С недоумением и некоторой брезгливостью я рассматривал доверенное моим опекам сокровище. Косматая, заросшая тонкой пушащейся шерстью голова, полулысое туловище, кое-где покрытое островками жестких вьющихся волос, тонкая светлая шкура, не способная переносить ни мороз, ни сильный ветер, ни палящий зной… Нет, это слабое, ленивое обезьяноподобное существо явно могло выжить только в тепличных условиях Эдема.
Немногим лучше была и самка. Еще более лысая, еще более розовая, с длинной густой порослью на голове, с парой тяжелых взбухших сосцов над округлившимся от беременности животом, она лишь мордочкой казалась симпатичнее самца – маленький ротик, тонкий нос, большие доверчивые глазки поблескивают из-под темных дуг; а у того половина физиономии так поросла шерстью, что и рта-то толком не видно. Да посмотришь на него – не ровен час подумаешь, что и сам он на сносях. Как и у его подруги, от сытой, малоподвижной жизни его поначалу гладкое, упругое брюхо округлилось, и в ансамбле с пышным, мясистым седалищем это смотрелось особенно комично. Одно хорошо, ожиревший живот хоть немного прикрыл свисающий внизу срам, который постоянно был на виду из-за особенности его передвижения – и самец и самка были прямоходящими.
Адам и Ева – так звали этих двух экспериментальных особей – были близнецами, единственным пометом моей любимицы Лилит… Эх, Лилит! Такая здоровая, мощная девочка, кто мог подумать, что ее организм не выдержит первых же родов!
Когда Лилит появилась в Эдеме, она сразу привлекла мое внимание своими внушительными размерами, ловкостью и умом. Намного крупнее обычных обезьян, она одним прыжком умела преодолевать многометровые расстояния, ловко орудовала камнями и палками, добывая с их помощью плоды и коренья, легко перенимала навыки и умела издавать множество разнообразных звуков. Густая шерсть, жесткая шкура, сильные мускулы, острые когти и зубы делали Лилит универсальным зверем, способным адаптироваться почти к любым климатическим условиям – от жарких тропиков до суровых северных лесов.
Испытывая и с удовольствием тренируя красотку Лилит, я уже представлял себе целое племя хищных обезьян, которые стали бы достойным дополнением земной фауны, постепенно оживавшей и разраставшейся после вымирания древних звероящеров. Ради этих целей я стал подыскивать для Лилит достойного партнера среди крупных видов обезьян, как вдруг в один не слишком прекрасный день Лилит куда-то пропала. Обыскав весь Эдем и убедившись, что ее нигде нет, я пустился на поиски по окрестностям. Проносясь над лесами и заглядывая в норы диких зверей, я тщетно звал свою Лилит и уже мысленно простился с нею, посчитав ее мертвой, когда вдруг, спустя несколько недель, она вернулась в Эдем, так же таинственно и неожиданно, как до этого исчезла. Радость от ее возвращения, увы, длилась недолго. С первого же взгляда я понял, что Лилит нездорова. Как ни старался, я не мог понять, что с ней случилось. Выражая свое беспокойство, она лишь жалобно стонала и нервно вгрызалась в участки шерсти на теле, вырывая ее целыми клоками, и почти ничего не ела.
Прошло несколько дней, и, к моему облегчению, Лилит как будто стало лучше. Аппетит вернулся, она перестала наносить себе увечья и жалобно плакать, вновь запрыгала по деревьям и вспомнила былые забавы. Я же со спокойной совестью занялся другими заботами, коих был полон рот. На мне был целый зоосад с тысячью экспериментальных видов, которые не меньше Лилит нуждались во внимании и заботе.
Через некоторое время выяснилось, что Лилит ожидает потомство. Это был неприятный сюрприз, ведь размножение такой ценной особи должно было быть хорошо спланировано и происходить при участии достойнейшего из самцов. Происхождение же этого помета было мне неизвестно. Впрочем, я не придал тогда этому особого значения. Даже если первый помет будет плох, следующий уже станет таким, как надо, думал я. Но я ошибался. Бедняжке Лилит не представилось второго шанса. Произведя на свет разнополую двойню очень странного вида, она испустила свой последний вздох…

– Люцифер*! – услышал я позади знакомый зов, но не обернулся.
Раньше я с гордостью носил это имя и полностью соответствовал ему, сияя во главе небесного воинства. Сын зари Самаэль, светоносный Люцифер… Я был старшим из архангелов, прекраснейшим из херувимов, ближайшим из серафимов. Остальные ангелы почитали за честь почтительно коснуться моих одежд, сложив свой меч к моим ногам. Старшинство мое было не только по чину, но и по происхождению – именно я стал первым творением Создателя. На моих глазах были сотворены все прочие ангелы, а затем пришел черед материального мира: вселенная, галактики, звезды, планеты и, наконец, главная жемчужина космоса – планета Земля. С ее появлением мертвая материя ожила. Для выращивания новых видов зверей, гадов и птиц на земле был создан райский уголок, одной стороной прилегавший к большой суше, а с другой омываемый мировым океаном. Эдем. Зарождавшиеся виды жизни проходили здесь испытательный срок: проверялись их способности, жизнестойкость и полезность окружающему миру. Пройдя все проверки, они переселялись на большую землю, где жизнь была уже совсем не сахар. Если в Эдеме все животные были травоядными – единственный способ уберечь от потенциальных хищников ценных экспериментальных особей – то, покидая райские кущи, они уже естественным образом делились на тех, кто убивает, и тех, кто убегает. Никакого иного выхода не было – смерть отдельной особи была необходима для поддержания общей жизни на земле.
Впрочем, в мои лучшие годы дела земные не слишком меня занимали. Моим призванием было поприще полководца и первого советника Сущего. Мне льстило, что мое мнение на небесном совете значит больше, чем мнение остальных, к тому же от природы я обладал дерзким и гордым нравом. На все имея свое мнение, я часто не соглашался и жарко спорил с Сущим, что в конце концов сыграло со мной злую шутку. Не стерпев очередного выпада, Сущий устроил надо мной большой суд. С формулировкой «за спесь и гордыню» я был лишен чинов и привилегий, отстранен от командования небесным воинством и сослан из обители ангелов в земной Эдем – управляющим.
И вот уже не одну сотню лет я, архангел Самаэль Люцифер, бывший предводитель небесного воинства, служу пастухом земного скота. А теперь еще и дрессировщиком лысых обезьян…

