря уже о творческой стороне дела. Привлечем к этому делу и лучших российских авторов. Но я должен видеть встречный интерес. Бизнес — не улица с односторонним движением. Даже если это бизнес, преследующий такую благородную цель, как возрождение столь любимой и популярной трибуны для русскоязычных литераторов Грузии и других республик бывшего СССР, как альманах «Дом под чинарами».

— Я буду стараться изыскать часть средств для участия в этом проекте как лицо, заинтересованное во всех отношениях, и надеюсь, что судьба одаренных литераторов, пишущих по-русски, не всем в Грузии безразлична.

— Полагаю, что накопленный мною опыт принесет обоюдную пользу.

— Евгений, возвращаясь к теме «государствообразующих объединений»… Не является ли созданный тобой «Союз писателей XXI века» одним из этого ряда?

— Спасибо за этот вопрос, потому что тема мне близка и дорога, и не только как избранному президенту нового писательского союза. Мы создали общественную организацию, призванную объединить современных писателей из разных стран, наладить переводческие контакты, содействовать членам Союза в публикациях и продвижении на книжном рынке. И, как я пишу в своем обращении, основная причина его создания заключается в том, что современный литератор не имеет в должной мере средств для самореализации. У него нет возможности широко печататься. Как раз такую возможность членство в «СП-XXI» предоставляет — к услугам писателей, принятых в наши ряды, — как уже перечисленные издания «Вест-Консалтинг», так и другие журналы и газеты — наши партнеры. Но «Союз писателей XXI века» — не дом призрения для всех, считающих себя литераторами, достойными читательского внимания. Членов нашего Союза не будет много. Мы хотим создать общественную организацию лучших писателей России и зарубежных стран и заниматься их продвижением на литературном рынке.

Хочу передать через тебя — мы будем рады видеть в наших рядах членов других творческих организаций, в том числе и из Грузии — Устав это разрешает. Правила приема предельно просты — не нужно никаких рекомендаций. Лучшая рекомендация — хорошие стихи, проза или литературоведческая статья, которые можно прислать на мою электронную почту — stepanovev@mail.ru. Официальный сайт «СП-XXI»: www.writer21.ru. А рассматривать заявки кандидатов будет творческий совет, в состав которого входят такие авторитетные в мире современной литературы личности, как Вероника Долина, Кирилл Ковальджи, Максим Амелин и другие признанные мастера.

— Евгений, а кем быть приятнее — писателем или бизнесменом, организатором?

— Быть писателем — это счастье. Ничего бы больше не делал. Творчество — это единственный в мире безвредный наркотик. И он доступен почти всем — и талантам, и бездарям. Если бы за мной не стоял большой коллектив, я бы только предавался графоманским упражнениям. Это действительно кайф, потому что, сочиняя, мы познаем мир, познаем себя. Увлекательное занятие. Но жизнь устроена отвратительно — заставляет работать и зарабатывать. Впрочем, бизнес — это, конечно, тоже творчество. Можно даже сказать, что писатель и бизнесмен почти ничем не отличаются друг от друга…

— Что ты имеешь в виду?

— Писатель отвечает за свое слово. И бизнесмен отвечает за свое слово. Как видишь, разницы нет.

— Сейчас все говорят о возрождении интереса к поэзии. Так ли это в России и европейских странах, которые ты постоянно посещаешь?

— Действительно, сейчас расцвет поэзии. И силлаботонической, и комбинаторной, и визуальной. Но опять-таки нет института пропаганды поэзии, в России нет ни одного государственного журнала поэзии, нет института критики, который бы честно давал оценку происходящему в литературном процессе.

— Как отражается коммерция на литературе в России?

— Отражается, да еще и как! Пришел диктат коммерции. Когда спрос на книгу диктует не качество произведения, а имя. Раскрутка имени. PR теперь более значим, чем сам текст. Крупнейшие мировые издательства определяют политику, а маленькие издательства постепенно закрываются. Если ты зайдешь в крупные магазины в Москве, то увидишь там очень мало поэтических сборников небольших издательств. В основном это раскрученные имена популярных поэтов-песенников, либо — в лучшем случае! — классика! А где талантливая молодежь?

— В чем выражается сегодня прогрессивный характер литературы?

— Прогрессивный характер литературы заключается в том, чтобы не подстраиваться под рынок. Очень важно быть самим собой и не ждать от занятия литературой коврижек.

— Что общего и различного в сегодняшнем литературном процессе в России и литературном процессе, который был 25 лет назад.

— Двадцать пять лет назад был диктат идеологического рынка. Сейчас диктат коммерции. То есть, по сути, ничего не изменилось. НИЧЕГО! Если раньше писатели моей страны должны были писать про верность идеалам марксизма-ленинизма и родной коммунистической партии, то сейчас писатели пишут о бандитах и проститутках… Спрос диктует предложение. Истинная литература появляется в о п р е к и общим тенденциям. Настоящий писатель всегда идет наперекор эпохе.

