Алан Жуковский. Произведения

Ты распыляешься в вечности,
Разрезая столбы имён,
Рассыпаются косы твои безупречные –
Капли масла над сиплым огнём.

Лопнули стёкла над лавой забвения,
Кончилась песня, которой не было.
Кратер вулкана – могильная ванна презрения
Вечности к людям, рождённым небылью.

Ты не родишься уже, не воскреснешь памятью,
Бросишься в дебри, навстречу Взрыву,
Душа твоя – ноль, за пределами древнего пламени.
Тает над вечностью жизни глыба.

Разбилась о гальку машина времени,
Резво промчавшись до края прошлого,
За шторами Взрыва погибли мгновения,
Камень безвременья выел неточности.

Где твои волосы? В ванне пламени.
Где фотографии? В жадности ночи.
Где все родные? Давно, безымянные,
Канули вместе в отчаянье точки.

Годы, в которых жила ты, любили тебя,
Но и время съедается Взрывом,
Нежно родившим секунды и метры тогда,
Когда ночь распоролась огнивом.

Я же знаю, что было в тебе обаяние,
Много наивной любви и беспечности.
Знай же: любовь – отголосок страдания;
Чувства – лишь красные карточки вечности.

Смерть расступается лишь перед волей,
Лишь перед теми, кто полон сущности,
Лишь перед теми, кто мыслит не болью,
Но видит изнанку минутности.

Руша хрустальные вазы имён,
Ты рассыпаешься клетками ребуса,
Быстро уносит тебя кровожадный вагон,
Разрезающий песню, которой не было.

Чем больше я смотрю на Солнце,
Тем больше я понимаю, насколько случаен пейзаж
За стеклом, под окном, на стене,
В репродукциях листьев.
Чем больше я смотрю в телескоп,
Тем больше я понимаю,
Что живу на молекуле вещества и времени,
В произвольном разрезе вечности,
И всё же я верю; вернее, знаю,
Что есть нечто большее, чем миллиарды световых лет,
Нечто большее, чем границы Вселенной,
Нечто большее, чем водопады времён.
Нечто большее… Имя ему – сновидение,
Имя ему – бунтующий человек.

Монетные россыпи мыслей, песчаные горы желаний,
Пальцы разбегаются по клавиатуре,
Не желая подчиняться хозяину.
Тысячи дорог в окнах на мониторе,
Тысячи путей для разбрасывания монет –
Будущих якорей возвращения.
Тысячи порывов. Но какой выбрать?
Вентилятор перелистывает начатую книгу.
Пальцы разбегаются по окнам, по стёклам, по рамам,
По миру, по листьям деревьев, по тополиным пушинкам,
По облакам, по самолётам, летящим на юг, на север,
На запад и на восток, а также вертикально вверх.
Мои глаза устремляются в космос
И глубоко под землю, в утробу металлического ядра.
Волны и провода транслируют моё присутствие
Бесконечными зеркалами, о которых я никогда не слышал.
Теннисные ракетки отбивают мячики сообщений,
Помноженных экранами в непредсказуемых городах.

Пальцы разбегаются, словно каракатицы,
Глаза беззвучно читают тысячи слов,
Но где-то здесь, под потолком, на подоконнике,
Находится самое важное, самое нужное,
На пьедестале внимания, на постаменте слова.

Пальцы времени считали на абаке навесными птицами потери, понесённые в сражении с листвою. Солнце, как расплавленное сало, выгорало в мышцах облаков, бежавших по шоссе навстречу озеру грядущих перемен, дышавших темнотой, передававшей наблюдателю неизъяснимо тошнотворное сцепленье первобытного испуга, преломлённого движением небес, коптившихся, черневших, как усталые грибы, давно протлевшие слои ветвистого картона. Высветляясь, как холодная брызгливая заря, кокетливо, кусаче-торопливо, неизвестное событие ложилось на покровы синей ночи, обещая миру стать реальным и произойти, намеренно случиться, обрести покой рождения в угрюмый, неприглядно-страшный летний вечер. Тонкий юноша стоял на водном берегу и напряжённо изучал безмерную пустыню лунного стекла, стиравшую понятие пространства монотоном, подавлявшим измерения, топившим оси лимфой моря, безраздельно растворённого сфумато, разрушающим объёмы и дистанции. Хлопок, подобно мухе, севшей на плечо, нежданно вывел наблюдателя из густо-бесконечного раздумья. Человек заметил незнакомца с загорелой кожей рук – таким его запомнил юноша; других деталей, как ни силился, он вытянуть из памяти не мог. «Сильнее ветра?» – дружелюбно произнёс бесшумно подошедший человек, и лёгкая, подобная фламинго на горячем паре озера, ухмылка растянула до улыбки рот загадочного гостя на безлюдном берегу. Метаморфоза на лице произошла в течение мгновения. «Конечно», – поразившись лёгкости ответа, юноша поспешно повернулся к лимфатической дыре, желая впечатлить нежданного пришельца. Не успев наполнить лёгкие на вдохе, он лукаво, безразлично-хитро глянул через тонкое плечо, но человек нечаянно исчез, подобно привидению. Тогда лишь юноша задумался о странности вопроса. Голова, подобно лампе на упругом основании, смотрела на пустыню. «Я сильнее ветра», – думал юноша.

Обрызганный весной, чертополох, подобно факелу, разбрасывался искрами в канаву. Толстая ромашка – перекрашенное Солнце при затмении луною, словно шляпа, сплавленная в образе широкостью полей с миниатюрным зонтиком, сложилась ветром пополам, как веер на дуге. Цветущая крапива, будто уши древних женщин, колыхалась ветром перемен. Макеты боровского атома – цветущие шары – дробились угольными птицами. Цветок сон-травы, словно ринг в окружении зрительных рук амфитеатра, чесался о рёбра ветра. Мышиный горох оплетал тополиную поросль – она зацвела фиолетовым газом. Коронные пучки приземистых кувшинок – пиалы для воздуха – наполнялись невесомым сиянием. Забытые науками цветы, словно перья на шлеме гвардейца, заснули в пролётах ночей, забытые, словно роза, придушенная тисками дверей метро...