– Самаэль, брат! – вновь позвал меня архангел Гавриэль и звонко засмеялся, увидев мою кислую физиономию. – Я вижу, ты опять не в духе. Приободрись! Сущий желает видеть тебя.
– Зачем? – процедил я, едва бросив взгляд на собеседника.
– Когда Сущий призывает к Своему Престолу, никто не смеет спрашивать зачем, – вновь став серьезным, заносчиво ответил Гавриэль и расправил крылья, готовясь лететь.
– А вот я спрашиваю – зачем?!
Я вперил в него мрачный, тяжелый взгляд, от которого еще недавно трепетала целая вселенная.
– Я спрашиваю, что Сущий хочет от меня услышать? Ждет отчета о состоянии скотного двора?! Недостаточно еще натешились унижением старшего из архангелов? Ты, похоже, забыл, как держал глаза долу, разговаривая со мной!
– Послушай, Самаэль, – Гавриэль опустил крылья и примирительно улыбнулся. – Я не буду докладывать Сущему, что ты обозвал Его райские кущи скотным двором, но думаю, тебе пора принять урок смирения, данный тебе нашим Создателем и Господином. Я же вижу, ты и сам привязался к доверенным тебе божьим тварям, кои твоими заботами уже во множестве переселились из Эдема на большую землю. И Сущий нисколько не хотел унизить тебя, доверяя столь важную миссию. Напротив, Он помог тебе проникнуться любовью к миру, созданному Им, усмирить спесь и научиться послушанию. А сейчас Он зовет тебя, чтобы – да! – поговорить о твоем пастбище и отданных тебе на попечение агнцах.
– Брат Гавриэль, когда ты говоришь красиво, у меня начинается мигрень. Лучше объясни мне, почему Сущего так волнуют эти бледные обезьяны, неудавшиеся отпрыски Лилит? Ведь речь опять пойдет о них, не так ли?
– Не знаю, брат. В отличие от тебя, у меня нет привычки задавать Сущему неуместные вопросы. Мое дело передавать послания. А бледные обезьяны, как ты их называешь, может быть, еще… – Тут он осекся, словно спохватившись, что наговорит лишнего.
– Что они, может быть, еще?
– Ну… Может быть, еще не так безнадежны, как ты думаешь. Все, хватит пустых разговоров. Следуй за мной!
Гавриэль засуетился, поспешно расправил крылья и воспарил. Вслед за братом я также распростер крыла, ударил ими оземь, и, поднявшись в небесную высь, скрылся в сияющей лазури эфира.