— Какой литературе ты отдаешь предпочтение?

— С юных лет я верен поэзии. Люблю Пушкина, поэтов Серебряного века, Давида Бурлюка, Георгия Иванова.

— Как, на твой взгляд, будет развиваться поэзия?

— Будут развиваться разные направления. И барочно-витиеватый классицизм в духе Бродского, и гигантский минимализм Всеволода Некрасова, и крик подсознания (Алексей Крученых)… Поэзия в России станет синтетическим (от слова синтез, а не синтетика!) искусством — сольется с театром и живописью, музыкой и кино… Поэзия войдет во все сферы жизни. И рифма кровь — любовь, конечно, останется.

— В разговоре о делах литературных мы как-то подзабыли о твоем творчестве как таковом. Читал намедни твою книгу стихотворений «Портрет» и нашел целую россыпь изящных и глубоких, зачастую ироничных и самоироничных образов, близких и созвучных мне по духу. Как то: «…а баба — это электричка. Одна ушла — дождись другой». Или «жизнь — тетрадь школяра — перелистываю»… И еще, с «гонговой» эвфонией «Я был — как бес — богат вполне, я был — как бомж — на самом дне». О твоих стихах много написано. Думаю, необходимо будет, говоря о твоей поэзии в рамках газетной статьи, привести слова Татьяны Бек: «Стихи Евгения Степанова ясны, как документальная проза, таинственны, как добрый крик обиженной души, публицистичны и вместе с тем суггестивны. У него в одном стихотворении могут естественно соседствовать… «славянская душа» и «прищур азиатский», ирония и пафос, жаргон и архаика»…

А поэт и критик, кстати говоря, он родом из Тбилиси, Юрий Милорава написал, что тебя можно считать первым русским поэтом-сюрреалистом, удивляющим читателя «тем недюжинным уровнем истинно лирической искренности и непосредственности, который стал в наши дни подлинным раритетом». И все же хочется узнать из «первоисточника» — что же такое поэзия, по мнению Евгения Степанова?

— Вот, пожалуйста, полуэкспромт. Здесь, в Грузии, написанный «с пылу, с жару»:

А те, кто моложе? Вспоминаю Алёшу Караковского, Серёжу Арутюнова, Максима Лаврентьева, Машу Полянскую... наконец, неутомимого подвижника, который иногда представляется мне прямо Зевсом каким-то Олимпийским, Женю Степанова... Это — новые люди! Много и толком знающие, внутренне свободные, бесстрашные, целеустремлённые... словно специально вызванные к активности вот этой предгрозовой метафизикой, которая явно и неявно питает их своей энергией. Очень разные. Трезвые (иногда — до мрачного сарказма). Ироничные (иногда — до откровенного «стёба»). Без эгоцентрических предрассудков (что, пожалуй, самое главное). Но и без наивных упований на всесилие жизненного самотёка. Умеющие делать дело. И то, которое «бизнес». И то, которое — «благо».

При этом — очень живые, очень сложные... Очень люди.

Становится легче дышать при мысли, что они есть.

Нас не так мало, как может показаться среднестатистическому телезрителю или обозревателю блогосферы. И, в общем, ничего, что между нами чаще всего — сотни и тысячи километров физического пространства.

Мы найдём друг друга. Мы возьмёмся за руки. И тогда...

Евгений Степанов — прирожденный лирик. Тонкий, глубокий. За его вклад в развитие русской литературы Правление Московской писательской организации награждает Евгения Викторовича Степанова Премией и медалью имени Антона Павловича Чехова.

Господь ничем не обделил этого человека.
Главное, что есть у Степанова, — это мощнейшая энергия. А поэзия — это и есть, прежде всего, энергия. Мне интересно наблюдать за проектами Евгения. У него они практически все получаются. А если не получаются, то это тоже интересно. Вообще, мы все — современники Евгения Степанова. И это неспроста. У Жени были и есть замечательные учителя. Он у них учился и учится. Вот ему сейчас сорок пять лет, а с Сергеем Бирюковым, президентом Академии Зауми, он дружески общается с 1981 года, почти двадцать восемь лет.
У Степанова недавно вышла новая книга стихов “Две традиции”. Очень точное и правильное название. Есть традиции — Ивана Бездомного и Николая Новикова. Вторая, просветительская, и присуща Степанову, он есть воплощение новиковской традиции в литературе. Он издает, публикует статьи, просвещает. Не учит, нет, но дает пищу для размышлений…

Евгений Степанов относится к тем людям, которые не дадут человеку пройти незамеченным. Он ищет, находит таланты во всех уголках и весях. Его журналы, конечно, оздоровили наш литературный процесс.

Книжное сообщество знает Вас как опытного издателя новой России. Приятно отметить, что “Вест-Консалтинг” находится в рядах Ассоциации книгоиздателей России — старейшего профессионального издательского объединения. Вы создали и возглавляете издательство особого рода, миссия которого — представление на страницах сборников, альманахов и журналов лучших поэтов России и тех, кто пишет о поэзии. Вы — не только издатель поэзии. Ваши опыты в стихах хорошо известны читателям и критикам. Преуспели Вы и на поприще науки. От души желаем Вам радости и вдохновения! Крепкого здоровья и благополучия Вам и Вашим близким!
Президент Ассоциации книгоиздателей России

У него сильный аналитический ум и его диалог с миром – источник его творчества. Вслушайтесь;

42 года
Печка на даче, кровать, стихи Георгия Иванова…
И – попросить у Бога отсрочки…

Евгений Степанов – мечта современного писателя. Он литературный агент, владелец издательства, литературный критик.
В бизнесе его отличает, прежде всего, честность – свойство, не присущее современной своре на книжных рынках России. Неоднократно в своей жизни он начинал с нуля – свидетельство мужества и философской стойкости, достойной Сенеки.
Я считал себя состоявшимся писателем – два десятка книг за спиной, но, прочитав Евгения Степанова, понял, что есть области литературы, мной неосвоенные, но очень интересные.

Говорить о Степанове на публике мне неимоверно тяжело. Всё равно что рассказывать историю старшего брата и взаимоотношений с ним. Кому, зачем? Это мое, личное. Мы были вместе, когда создавался “Футурум АРТ”, мы вместе сегодня и так будет, пока он захочет, чтобы так было.
Нас познакомила десять лет назад Татьяна Александровна Бек, которая была другом Степанова, а моим учителем.
Скажу о его стихах: меня каждый раз пронзает чувство даже не двойственное, а тройственное, если не четверичное. Тут и досада, что вот здесь якобы не доведено, не дожато, тут и - хо-хо! - довольство, что там как раз якобы дожал и довел, и это чувство какое-то соглядатайское, ревнивое, не смыкающее глаз. Право слово, редки на земле люди, и вы знаете об этом, о сидящие здесь, стихи которых вызывали бы чувство чуть ли не собственности, чуть ли не взаимосделанности. Единственное, чего нет в моей смеси чувств по отношению к стихам Степанова, - равнодушия: эдакого дальнеприятельского сытого благорасположения - мол, хочет упражняться, пусть, сойдет как угодно. Нет, не сойдет! Не сойдет и не может сойти - "как угодно". Степанов мужественен, сентиментален, насмешлив, в стихах предпочитает спирт, напор, и его нетерпение делает его озорником, подбежавшим к органу - ух как здорово, педаль, педаль, аккорд! - трагедия познающего сказывается как раз там, где нужно дослушать звук своей души до конца, проследить, как он не улетучивается, не замирает, а длится бесконечно, и из безмерной дали приходит на него чей-то ответ.
Кому как не мне знать, как мало у Жени времени на стихи! Но это не оправдывает ни его, ни меня.
Мало времени на то, чтобы плюнуть на все, забыть про все, уединиться не где-то на подмосковной даче, а, как писали, "отринуть", да так, как не снилось поэту и первой величины - представить, что остался последним на земле представителем вида и должен ответствовать за него.
И вот такого отрешенного Степанова я представить себе не могу. Он всегда будет думать о жене и дочке, о родителях, о друзьях, он будет напряженно ждать реакции на то, что делает, пытаться собрать еще один номер журнала, еще одну книжку - не свою. Это натура, ее не перебороть. Он не может ждать, что завтра сделают за него.
Именно поэтому я запретил себе любить Степанова за то, что он всех печатает, со всеми говорит, всем делает биографию. Я избрал зоной своей незримой ответственности то, что он делает в стихах, и здесь я прав.
Когда получается “Плачет Егорка Прокудин...”, я чувствую, что побеждаю вместе со Степановым, но когда строки его коротки, ползут вниз, я проигрываю вместе с ним и вместе с его нетерпением.
У НЕГО ДО СИХ ПОР ЛОМАЕТСЯ ГОЛОС. До сих пор. Вот какой вывод я делаю из всего прочтенного у Степанова. Он говорит то басом, то дискантом, но истинный его голос - лирический тенор. Сколько сентиментальных, прекрасных стихов он не сделал именно потому, что подросток стесняется ломки голоса, воображая, что именно его-то, как младшего, и не дослушают, на него-то внимания и не обратят.
Повторяю, Степанова нельзя любить за то, что он добр и светел, обращен к людям всеми своими гранями. Нельзя. Такая любовь словно куплена, держится на взаимообразии дружеских жестов, она подменна, она недостойна существования. Только стихи, только голос.