Никто никогда не видел Сущего. Даже я – первое из его творений, единственный, кто не падал ниц у подножия его престола, ограничиваясь почтительным наклоном головы, – даже я видел лишь ослепительную игру света, огненный столп пульсирующей энергии, из сердца которой Старикан обращался ко мне с вопросом или повелением.
Надо сказать, и теперь, будучи в опале, я не изменил своим привычкам. Пусть меня лишили старшинства, я все еще оставался архангелом, и никто, даже сам Сущий, не мог отнять моего места в совете и чувства собственного достоинства. А потому и на этот раз, проследовав за вестником Гавриэлем в обитель ангелов и представ перед незримым повелителем, я не упал лицом вниз, а лишь почтительно склонился, положив перед собою меч в знак готовности отдать жизнь за своего Господина.
– Архангел Самаэль Люцифер! – услышал я знакомый голос, который, казалось, одновременно раздавался и вовне и внутри меня самого. – Рад видеть тебя в добром здравии.
– Я пришел на зов, Господин, – ответил я, не поднимая глаз, в ожидании, когда Сущий сам разрешит держаться вольно.
– Подыми взор, возлюбленный Самаэль. Мне нужно поговорить с тобою.
После этих слов я выпрямился и открыто взглянул на светящуюся сущность, возвышавшуюся передо мной на крылатом престоле в клубах взволнованного эфира. Церемониал был окончен, и теперь можно было рассчитывать на прямой, откровенный разговор, насколько это вообще было возможно в рамках жесткой субординации.
– Я слушаю, Господин.
– Расскажи Мне, как поживают твои подопечные и как поживаешь ты сам. Не соскучился ли ты по жару схватки, по своим преданным воинам, по былому почету, коим ты был окружен среди херувимов?
– Господин. Не допускаю мысли, чтобы Ты обращался ко мне с вопросом, намереваясь оскорбить меня и унизить мое достоинство, а потому отвечу со всей искренностью и прямотой. Да, мне жаль былых времен моей славы, и я считаю, что мог бы пригодиться на поле битвы куда более, чем в роли пастуха земных тварей посреди райских кущ. Но доверенное мне дело я стараюсь исполнять по совести. И подопечные мои находятся в радости и добром здравии, каждый день славя Твое могущество.
– Очень хорошо, –  выдержав небольшую паузу, продолжил Старикан, –  а теперь расскажи Мне, Люцифер, как чувствуют себя Адам и Ева.
– В Эдеме они по-прежнему чувствуют себя хорошо, Господин. Пожалуй, даже слишком хорошо. Ничто не угрожает их покою, им не приходится прилагать ни малейших усилий, чтобы добыть себе пищу, сладкие плоды сами падают им в рот, и они целыми днями нежатся на солнце, пребывая в блаженном бездействии. Но если Тебе угодно, я повторю свое мнение, Господин. Я не вижу смысла в их существовании, поскольку они не способны выжить за пределами Эдема. Таких, как они, не удастся размножить и переселить на иные, суровые земли, ведь у них нет ни теплой шубы, чтобы согреться, ни острых когтей и зубов, чтобы бороться за жизнь, ни быстрых, сильных лап, чтобы убежать от опасности.
– Ты говоришь, они с удовольствием лакомятся плодами райских деревьев, – перебил, не дослушав, Сущий. – А не припомнишь ли, с каких именно деревьев они питаются? Все ли пригодные для насыщения плоды служат им пищей?
–  С каких деревьев? – растерялся я, от неожиданности вопроса забыв о приличиях и перейдя с языка почтения на язык равных. – Да с разных деревьев, со всех подряд. Правда, они настолько ленивы, что ждут, когда плоды перезреют и сами упадут с дерева. Мне порой кажется, лишний раз поднять лапу, чтобы сорвать плод, – для них это уже чрезмерное усилие.
– Вижу, они тебе не слишком-то нравятся, Люцифер, –  усмехнулся мой незримый собеседник.
– Да, Господин. Не слишком.
– Но все же, не приметил ли ты: может быть, есть дерево, которое они по непонятным причинам обходят стороной, не прикасаясь к его плодам, как бы те ни были ароматны и притягательны на вид?
Когда вопрос о плодах прозвучал во второй раз, я уже не на шутку разозлился, решив, что Старикан просто смеется надо мной.
– Прости, Господин, но мне нечего ответить Тебе на это. У меня слишком много подопечных, чтобы я мог тратить время, бродя за ними по пятам и подсчитывая деревья, с которых они берут или не берут плоды. Меня сейчас куда больше заботит партия морских свиней, которых давно пора выпускать в открытый океан.
– Ничего, свиньи подождут. Скажи Мне лучше, Люцифер, что ты думаешь об идее наделить одно из земных животных даром бессмертия.
– По своему скудоумию не успеваю следовать полету Твоей мысли, Господин, –  с трудом сдерживая насмешку в голосе, процедил я. – Бессмертное животное?
– Да, Самаэль. Земное существо, наделенное вечной жизнью и молодостью. И даже не одно существо, а целый вид из плоти и крови, и представители его будут лишены механизма старения. Их организмы будут постоянно обновляться, не ведая болезней и увядания.
– Сожалею, Повелитель, но мне непонятен смысл существования такого животного, – ответил я, подумав. – Будь это травоядные, они съедят всю зелень, а будь они хищники, – пожрут всех других существ вокруг себя. А кроме того, рано или поздно они так расплодятся, что земля просто не сможет их выдержать, не говоря уже о том, чтобы прокормить. И во имя чего? Лишь дух и энергия бессмертны. Зачем же может понадобиться вечная материя? Даже планеты и галактики имеют свой срок. Почему же земная песчинка должна жить вечно?
– Тут ты не прав, Люцифер. Взять хотя бы Адама и Еву. Ты ведь заметил, что, несмотря на лень, они весьма смышлены и, в отличие от всех прочих тварей, обладают членораздельной речью.
– Они выросли у меня на глазах, Господин. Конечно, мне хорошо известно, что они не лишены достоинств. Их способ общаться между собой, и вправду, весьма отличается от языка остальных зверей и птиц. Я бы даже сказал, они почти разумны, насколько это вообще возможно для животного. Но это и вредит им, заглушая голос инстинкта…
– Но голос инстинкта не так уж нужен в Эдеме, а у Меня, открою тебе секрет, и нет намерения переселять их на большую землю. Зачатки разума при полном послушании сделают их прекрасными пастухами на райских пастбищах. Подумай сам, они способны разговаривать и понимать, осваивать навыки и действовать сообща – ни одно другое животное не способно на это. Став твоими помощниками, они бы переняли у тебя все необходимые навыки, облегчив твою работу.
– Помощники мне бы не помешали, Господин. Но не проще ли дать мне нескольких ангелов, которых не нужно годами дрессировать, объясняя каждый шаг. Адам и Ева умрут раньше, чем освоят все тонкости пастушьего  ремесла…
– Потому-то Я и хочу даровать им бессмертие, равно как и их детям. Когда число их потомков станет достаточным, чтобы уследить за всеми животными Эдема, они просто утратят способность размножаться, так что опасности перенаселения, о которой ты говоришь, нет и в помине.
– Но не жестоко ли это, Господин, по отношению к земным существам – лишить их главной радости всех животных, радости продолжения рода и плотской любви. И что взамен? Вечная жизнь, которую они даже не способны оценить?
– Ты же сам лишен тех радостей, о которых говоришь, – возразил Сущий. – Разве жизнь твоя не имеет смысла? Разве ты не бываешь счастлив?
– Но я не животное! Я соткан из духа, а не из плоти, и радость моего бытия – это радость мысли, радость сознания своего долга и предназначения, способность принимать самостоятельные решения…
– Которая, как известно, не довела тебя до добра! – услышал я резкий ответ. – У потомков Адама и Евы будет все, что только может пожелать земное существо, и, не ведая плотской любви, они не будут страдать, ведь у них не будет и потребности в ней. Зато они не изведают ни страданий старости, ни болезней, ни горечи утраты. А когда они настолько освоятся в роли пастухов, что смогут полностью заменить тебя, ты сможешь вернуться на небо и вновь возглавить небесное воинство! Разве ты не мечтаешь об этом?
Услышав последние слова Старика, я чуть не захлебнулся радостью. Как, не ослышался ли я? Вновь вернуться в обитель ангелов, вновь встать во главе своих воинов!
– Правильно ли я понял, Повелитель? – воскликнул я, забив в волнении крыльями.
– Да, ты прощен, Самаэль! И Я давно отозвал бы тебя из райских кущ, но кто же может заменить тебя там? Ни один ангел, ранее служивший пастухом, так искусно не справлялся со своей миссией… Но если Адам и Ева обучатся у тебя, то они, будучи плоть от плоти земли, непременно справятся. Как думаешь, Люцифер?
– Конечно, Господин! – выпалил я, хотя, по совести, меня в тот момент совершенно не волновало, хорошо или плохо справятся со своей задачей Адам и Ева. Только бы самому вырваться оттуда, только бы вернуть былое величие!.. Но тут неприятное воспоминание резануло, как острый нож, и я вновь помрачнел.
– Что смущает тебя, Люцифер?
– Господин… Я подумал об архангеле Микаэле.
Некогда мой главный помощник, Микаэль был назначен предводителем небесного воинства после моей вынужденной отставки. Не могу сказать, что я уж очень любил этого юнца. На мой вкус, он был слишком исполнителен, полностью полагался на волю вышестоящего, проявляя порой чудеса храбрости, но, увы, не самостоятельности. А в бою иногда умение принимать решения и действовать вопреки заданной стратегии бывает намного полезнее слепой преданности.
Все мы хорошо знали предназначение нашей крылатой армии – зачищать вселенную от случайных порождений неуемной фантазии Сущего. Однако никто точно не знал, почему вопреки его всемогущей воле в мире то и дело возникали полчища неуправляемых, безжалостных химер, сеявших кошмары, бред и безумие, способных поглотить любой дух, стоило лишь по неосторожности подпустить их поближе. Но я всё же догадывался о причине. Подобно тому, как в мире снов сами собой рождаются кошмары, так и в мире Сущего, взращенном в его гениальной голове, в химерах воплощались его невысказанные страхи и тревоги.
В отличие от меня Микаэль, казалось, даже не утруждает себя мыслью, во имя и против чего он борется. Если Сущий отдал приказ, он должен быть выполнен любой ценой, вот и все. До сих пор такой подход к делу не был помехой: решения о зачистках не подлежали сомнению. Но кто знает, что будет завтра…
Так или иначе, было одно обстоятельство, которое вынуждало меня защищать интересы Микаэля. Однажды в тяжелом бою с химерами он спас мне жизнь, невольно сделав меня своим должником.
– Я вспомнил о Микаэле, Господин. Ведь теперь он предводитель небесного воинства. И если я вернусь на прежнее место, что же будет с ним?
– Микаэль лишь временный предводитель и прекрасно знает это. Ты вернешься, и все станет как прежде. Ты будешь полководцем, а он – твоей правой рукой.
– Господин, но я не хотел бы…
– Такова Мояволя, Люцифер. Ты научишь Адама и Еву возделывать Мой сад и после этого вновь станешь предводителем воинства. Но для этого на нынешнем поприще пастуха выполни еще одно, последнее поручение. Сейчас ты должен неотлучно следить за Адамом и Евой и подмечать, с каких деревьев они берут плоды, а какие не трогают. Это очень важно. А теперь иди.
– Слушаю, Господин. И благодарю.
На прощание я вновь преклонил голову перед Сущим, а затем, подняв меч и вложив его в ножны, удалился.