Мой друг Евгений Степанов — человек колоссальной энергии. И, конечно, это человек поэтической и душевной тонкости. В 1990-е годы попавшая в исторически сложное время русская литература выявляла самых стойких, крепких, терпеливых, и Степанов — один из них. Сейчас он находится на пике своего человеческого и творческого успеха.

У Евгении Викторовича Степанова золотое перо и золотое сердце. Он почему-то с вниманием отнесся к моему бумагомарательству. Всегда дает ценные и точные советы в плане редактуры.

С Евгением Викторовичем Степановым я познакомился более двадцати лет назад. Он тогда активно печатал переводы с болгарского языка в журнале “Дружба”, где я работал.
И вот не так давно я прочитал в его Дневнике теплые слова в свой адрес. Мол, Сева Кузнецов поддерживал молодых поэтов — давал подстрочники. Это дорогого стоит. Не забыл, помнит. Мне кажется, Женя, вообще, ничего не забывает. Есть у него такая черта.

Какие личные и профессиональные качества привлекают меня в поэте, писателе, журналисте, издателе Евгении Викторовиче Степанове?
1. Обязательность. Верность своему слову.
2. Умение дружить и искренне радоваться удачам и успехам других литераторов.
3. Высокий профессионализм и тонкая творческая интуиция.
4. Терпимость. Умение общаться с разными людьми. Настойчивость в достижении поставленных высоких целей и задач.
5. Простота изложения литературного текста. Искренность. Постоянный поиск новых форм в литературном творческом процессе.
6. Отсутствие пафоса (самоирония).
7. Богатый опыт в литературной, полиграфической и издательской работе.

был Евгений Степанов – «миру людскому под стать». Э нет, не под стать – «иначе!», как сказал бы Пушкин. Если говорить о литературном, журнальном «мире людском», то представители этого мира в основном работают как при социализме: ходят на работу в давным-давно созданный кем-то журнал… или, допустим (при неважной финансовой ситуации) стараются «вытянуть» его на себе… отвечают за свою часть работы… получают зарплату… А Степанов всё начинал с нуля, сам создавал брэнды: в их числе – журналы «Дети Ра», «Зинзивер», «Футурум Арт», газеты «Литературные известия», «Поэтоград»… и так далее; сам организовывал всю хозяйственную деятельность. Без его изданий невозможно представить современный литературный ландшафт. (А что было раньше, когда не было этих газет-журналов, на их месте: тьма? провал?)
Поэт, прозаик, литературный критик Евгений Степанов в условиях диких капиталистических джунглей (кажется, именно так он назвал условия, в которых работает) добывал и добывает деньги для того, чтобы нести их в литературу.
Вот стихотвореньице – так сказать, из раннего:

Именно так: идти вперёд, замахиваясь на непосильное, на невозможное, которое оказывается… посильным и возможным. Для таких, как Евгений Степанов, основатель Союза писателей ХХI столетия.

На данный исторический момент я бы не забывал о "наследнике Бурича" — Евгении Степанове — поэте-нонкомформисте, взявшемся, в качестве издателя, за гуж абсолютно не тиражируемой дисциплины — поэзии. Но дисциплина, по Кришна Мурти, это любовь, которая, как и всякая дисциплина (предмет познания), подлежит кропотливому изучению. Бог в помощь.

В названии книги Евгения Степанова «Две традиции» заявлено право на сосуществование двух поэтических тенденций современной русской поэзии — подчиняющегося метру и рифме (скорее подчиняющего себе метр и рифму) и свободного стиха. В книге два раздела, наименованных «Традиция первая» и «Традиция вторая». Во втором автор уточняет в подзаголовке стиховую форму — «Верлибры».
Метризованные и рифмованные «разговоры» (один из подразделов первой части книги назван «Рифмованные разговоры») объединены с верлибрами дневниковостью. Евгений Степанов — автор, пожалуй, одного из наиболее известных в русском литературном пространстве интернет-дневников (http://www.stepanov-plus.ru/literator/dnevnik/dnevnik17.html). Здесь — жизненные наблюдения в жанре миниатюр с парадоксами, нередко с анекдотической «солью» в финале. Многие из них полны живого юмора, порой грустного. Дневниковость присуща практически всем жанрам Евгения Степанова — от лирического стихотворения до романа. Дневник живет в романе или роман в дневнике, перед нами лирический дневник или дневниковая лирика?.. В этой диффузии — закон равенства.
Стихи Степанова — остановленные мгновения. Об этом свидетельствуют и неизменные датировки в стихотворениях, зачастую точные, конкретные. «16.05.1999. Ст. Партизанская»… Сколько времени состав стоит на станции? Совсем недолго, но, как видим, достаточно для зарождения текста. Стихи высекаются, как искры, от трения на жизненном точиле.
В его стихах живут имена друзей и других окружающих его людей. Ушедшие Геннадий Айги и Татьяна Бек… Татьяна Грауз, Юрий Миролава… В своих авангардных стихах Степанов пишет их имена со строчной буквы, превращая в органичные поэтические образы.
Внимательный к звуку («нежная как ножны»), Степанов чуток и к аналогиям, которые пробует на ощупь, как струны:

Евгений Степанов в своей поэзии терпеливо отмеряет свою жизнь: «москва — мне 10 лет…», «32 года», «еще чуть-чуть — и сороковник…». Теперь ему сорок пять. Он признается в стихах, что «исчерпаем, как газ и нефть», «как река». Но он знает, как сберечь энергию.
Лирический герой Степанова устал от житейской суеты и в то же время удовлетворен своей успешностью. Он обладатель редких качеств, и в первую очередь — умения радоваться тому, что у него есть:

Он многократно просит прощения за несодеянные грехи. Наблюдая мир, лирический герой «поддерживает сердце руками», «иначе оно может упасть». Способный «заснуть, как трехлетний мальчонка», он живет отнюдь не в идиллии («эмиграция из государства под названием я сам»). Современных людей, которые порой не замечают перед собой произведений искусства, Е. Степанов учит любоваться «стилистикой падающего листика».
Приятие мира («Ни на кого не обижаюсь, / хотя люблю еще не всех») доходит до иронии и самоиронии («понимаю любого жлоба»). «Широк человек, я бы сузил», — говорит герой Достоевского. Степанова сужать не нужно. Его широта — это щедрость, великодушие, открытость, а не тяга к крайностям.

Евгений Степанов — былинный человек литературного и жизненного подвига. В условиях нашего нынешнего "как бы времени" — это личный героизм самого высокого ранга, ясное понимание собственного пути, подвижничество, самоотверженность, одержимость работой, неизменная самоотдача, подлинное горение, искреннее желание и редкостное умение - совершать поступки, делать для людей, и особенно для своих соратников, людей творческих, разнообразные, непрерывной чередою продолжающиеся в настоящем времени и уже устремлённые в грядущее, чтобы вызвать изумление потомков, благородные, добрые дела. Он — человек созидающий. Он — по Хлебникову — из творян. Его жизнь — сплошное, непрерывное творчество, какого-то вселенского масштаба, не признающее запретов и границ, отважное, многогранное, поддержанное осознанием собственной правоты. Творить, создавать — не только призвание, но и великий дар. Он фантастичнее всех моих современников. Дон-Кихот, мечтатель, порывистый, мятущийся, ранимый, впечатлительный, принимающий всё близко к сердцу, но вынужденный сохранять внешнее спокойствие, во что бы то ни стало держаться, — и трезвый, умный, по-настоящему образованный, по-особому, по-хорошему, очень по-русски, деловой организатор, строгий руководитель созданных им структур, ставящий перед собою всё новые задачи и осуществляющий их, воитель, упрямо идущий к желанной победе, хранитель человечности — везде и во всём. Есть в нём поистине сказочный магнетизм. Потому-то к нему, на его свет, отовсюду тянутся отечественные и зарубежные поэты и писатели. И этого спасительного света — хватает на всех.
Евгений Степанов — замечательный, крупный, уникальный русский поэт и писатель. В книгах своих движется он вперёд, вглубь и ввысь. Это и делает их значительным явлением литературы. В этих книгах жива сама явь, со всеми своими проявлениями. Всё, написанное Степановым, существует в стихии русской речи и останется в ней навсегда.

…Вся книга Евгения Степанова – и есть цельная цитата, подтверждающая непохожесть, энергичную порывистость. Искренность с большой буквы. При наличии большого таланта, разумеется. Я – суровый критик, но здесь, – увы!
Предлагаю вчитаться в книгу и представить ее внутри моей хвалебной каймы.
Долгих лет творческой жизни, Поэт Евгений Степанов!

Мне близка и простейшая форма, в которой выражается лирический герой Степанова — моностих и, конечно, рассказы о вчера-сегодня-завтра. Кстати, в них, как правило, присутствует классическая собранность, лаконичность, точность формулировок. Мне очень нравится стихотворение Степанова, состоящее из одного предложения "Я хотел написать стихотоворение. И не смог". Здесь какая-то пушкинская простота. Это кажется, что так написать легко, на самом деле, так еще никто не говорил. Степанов — современный Крученых, сталкер в нашей литературе. И по натуре сталкер. Он идет туда, куда вход запрещен. А потом описывает то, что увидел. Получается то смешно, то страшно.