– Здравствуй, Ева, – прошипел я, высунувшись из густой травы прямо у ее ног.
Помня о приказе Сущего неотступно следовать за нею и Адамом, я на время вселился в тело пребывавшего в Эдеме на испытании питона. Так мне сподручнее было выполнять неблаговидную роль шпиона, ползая в траве или повиснув на ветвях дерева. Архангелу же заниматься такими вещами вовсе не престало. Следить за Адамом было просто – он большую часть времени спал, притулившись где-нибудь в тенечке, но вот Ева, любопытная зараза, все время норовила куда-нибудь удрать. То я еле поспевал за ней, когда она бегала, гоняясь за бабочками; то находил ее возле пруда, в котором она сосредоточенно пыталась выловить собственное отражение; то она собирала плоды под разными деревьями и начинала – не есть их, как все нормальные животные, нет! – а составлять из них на земле разные узоры-звездочки-цветочки… Впрочем, все ее усилия направлены были только на развлечения. Если нужно было что-то сделать по необходимости, тут они с Адамом ленились одинаково.
«Господи, ну какой сад они могут возделывать! – с досадой думал я в такие минуты. – Какими пастухами, скажите на милость, могут быть!» Но вслух я этого не сказал бы ни за что, ведь я хотел вернуться на небо.
Следуя по пятам за своими поднадзорными, я уже наизусть выучил все деревья, с которых они питались. Сначала я не замечал ничего особенного, казалось, все плодоносные деревья годятся для них одинаково. Но потом я обратил внимание на пышную яблоню, растущую особняком от других деревьев на симпатичной полянке, как раз недалеко от того места, где Адам и Ева проводили больше всего времени. Яблоня эта источала такой невероятный аромат, что все райские птицы слетались, желая поклевать сладкие розовые яблоки, растущие на ее пропитанных солнцем ветвях. Несколько раз я видел, как дети Лилит бродили недалеко от этой прекрасной яблони, собирая плоды других деревьев, но к ней никогда не приближались, словно чего-то опасаясь. Тогда-то я понял, что напал на нужный след.

– Как твои дела, Ева?
Увидев говорящего питона, Ева сначала удивилась и даже немного испугалась, но внимательно посмотрев мне в глаза, сразу успокоилась и радостно улыбнулась.
– А, это ты! Здравствуй! У меня нет никаких дел, – засмеялась она, простодушно разведя руками, – так что мне хорошо.
– Куда же ты направляешься, позволь узнать?
– Пойду посмотрю, много ли еды нападало за ночь, – ответила она, прищурившись, и задумчиво поглядела в сторону плодовой рощи. – А то зверье все плоды перетаскает, и нам ничего не останется.
– Ева, а ты не пробовала залезть на дерево и сорвать плоды с верхних ветвей? – с трудом скрывая раздражение, спросил я.
Ева удивленно посмотрела на меня, и, помолчав немного, вдруг залилась новым приступом беззаботного смеха.
– Зачем же мне лезть на дерево, когда плоды сами падают? Надо лишь немного подождать!
– Понятно...
Вздохнув, я обвил Еву кольцами и, взгромоздившись ей на плечи, повис вокруг шеи.
– Раз так, пойдем вместе.
Она не торопясь побрела между деревьев, неся меня на плечах, и пока она выбирала плоды к завтраку, мы разговаривали.
– Брось ты эту гадость, –сказал я, недовольно понюхав недозревшую сливу, которая, видимо, была сброшена на землю какой-то птицей. – Пойдем лучше вон на ту полянку. Я покажу тебе прекрасную яблоню! Ты таких плодов еще не пробовала!
– Нет-нет! – Ева испуганно отшатнулась назад и остановилась как вкопанная. – Я знаю эту яблоню. Но нам с нее есть нельзя.
– Это еще почему? – насторожился я, чувствуя, что вот-вот разгадаю смысл унизительного задания, которое дал мне Сущий.
– Я… тебе не скажу.
– Почему же?
– Потому что это секрет! Ты знаешь, что такое секрет?
– Это то, о чем никому не говорят, – помрачнев, ответил я и пестрой лентой сполз с шеи Евы на землю. – Ну что же, храни свой секрет. Не очень-то мне интересно его знать…
– Эй, подожди-ка! – воскликнула Ева, увидев, что я удаляюсь прочь, даже не попробовав ее уговорить. – Я сказала, что это секрет, неужели тебе не интересно?
– Нет.
Но я стал ползти чуть медленнее, чтобы ей было легче меня нагнать.
– И ты даже не попросишь меня рассказать, чтобы у тебя тоже появился секрет?
– Нет.
Растерявшись и заметно расстроившись, она на время замолчала, следуя за мной, но потом не выдержала и заговорила снова.
– Ну ладно, уговорил, я тебе все расскажу.
– Я тебя не уговаривал, – ответил я, но остановился и, обернувшись, приготовился слушать.
– Мы с Адамом не можем рвать плоды с того дерева, потому что нам запретили.
– И кто же?
– Отец.
– Кто, прости?..
– Наш отец, – ответила она, улыбнувшись. – Мы его не видим, но слышим. Как и тебя обычно.
Тут она замолчала на минутку и, присев в траву у кустика, помочилась. Непринужденно отряхнувшись, она снова поднялась, улыбнулась и, как ни в чем не бывало, продолжила объяснять.
– Мы начали слышать голос. Раньше мы слышали твой голос и голоса зверей и птиц, но это другой голос, новый. Он громкий и даже грозный. Он нам сказал, что он наш отец.
– В самом деле? – прошипел я, усмехнувшись, но затем крепко задумался.
– Ну, а про вашу маму он вам что-нибудь говорил, этот голос? – спросил я через некоторое время.
– Какую еще маму? – удивилась Ева. – Нет, он говорит, что слепил нас из глины. Поэтому мы вышли такие гладенькие и золотистые! – Она снова засмеялась и, ужасно довольная собой, закружилась на одной ножке. – Хотя нет, говорил про маму. Говорил, что это я скоро стану мамой!
– Ну, об этом я и сам как-то догадываюсь, – с усмешкой буркнул я, задержавшись взглядом на ее животе, который за последнее время еще прибавил в размерах. – Ну, а что еще ваш... отец вам рассказал?
– Он говорит, что у нас всегда все будет так же хорошо как сейчас, если только мы не будем рвать плоды с той яблони, о которой ты говоришь.
– И как он объясняет это свое условие? Она что, ядовитая?
– Не знаю... Вообще-то я много раз ходила к ней и видела, как птицы охотно едят с нее.
– Зачем же ты ходила к яблоне, раз тебе нельзя с нее есть?
– Ну так, интересно…

Когда Ева ушла кормить Адама завтраком, я вышел из шкуры змея и направился к яблоне, которая доставила мне столько хлопот за последние дни. Я осмотрел ее со всех сторон, изучил ее плоды – ничего в ней не было особенного, обычные яблоки, хорошего качества, сладкие… Как там она говорила? Отец?.. Единственное условие…
– Будь я проклят!
Ударив крыльями о землю, я рванулся вверх и сделал в воздухе победную «мертвую петлю». Я понял!

Старший из архангелов, прекраснейший из херувимов… На моих глазах проходили все чудеса творения. Я видел, как Старикан ничто превращает в материю, а материю обращает в живые организмы. Я видел, как из простых сгустков энергии, как и я когда-то, на свет рождаются ангелы и духи, способные мыслить, обладающие волей и самосознанием, но… Увы, не имеющие права и возможности творить. Ни я, ни остальные ангелы не были наделены этой уникальной привилегией. Мы были лишь зрителями в театре мироздания, лишь исполнителями и помощниками Старика, не более. Мне всегда казалось, это так несправедливо – не позволять нам создавать что-нибудь самим, уготовив лишь роль пособников…
И вдруг – такой шанс! Пусть я не способен оживить мертвую материю, зато мне предоставляется случай живое сделать еще более живым. Кто еще способен на такое!
Убедившись, что яблоки на запретном дереве самые обыкновенные, я вдруг понял: дело вовсе не в них. Но в чем же тогда?.. Ответ напрашивался сам собой. Дело в самом запрете. Если есть запрет, значит, есть опасение, что… его могут нарушить! А раз Адам и Ева могут его нарушить…
Мысль работала все быстрее и быстрее. Зародившаяся идея все более и более меня увлекала, открывая новые неизведанные горизонты. Ай да Старикан! Задумать такой эксперимент!
Никогда еще до этого дух и материя не сливались воедино, потому-то животные и не имели свободы выбора, не мыслили, не ведали добра и зла. И вот впервые за всю историю бытия это, наконец, произошло. Адам и Ева, которых я до сего времени считал не более чем говорящими обезьянами, были вовсе не животные, это были духи, заключенные в плоть!
Строжайший запрет трогать яблоню – это была проверка на послушание, на управляемость этих удивительных гибридов, которых Старикан хотел сделать такими же послушными вассалами, какими были для него ангелы. Плоть от плоти земли, но при этом обладающие душой и разумом… Сколько интересных экспериментов можно было бы провести, сколько удивительных дел сделать с ними сообща! Но разве в своем сумасбродстве Сущий когда-нибудь согласится на это? Нет, ему не нужны экспериментаторы, ему нужны пастухи, садовники, исполнители…

Вернувшись к Еве, я снова заговорил с ней о голосе, который она слышит, и о запретной яблоне, плоды которой давали мне шанс убедиться в правильности моей догадки.
– Подумай сама, разве есть хоть какое-то разумное объяснение, почему нельзя пробовать плоды, которые не только не ядовиты, но настолько вкусны, что все райские птицы слетаются отведать их…
– Не знаю, наверное, нет. Но ведь отец запрещает нам трогать яблоки!
– Но почему? Просто так, из сумасбродства, из прихоти?
– Но он грозит нам смертью, если мы нарушим запрет!

«И сказал змей жене: нет, не умрете, но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло».

Долго Ева не могла взять в толк, о чем я говорю. Не зная, что такое добро и зло, она засыпала меня вопросами. И чем больше она слышала от меня объяснений, тем больше новых вопросов у нее появлялось. В конце концов и мне самому уже стало по-настоящему интересно учить ее. И тогда она позвала Адама, чтобы он тоже послушал и поучился. Не один вечер провели мы в разговорах о добре и зле и о том, чем они отличаются. Не один вечер я бился, втолковывая им, что значит поступать по своему усмотрению и принимать самостоятельные решения. Потом я ушел несколько в сторону, рассказывая, как велика и прекрасна земля, как широко и обильно мироздание. И они были до крайности удивлены, узнав, что мир не сводится к одному только Эдему.
– А ведь отец никогда ничего такого не рассказывал нам… – задумчиво протянула Ева, многозначительно смотря на Адама.
– Да, – буркнул тот в ответ. – Очень даже странно.
Они сидели передо мной на поросшем травой пригорке и смотрели, как темное небо укутывается дымчатым звездным покрывалом. Мне больше незачем было вселяться в змея. Я просто незримо присутствовал рядом, а они жадно слушали мой голос, звучавший одновременно и вовне, и внутри них самих.
– А знаешь, и правда, запрет трогать яблоки на том дереве какой-то дурацкий, – почесав затылок, сказала Ева, обращаясь то ли ко мне, то ли к Адаму.
В ответ мы оба промолчали.
– А вот возьму и сорву яблоко, – капризно продолжила Ева. – Почему нельзя, если мне хочется? Ты рассказал, что такое добро и что такое зло, так вот я не вижу ничего плохого в том, чтобы есть яблоки! Кому от этого может быть вред?
– Да, очень даже странно, – с возмущением поддержал ее Адам, дергая себя за бороду.
– Прямо сейчас пойду и сорву. Как думаешь? – спросила она меня.
– Не знаю, дорогая, – задумчиво ответил я ей. – Это твоя жизнь. Ты сама решаешь, что тебе делать.
Поднявшись со своих мест, Адам под предводительством Евы решительно направились по темной роще плодовых деревьев на освещенную светом луны поляну, где в ночном сумраке благоухала запретная и оттого еще более прекрасная яблоня. Сорвав яблоко, Ева отважно откусила от него внушительный кусок и дала попробовать Адаму.
– Вкусно, – деловито констатировала она. – И ничего в нем нет такого страшного.
– Да, очень даже странно, – с хрустом жуя яблоко, согласился Адам.

Расставшись со своими учениками, я полетел прочь, раздумывая о том, что делать дальше. Погруженный в размышления, я не заметил, как ясное звездное небо вдруг заволокли тучи, а над головой ударила молния. В том месте, где сверкнула зарница, меж облаков образовался черный котлован, вращающаяся воздушная воронка, и вырвавшийся из нее невидимый смерч неожиданно подхватил меня, завертел, закрутил и стал засасывать куда-то ввысь, в темноту, в черную бездну небосвода.

– Как он посмел! Как посмел! – возмущенно бушевали члены небесного совета, срочно созванные в связи с непредвиденными обстоятельствами.
Нарушить приказ! Предать доверие! И это сразу после того, как Сущий даровал ему прощение! Невозможно! Недопустимо!
Приведя меня «на ковер» по приказу Сущего, они с ужасом и интересом смотрели на мою сумрачную фигуру, склонившуюся у подножия небесного престола. Господень гнев, обрушившийся на мою голову, был настолько ошеломляющ, что я, никак не ожидавший столь быстрой и бурной развязки, на все обвинения лишь гордо молчал, с напускным равнодушием смотря прямо перед собой.
– Неблагодарный, неверный, взбалмошный Люцифер! Что натворил ты ради одной своей прихоти! Ты думал, это ты следишь за Адамом и Евой, но это Я все время следил за тобой! Я видел, как ты нарушаешь Мой приказ, как вместо того, чтобы следить за ними и обучать их возделывать Мой сад, ты учишь их следовать собственной воле. Научившись у тебя, они нарушили единственный запрет, который был у них, и теперь всегда будут нарушать Мои заповеди, поступая так, как сами пожелают! Если бы ты знал, если бы только мог представить, во что способно превратить землю существо, ведомое собственной волей и разумом, но обуреваемое животными страстями! Разве ты утруждал себя раздумьями?! В своей гордыне ты лишь хотел настоять на своем, ты предал Мое доверие ради бездумного эксперимента, не заботясь о последствиях. Ну что же, пусть будет по-твоему. Не быть Адаму и Еве пастухами Моих стад посреди райских кущ!

«И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно. И изгнал Адама…»

Я должен перегнать из Эдема на большую землю всех животных, а следом за ними увести Адама и Еву. Ступив на новые земли, они утратят бессмертие, взамен обретя свободу, а Эдем навсегда скроется в глубинах океана, дабы ни они, ни их отпрыски не смогли вернуться в райские кущи по собственной воле. Таково было решение совета.
– Ты поможешь адамовой семье обосноваться на новом месте, научишь их, как отсрочить неизбежную кончину, а затем вернешься к подножию Небесного Престола и понесешь справедливую кару за содеянное, – передал мне приказ Сущего архангел Гавриэль, провожая обратно на землю.