Стихи Е.С. ясны, как документальная проза, таинственны, как добрый крик обиженной любви, публицистичны и вместе с тем суггестивны. У него в одном стихотворении могут естественно соседствовать реминисценции из Блока и Сосноры или из Венички и Солженицына, а также «славянская душа» и «прищур азиатский», ирония и пафос, жаргон и архаика, стеб и пафос...
Еще Степанов — мастер урбанистической зарисовки (тут он продолжатель лианозовцев, прежде всего Сапгира), но он же порой погружается в звуковые глубины слова и по-хлебниковски пробует его на зуб.
…следуя классификации одного малоизвестного мудреца, поэт Евгений Степанов не самоутвержденец, он — самовыраженец. И ему есть что выражать.

И видно сразу: да, Степанов определенно близок авангардистскому (или точнее поставангардистскому) крылу русской поэзии. Но! Степановский авангард — это авангард окультуренный, воспитанный. Он не взламывает и не ломает, не стремится эпатировать. Ему не ведома агрессия, но присуща, пожалуй, эдакая куртуазная изысканность. Это авангард на уздечке классической пушкинско-блоко-пастернаковской просодии. А может и наоборот: пастернаковско-блоковскую гармонию Степанов окантовывает едва уловимой ленточкой авангардных сломов — там, где поэт уводит стих в нарочито наивное письмо или в обериутский абсурдизм. Возможно, такие стихи писали бы сегодня отвоевавшие свое отцы обериутства, доживи они, конечно, до наших дней:

…Он просто пишет восхитительные стихи, и ему с удивительной легкостью даются вполне себе традиционные стихи, в которых есть и глубина, и ирония, и обилие вкусных поэтических находок…

Вот такое волшебное зеркало удалось создать Евгению Степанову – без прикрас, без ретуши и самолюбования, преломив через свою собственную судьбу, создать портрет целого поколения…

Если книга — это некая цельность, то можно погадать о причинах движения поэтики к механистичности и предельному лаконизму. А может быть, разгадка заключена в одном из лучших стихотворений, за которым встает тень Георгия Иванова, не убегавшего от таких прозрений в иные техники:

Степанов пользуется в равной степени и традиционным стихом, и верлибром, и одно-, двух-, трёхстишиями, и визуальной поэзией, что не так уж и часто встретишь…

Евгения Степанова знают как поэта, прозаика, — но и, не в меньшей степени, как пропагандиста, издателя, собирателя новейшей поэзии. Он редактор журналов «Футурум-АРТ», «Дети Ра» и других.

Впервые о Степанове услышал я от Гены Айги. В парижском пригороде Иври, во дворе дома общего нашего друга, русского художника Николая Дронникова. Было это года два-три назад, может быть, чуть больше. Сидели за стоящим «на пляс Хузангая» (как назвал этот закуток у своей двери Николай) столом из светлого литографского камня, пили то ли чай, то ли сок, говорили о разных книжных и не книжных делах. Гена спрашивал, как продвигается и продвигается ли вообще дело с кое-какими моими поэтическими публикациями, и на мое не слишком уверенное по этому поводу «черт его знает!», вдруг спросил: «А о Степанове ты слышал? Молодой, толковый парень! Создал свое издательство... Если нужно, обратись к нему от моего имени...».

И вот, встречаю автора, который, как и я, для каждого стихотворения — то есть для каждого лирического настроения, поэтического замысла создает свою, этому замыслу нужную — п р и с у щ у ю ему — форму.
…Я, конечно, не Господь Бог, но что бы я предъявила Степанову на Самом Высшем Суде (разумеется, искусства, а не жизни, тут Бог ему Е д и н с т в е н н ы й судья) — так это то, что он не очень-то себя ценит, часто мельчит, увлекается перетряхиванием пыли ковра э с т е т и ч е с к о й р е а л ь н о с т и, забывает о том, что «есть ценностей незыблемая скала» — и в его тексты попадают какие-то «не те» люди и обстоятельства, притом он их, как правило, переоценивает…

Кстати, я видел живого Степанова, ничего, не кусается, благодушен к нашим дружеским наездам на его футуристические продукты вроде «Детей Ра» и «Зинзивера»...

Все началось с "Цветка" Евгения Степанова. Если кто-то помнит, в Перми в конце 80-х — начале 90-х годов выходили редактируемые вашим покорным слугой "Дети стронция", где, кстати, печаталось немало екатеринбуржцев — Нохрин, Ройзман, Богданов, Верников, Курицын… Там-то и было опубликовано стихотворение неведомого уральцам москвича:

Минуло семнадцать лет. Наползло "иное столетие". И вот мне пришло приглашение от "главного начальника" Международного фестиваля поэтов "Другие", генерального директора московского издательства "Вест-Консалтинг" Евгения Викторовича Степанова принять участие в намечающейся мистерии. Надо же! За это время, пока мы не виделись с Женей, он сумел вырастить тот самый "редкий цветок" — создал степановский сад, в котором взошли экзотическими яркими лепестками литературно-художественные журналы "Футурум АРТ", "Зинзивер" и "Дети Ра". Чувствуете родственную перекличку? "Дети стронция" — и "Дети Ра". Библия! Авраам родил Исаака…

Недавно я оказался в компании итальянских славистов, которые в один голос говорили, что преподавание литературы в России на порядок выше, чем в Европе. Хотелось бы, чтобы и существование самой литературы у нас — я уже не говорю о самих литераторах — стало на уровне ее преподавания. А для начала надо хотя бы заметить такого деятеля отечественной культуры, как Евгений Степанов, который делает дело и приглашает всех заинтересованных лиц принять в нем участие.