В тягостном молчании мы втроем с Адамом и Евой двинулись навстречу судьбе, оставляя на погибель цветущий, благодатный Эдем. Тела моих подопечных теперь были стыдливо опоясаны резными листьями смоковницы, но символическая эта одежда не могла уберечь их ни от шипов колючих кустарников, ни от укусов кровососущих насекомых. Непривыкшие к странствиям, они вскоре начали выбиваться из сил. Их нетренированные мышцы заныли, изнеженные ноги покрылись кровавыми мозолями, и от этого они окончательно пали духом. Ева тихо плакала, утирая слезы зеленым листочком, Адам, насупившись, уныло смотрел в землю.
– Почему? Почему он нас прогнал? – наконец заговорила, всхлипывая, Ева. – Что мы такого сделали? Он ведь наш отец… Сам говорил…
– Да, очень даже странно, – подавленно проговорил Адам. – Из-за какого-то яблока. У него их… Сейчас, между прочим, время обеда. И послеобеденного сна. А вместо этого я бреду, сам не зная куда. Странно, даже очень…
Услышав от своего супруга столь длинную тираду, Ева удивленно и с уважением посмотрела на него, на минуту даже забыв о постигшем ее несчастье. Но затем, все вспомнив, она еще больше расквасилась, пустив слезы в три ручья.
– Дом! Милый дом! Как же мы теперь…
– Но ведь все живые существа рано или поздно покидают Эдем, – возразил я наконец, чтобы их приободрить. – Достигнув зрелости, они уходят покорять новые земли и уже сами заботятся о себе. Так чем вы лучше других?
– Но отец обещал оставить нас у себя навсегда! А взамен мы бы возделывали райский сад…
– А теперь вы будете возделывать свои собственные сады. И если постараетесь, у вас будут и плодовые деревья, и ручные звери, и собственный кров – вся земля будет у ваших ног!
– Зачем, мы ведь все равно умрем… – пробурчал в ответ Адам. – Нам так сказали.
– Ой, правда! – вспомнив, в ужасе воскликнула Ева. – Теперь мы умрем… А могли бы жить вечно, если бы не яблоко, так он нам сказал напоследок!
Она остановилась и безвольно опустилась на траву, закрыв лицо руками.
Слушая ее, я был рад, что они меня не видят. Что я мог возразить им на это, чем утешить?.. Недооценил я Старика. Или наоборот переоценил, не знаю. Только не думал я, что он так легко откажется от своего плана даровать им вечную жизнь. Но вслух я сказал другое:
– Не пойму я вас. Вы что, умираете? Вот прямо здесь, сейчас?
– Да вроде бы нет, – нервно подергав себя за бороду, ответил Адам.
– Тогда хватит ныть, лучше поторопитесь! До захода солнца нам надо найти для вас подходящий ночлег. Это в Эдеме все звери были вам друзьями, а здесь они с удовольствием полакомятся вами, если только вы не укроетесь в безопасном месте.
– Это все из-за тебя, – сквозь зубы проворчал Адам, помогая Еве подняться, чтобы продолжить путь. – Все твое вечное любопытство, все-то тебе попробовать надо!
– А что я? – возмутилась она. – Сам-то, сам! Когда нас спросили, сразу всю вину на меня свалил! Предатель, ябеда!
– А ну-ка перестаньте ссориться! – гаркнул я на них, теряя терпение.
– А ты бы помолчал! – неожиданно набравшись смелости, напустилась на меня Ева. – Это ты нас погубил, ты пристал к нам со своим добром и злом!
– Да, очень надо! – поддержал ее супруг.
– Ты обманул нас! Обманул! Ты – вот кто во всем виноват!
– Вот именно!
– Может, и так, – спокойно ответил я на это, – но тот, кто называл себя вашим отцом, отвернулся от вас, стоило один раз нарушить его волю, я же по-прежнему здесь, хоть вы проклинаете меня и непрерывно жалуетесь.
Мы снова погрузились в молчание. Немного отстав от мужа, покрасневшими от слез глазами Ева посмотрела назад, туда, где за горизонтом растаял призрачный Эдем, потом перевела задумчивый взгляд на извилистую тропу, уводящую ее в волнующую неизвестность, и почти шепотом спросила:
– Ты ведь останешься с нами, правда?
– Да. Некоторое время. Пока вы не привыкнете.
– А потом? Что будет потом? – не унималась она. – Ведь скоро родится ребенок. А там, может быть, будут еще дети. А у них свои дети… Ты ведь не бросишь их в трудную минуту? Обещай мне!
Она с надеждой всматривалась в пустоту, тщетно пытаясь уловить в воздухе мои очертания, и я, склонившись над ней, тихо произнес:
– Обещаю.

День уже клонился к закату, когда звериная тропа вывела нас из леса в зеленую долину, огороженную цепью каменистых гор. В небольшом ущелье между камнями бежал ручей, а в подножии горы я обнаружил подходящую пещеру – сухую и достаточно просторную, чтобы хотя бы первое время служить моим подопечным надежным укрытием. Приказав Еве собрать сухих веток, я объяснил ей, как из камня высечь искру.
– Только большой огонь страшен, – объяснил я ей, – маленький же послужит вам источником жизни, почти таким же важным, как и пресная вода. Сейчас лето, поэтому стоят теплые дни, но ночами здесь становится свежо, а с приходом осени и вовсе похолодает. Огонь не только поможет вам согреться и обогреть жилище, но и не подпустит к пещере лесных хищников.
Пока Ева тренировалась высекать искру, я принялся учить Адама, как из молодых ветвей сделать лук и стрелы. А когда рассвело и они оба немного отдохнули, я повел Адама на его первую охоту.
Поначалу наши поиски были тщетными, но вот, притаившись за деревом, мы увидели, как из чащи леса на поляну выбежал олень. Тревожно перестукивая копытами, он замер, повернул грациозную шею в нашу сторону и испуганно прислушался.
– Тише! – шепнул я Адаму на ухо. – Видишь, он почуял тебя, смотри не спугни. Постарайся навести стрелу как можно точнее и стреляй лучше в шею, так ты сразу убьешь его.
– Но как же я могу выстрелить! – жалобно произнес Адам в ответ, и глаза его увлажнились. – Он ведь такой красивый, безобидный, жалко же!
– Адам. Скажи, ты жить хочешь?
– Да, – растерянно ответил он.
– А чтобы жила Ева? И ваш будущий ребенок?
– Ну конечно!
– Тогда стреляй.
Нетвердой рукой Адам поднял лук и, зажмурившись, выстрелил.

Своим долгом я считал научить Адама и Еву выживать искусственно, ведь естественные механизмы выживания у них практически отсутствовали.  Первым делом я стал обучать Адама делать оружие и убивать животных. Еве же рассказал, как приручить огонь и приготовить на нем пищу, поскольку их желудки плохо усваивали сырое мясо. Обернувшись в звериные шкуры и вооружившись новыми знаниями, в постоянной борьбе за жизнь они забыли о лени и праздности. Я видел, как день ото дня крепнут и подтягиваются их тела, как из наивных детей со слабой волей и неокрепшим разумом они превращаются в человеков – членов и основоположников сильного, свободного общества. Адам стал смелым охотником, Ева – обольстительной женщиной. Вскоре у них родился первенец, нареченный Каином. Я с удовольствием наблюдал, как этот вихрастый, резвый мальчуган делает свои первые шаги, с какой любознательностью осваивает окружающий мир, но мне не суждено было ни застать периода его взросления, ни увидеть совершенного им братоубийства, со временем ставшего притчей во языцех.
Однажды, отдыхая после очередного суетного дня, Ева сидела у входа в пещеру и наблюдала, как гаснет закат, сменяясь мглистой синевой ночи. Я незримо присутствовал рядом и видел, что она грустит.
– Уходишь… – печально проговорила она.
– Да, пора, – тихо ответил я.
– Ты вернешься когда-нибудь?..
– Не знаю. Может быть.
– Я буду скучать по тебе.
– Не стоит. Но если однажды, проснувшись до рассвета, ты увидишь, как на небе загорается утренняя звезда, вспомни обо мне.
– Я назову ее твоим именем**, – ответила Ева, – и тогда каждую ночь, ожидая рассвета, я буду думать, что ты по-прежнему где-то рядом.

Тогда я и представить не мог, что наш последний разговор с Евой станет для меня роковым пророчеством. Вернувшись в небесную резиденцию, я, наконец, узнал, какова будет мера моего искупления. Меня приказано было доставить на вторую планету от Солнца, ту самую, которую Ева окрестила моим именем. Издалека прекрасная и таинственная, скрытая от глаз плотным одеялом облаков, вблизи она оказывалась коварным чудовищем, смрадной раскаленной геенной, насквозь пропитанной серной кислотой и углекислым газом. Царство вечной смерти, не допускающее даже мысли о зарождении жизни, – она была полным антиподом животворящей Земли. Здесь мне и предстояло понести уготованное Сущим наказание.
Растянувшись на бесплодной поверхности своей тюрьмы, я лежал без движения, отданный на мучения пленной химере. Порождение ночного кошмара, она снова и снова насылала на меня видения, весь ужас которых не может представить человеческое воображение. Лишь изредка приходя в себя, в короткие минуты просветления я мог тешиться проклятиями, которые с отчаянной яростью посылал в пустое, безучастное небо.
– Терзай меня сколько пожелаешь, но тебе не сломить моей воли! – кричал я, с силой прорываясь сквозь приступы чудовищного бреда. – Ответь, что тебя так напугало?! Ты, Сущий, повелитель мира, неужели ты струсил перед крошечной песчинкой одухотворенной материи, именуемой человеком? Не потому ли ты отвернулся от него и изгнал из Эдема, что увидел в нем силу, способную противостоять тебе и твоему могуществу? Ты породил человеческий род, желая видеть его пастухом своих пастбищ, послушным рабом, возделывающим твой райский сад. Я же освободил его, чтобы он вырастил свои собственные сады, творя новый мир внутри старого, созданного тобой! И пусть ты не дал человеку обещанного бессмертия, но он все равно обретет его – в лице всего человечества!
Но на все мои воззвания мне отвечала лишь равнодушная тишина да мерзкий хохот торжествующей химеры.
Так продолжалось до тех пор, пока, наконец, в благодатной обители ангелов, в чистой лазури не ведающего страданий эфира не раздался голос Сущего, милостиво возгласивший: «Довольно!». Освобожденный из лап химеры, я был возвращен в небесную резиденцию и получил назад свое оружие – знак того, что мера понесенного мною наказания исчерпана и теперь я вновь могу вернуться на службу к своему Господину.
– Во второй раз Я дарую тебе прощение, мятежный Люцифер! Но помни, третьего раза не будет. И чтобы в короткой памяти твоей не стерлись эти Мои слова, отныне Я лишаю тебя небесного имени Самаэль и права когда-либо вновь возглавить Мое небесное воинство. Ты променял это право на прихоть управлять человеческим родом, так что ж, да будет так. На откуп Я отдаю тебе управление всеми делами земными. Но помни: если увижу Я, что где-то в царствии твоем творится зло и беззаконие, Я без тени сомнения буду выжигать очаги его.
С достоинством наклонив голову, я выслушал решение Сущего, но на этот раз мой меч не покинул ножен, так и оставшись при мне.

За то время, пока я отбывал заключение на огненной планете, на земле, как оказалось, минуло более тысячи лет. Адам и Ева уже почили, оставив после себя множество потомков и прожив невероятно долгую для земных существ жизнь – видимо, сказалась печать былого бессмертия. Расселившись в изобилии по разным уголкам суши, адамовы отпрыски разделились на народы, языки их смешались, а внешность изменилась в соответствии с различиями в климате и природных условиях.
К моменту моего возвращения люди уже перешли ту черту развития, за которой управлять ими было практически невозможно, и мне ничего не оставалось, как лишь немного помогать им, любуясь их впечатляющими достижениями. Я видел: они делают именно то, что я ожидал от них – строят города, взращивают цивилизацию, создают свой мир внутри мира Сущего. Но увы, я не мог не видеть и другое – человеческую слабость, тягу к удовольствиям, которая, легко перерастая в разнузданность и преступление, превращала все их достижения в прах.
Сущий держал слово: обнаруживая очаги порока, он безжалостно выжигал их огнем и раскаленной лавой, сметал ураганами, вымарывал из книги жизни эпидемиями и голодом. И вот однажды на небесном совете я услышал решение, которое должно было навсегда положить конец моим надеждам, уничтожив все плоды моих стараний.
– Люцифер, – обратился ко мне Сущий. – Когда-то Я отдал тебе в управление бесценную жемчужину – благодатный Эдем. Но ты предал Меня, и райские кущи навсегда исчезли под толщами воды. Теперь Я отдал тебе в управление деяние рук твоих – человека, ведающего добро и зло, но ты и здесь не справился. И повсюду на земле Я вижу лишь мерзость и преступление. Так пусть же, подобно Эдему, вся суша земная скроется в недрах мирового океана!

«И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, от человека до скотов, и гадов и птиц небесных истреблю, ибо Я раскаялся, что создал их».

Что мог изменить один голос, слабый голос опального архангела в сонме послушных марионеток Сущего? Решение о всемирном потопе было поддержано почти единогласно, и мой одинокий протест потонул в восхищенном гуле ангельских голосов, поющих славу Великому Правителю Вселенной.
Покинув совет, я уже знал, что должен делать. Время споров закончилось. Настало время решающей схватки, итогом которой могло стать из двух только одно: победа или смерть.