Графическая же форма подобного стиха, благодаря иконичности знаков препинания (например, тире, многоточия, скобок), позволяет на бумаге воспроизвести жест или даже определенную мимику, а также показать односторонность, безадресность чувств и коммуникации, что и выводит на первый план поэтику «коммуникативных неудач». Показательный пример — стих, также названный Е. Степановым «ПЬЕСА»:

Как мы видим, слово страсть, ассимилирующее в себе и реплику и ремарку, постепенно теряет возможность быть высказанным: его заменяют знаки многоточия, соединенные тире, — т.е. визуальные аналоги эмоциональных жестов неопределенного содержания.
Нередко в современной «акциональной» поэзии мы имеем дело со вторым крайним случаем деформации структуры драмы — сведением ее текста только к ремаркам. Ремарки из «второстепенного текста» (Р. Ингарден) превращаются в основной и единственный текст: между ними оказываются только паузы или точки отсутствующего «звучащего» текста. Таким образом, драматический текст теряет свою основную функцию «воспроизведения», он существует лишь в письменном виде, т.е. становится в некотором смысле рамкой для подразумеваемого жизненного спектакля, или «фреймом» в терминах когнитивной поэтики (что доказывается, в частности, и наименованием действующих лиц посредством «формульных» латинских букв или местоимений). Дифференциальные признаки подобных текстов задаются уже самими заглавиями.

Наталья Фатеева, книга «Открытая структура. О поэтическом языке и тексте рубежа ХХ – ХХ1 веков». М., 2006.

Я такие книжки люблю. На каждой странице всего по одному стихотворению, сами же тексты — одна-две строчки: «лицо / лучина / крыльцо / кручина». Вам хочется больше? Зачем? Если и так все ясно, если можно простые мысли говорить простыми словами, да еще и коротко, зачем выдумывать еще что-то? Простые мысли легко понять, трудно выразить достаточно ясно.

Как говорит мой друг Евгений Степанов: если стихотворение можно пересказать в прозе — это не стихотворение.

Стихи Евгения Степанова — это исповедь сына века, человека, прожившего как бы несколько жизней в разных временных, сущностных (помните у Заболоцкого, «на самом деле то, что именуют мной, — не я один. Нас много. Я — живой.») и пространственных координатах. Стихи Степанова фиксируют, точно фиксаж, перемещения и — прежде всего! — перевоплощения его лирического героя.
…Степанов беспощаден в своем творчестве. Беспощаден... к собственному ego. Его лирический герой не боится заглянуть в самую страшную бездну — в себя. Подобно какому-нибудь Пастеру или Ньютону Степанов проводит испытания на самом себе, открывая таким образом и себе и нам, его читателям, новые знания о человеке и показывая, точно профессиональный психотерапевт, новые пути выхода из кризисных состояний души.
Я знаю Евгения Степанова двадцать семь лет. Уже тогда, в 1981 году, когда мы познакомились, у него был свой почерк, своя индивидуальность. С юности он работал в разных жанрах. Это поэт разных — весьма изощренных! — версификационных приемов и весьма разнообразных традиций. При этом резкий, обрывистый стих Евгения Степанова узнаваем и единственен в своем роде.

Евгения Степанова можно считать первым русским поэтом-сюрреалистом.
Его стихи удивляют читателя тем недюжинным уровнем истинно-лирической искренности и непосредственности, который стал в наше время подлинным раритетом.
Степанов работает на стыке поэтических систем силлабо-тоники и зауми, палиндрома и анаграммы, визуальной поэзии и откровенного каламбура…
…Поэзия Евгения Степанова это приглашение к открытиям, приглашение вглядеться в то, как эксперимент превращается в гармонию, а поиски становятся утонченными уроками серьезности.
Это остро переживаемое состояние парения, выпадения из привычного мира в некий мир красоты ему параллельный. И духовная смелость сотворить слово-поступок.

Но как не нарушить Слово, из которого все мы вышли? Как сохранить в себе способность улыбаться прохожим, оставаясь прохожим? Об этом — размышления, догадки, свидетельства поэта Евгения Степанова.

«Я работаю отцом и сыном. Я работаю мужем и любовником. Я работаю начальником и подчиненным. Жизнь — постоянная, тяжелая работа. Но я не хочу в отпуск».
Что это такое? Анекдот, прикол, розыгрыш? Конечно, это шутка, но в ней есть доля правды. А вообще-то это стихотворение московского поэта, журналиста, а теперь уже и издателя Евгения Степанова. В каком-то смысле это его авторское кредо. Везде быть, все видеть, все попробовать. А потом написать несколько важных слов. Например, вот таких: «Я сгорел на костре бытия, И душа моя сделалась углем. Но углем можно — должно! — писать».

…Евгений Степанов с веселой усмешкой отказывается от развязной поп-горизонтали, противопоставляя ей эстетику сугубо детского здоровья (этакая, чуть шаржированная, гармония):

Книга стихотворений «Упала пила» /«Московский рабочий», 1991 г./ удивила даже меня /а это сложно!/. Необычные стихи, интересные, ни на что не похожие.
А кроме того Евгений Степанов — позт-переводчик. И что уж совсем в диковинку — знает языки, с которых переводит — французский и немецкий, после Маршака и Пастернака что-то я о таком не слышал.

В стихах Степанова, наверное, самое главное — интерес буквально ко всему, что он встречает по пути. Меня радует, что Евгений пишет много, откликается на каждый непустой для сердца звук. Верно, что для рождения стихотворения мало одного только лирического настроения, мало впечатления в душе: нужен существенный повод, обратная связь. «Мелочи жизни» в стихах Степанова преображаются в яркие приметы Времени, узнаваемые и символичные, потому что эти зерна пали на благую почву. Я знаю, что тут секрет не в возрасте Степанова, возрасте, в котором еще грех обижаться, когда тебя называют «молодым поэтом», и даже не в человеческом характере, а в том именно, с чего я начал, — в искренней и жертвенной любви Евгения Степанова к поэзии, Литературе, Культуре. Он уже хорошо знает цену Слова и оттого великодушен и к другим стихотворцам, и к своим персонажам, коих тоже великое множество.
В общем, у меня есть основания сказать, что стихи Евгения Степанова — целый большой и оригинальный Мир. Желаю этому Миру как можно скорее стать территорией, открытой для всех желающих.

Заметен, кстати говоря, приход в литературу второй «волны» «городских» поэтов, таких, как И. Болычев, Е. Степанов, А. Пурин, С. Надеев и др.

Степанов, вполне отдавая себе отчет, преследует фактические японские цели — внезапно озарить читателя, и, самоудалившись, привести к некоторым размышлениям. Да, пафосно, с элементами нотации, но вспышки откровений, которые он испытывал в момент творческого подъема, транслируется без всяких приборов.

Мне очень понравился сборник стихов Евгения Степанова "Портрет". Разносторонняя, разноплановая, разнохарактерная — но, вместе с тем, цельная книга, написанная мастером.

Я знаком со Степановым не так давно, но, как уже не раз убедился, мы двигаемся и развиваемся в одном направлении. Он сумел создать вокруг себя мощный культурный слой из печатных и событийных проектов. Еще задолго до того, как началось наше общение, его творческие идеи являлись неким двигателем моего собственного развития — подхлестывало, давало стимул не оглядываться по сторонам, несмотря на трудности, вдохновляло.

Степановский «Портрет» — это постоянный, внимательный возврат к многогранности форм стиха, к сохранению, усвоению отсеянного литературой положительного, что оставили разные стили – футуризм, заумь, ОБЭРИУ, силлаботоника соцреализма, верлибр, сюрреализм, визуальная поэтика. При успешном микшировании трудно соединимых в общую картину компонентов важнейшую роль сыграло качество самого языка и стратегия использования многочисленных приемов. Как правило, акценты — это самые легкие и мистические среди других штрихов. Но завершающей является афористичная строка или тонкий ход лирической рефлексии.

Женя — в некотором роде мистическая личность. Как и когда Степанов творит, я не знаю, но время от времени он выходит из своих теней к людям и разбрасывает свои камешки-книжки. Ярко, красиво, талантливо. У него редкая профессия — собиратель. Как мы собираем разноцветные камешки на берегу, чтобы сложить бусы, так он собирает свои строчки, чтобы сложить книги. А, может, он просто знает места, где лежат в избытке ценные камешки незатейливых, "ситцевых" историй и событий. Проще говоря (проще ли?), мы имеем дело с метафизикой, фактически булгаковской идеей постоянной передачи энергии как таковой из одного тысячелетия в другое. Причем сюжеты у Степанова, если вдуматься, — одни и те же, как библейский сюжет о Каине и Авеле, который бесконечно повторяется, меняя лишь (уни)форму, сшиваемую и подгоняемую по "фигуре" времени вечным портным.