Да, на небесном совете один мой голос не мог перевесить раболепное единодушие серафимов. Но я знал: есть и другие голоса. Голоса, которые никто не слышал. Голоса тех, кто никогда не бывал на небесных советах, но держал Господство, Силу и Власть Сущего на своих плечах. Это были рядовые ангелы-воины, простые солдаты небесной армии, с которыми мы не раз с оружием в руках отстаивали старый мировой порядок. Мы сражались за гармонию против хаоса, за хрупкую жизнь против колосса небытия и за жемчужину творения – живородящую Землю. И вот теперь то, за что мы сражались, должен был слизать пенистый язык мощного водяного потока. И мы ничего не могли с этим поделать…
Или все же могли?..
Времени оставалось мало. Надо было действовать быстро, но тихо. Пользуясь тем, что вновь нахожусь в обители ангелов, я начал исподволь прощупывать почву, встречаясь то с одним, то с другим бывшим боевым товарищем и подчиненным. При этом перед самим Сущим и его ближайшим окружением я не стал изображать смирения. Зная мой вспыльчивый и непокорный характер, они бы все равно не поверили, что я так легко сдался. А это в свою очередь породило бы ненужные и опасные для меня подозрения. Поэтому, тщательно скрывая переговоры, которые я вел с верными мне ангелами, параллельно я продолжал громко скандалить, требуя новых и новых аудиенций у Сущего. Во время этих аудиенций я ревностно отстаивал свою позицию.
– Господин, подумай, уничтожая людской род, Ты уничтожишь и всех других сухопутных животных! – взывал я к его благоразумию. – В чем же они перед Тобой виноваты? Вспомни, сколько сил, сколько фантазии Ты вложил, создавая земных тварей во всем их разнообразии! И теперь все они должны потонуть, стать кормом для рыб?
– Вода не огонь, Люцифер. Когда воды отступят, вновь откроется зеленая суша, способная рождать и кормить. И тогда животный мир заново переродится, как переродился он после великого обледенения.
– И сколько времени на это потребуется?! тысячи? десятки тысяч лет?
Но что могло значить время для того, кто никуда не спешит, для того, кто пребывает вовеки?...
Впрочем, это было уже не важно. Я и не надеялся переубедить Старикана. Куда важнее было выиграть время и сохранить в строжайшем секрете то, что готовилось.
К своей великой радости я обнаружил, что в низших слоях ангельской иерархии уже давно накипало недовольство, которое, правда, до сих пор никак не выражалось, во многом из-за отсутствия яркого лидера. Особенно на руку мне сыграло то, что среди серафимов и высокопоставленных херувимов тоже не все оказались довольны политикой Сущего, хоть ранее они и не решались открыто выразить свое недовольство. С их помощью тайные переговоры с рядовыми ангелами и разработка генерального плана заговора пошла намного быстрее. Когда же наступил час «икс» и войско восставших ангелов было готово выступить, мы составляли одну треть от общего числа ангелов, населявших небесные сферы.

«Братья! – обратился я к своим верным воинам, желая воодушевить их перед началом смертельной схватки. – Каждый из вас хорошо помнит все пройденные битвы. Битвы, которые мы с вами выстояли бок о бок, плечом к плечу. Битвы, в которых мы теряли своих товарищей и рисковали жизнью, отстаивая то, во что верили. Битвы, в которых раз за разом, несмотря ни на что, мы побеждали, друзья! Теперь нам предстоит самая главная и самая тяжелая битва в нашей жизни. Она тяжела не тем, что войско противника намного превосходит нас численно. И не тем, что теперь мы – в новой, доселе незнакомой нам роли восставших. Предстоящая брань тяжела тем, что мы направляем оружие против наших вчерашних братьев. Против тех, с кем привыкли считать себя единым целым.
Да, друзья, не может быть войны страшнее, чем война братоубийственная. Но мы с вами твердо знаем – сейчас она необходима. И мы готовы сделать это! Мы направим наши мечи против вчерашних братьев, потому что нам не оставили выбора! Мы с оружием в руках будем отстаивать свою правду, потому что от этого зависит будущее целого мира! Мы будем драться и победим, потому что пришло наше время!
Уверен, никто из нас не хочет лишних жертв. Ведь мы не убийцы, мы воины. И, идя в бой, мы твердо знаем, за что боремся. Своей грудью мы не раз защищали Сущего и его творения. Но сегодня настало время защитить главное творение Сущего от него самого! Он хочет затопить землю – мы спасем ее! Он хочет убить людской род за несовершенство – мы сделаем людей совершеннее, сохранив им жизнь! Он хочет разрушить старый мир – руками смертных мы построим новый!
Создавая нас, тиран отвел нам роль безмолвных исполнителей. Так отвоюем свое право быть хозяевами собственной жизни! Победив, мы низложим власть одного и установим власть равных. Отстояв землю, мы заберем ее себе и возродим потопленный Эдем. Но нашим Эдемом станет целая планета! Божественное семя из утробы зверя породило человека, мы же, наполнив чрева земных женщин, породим сверхчеловечество. Немало жизней в этой войне мы потеряем, немало жизней унесем на острие своих мечей. Но великие цели стоят великих жертв! Вперед, мои возлюбленные братья! За правду, за равенство, за новый мир – победа или смерть!»
Так говорил я, обращаясь к своему войску. И пока я говорил, верные воины отвечали мне едиными устами:
– Да здравствует Люцифер! Да здравствует Освободитель!

Ангела нельзя ранить, нельзя искалечить, его можно только уничтожить. Смерть ангела похожа на яркую флуктуацию, световую вспышку энергии, подобную взрыву маленькой звезды. Случайный наблюдатель, если б таковой нашелся, невольно восхитился бы красотой этого редчайшего явления, но только ангелам известно, какая непоправимая трагедия скрывается за ним.

Сначала мы наступали, практически не встречая сопротивления. Архангел Микаэль, всегда отважный и решительный, на этот раз почему-то медлил с ответным выступлением. У меня даже закралось подозрение, не колеблется ли он, чью сторону следует принять... Раздумья и сомнения были несвойственны его натуре, но здесь был случай исключительный – ему предстояло убивать тех, кто еще вчера прикрывал его спину в боях.
Но колебания Микаэля, если таковые были, длились недолго. Войско ангелов-карателей выступило и стеной преградило нам путь к небесному престолу.

«И произошла на небе война…»

Сейчас я понимаю: в каком-то смысле мы победили. Но это была пиррова победа.
С самого начала мы знали, что нам предстоит сражаться с войском, вдвое превосходящим нас в численности. Но мы знали также: число – это в бою далеко не все. Мы верили, что победим, ведь мы готовы были идти до конца. Победить или погибнуть – у нас не было иного выбора, мы были смертниками, которым в случае поражения незачем ждать пощады. И сознание этого, равно как и вера в свою правоту, вдвое прибавляли нам сил.
Непоколебимая вера, однако, вела не только нас, но и противника. Каратели Микаэля шли в бой, защищая свою истину и своего Создателя. Кому, как не мне, было знать, на что они способны, ведь это были мои бывшие ученики. И они и мы были поистине достойными противниками. Потому это было не сражение, а кромешное месиво.
Мы несли тяжелые потери, но еще большие потери несла армия Микаэля. Каждый мой павший воин забирал в небытие по две жизни на острие своего меча. Мы чувствовали – силы на исходе, но и враг был измотан до предела, все более и более уступая нашему натиску. И вот, когда победа, казалось, была уже близка, появились они…
Свежее подкрепление, новый, полный сил отряд карателей. В это невозможно было поверить! Праведные упыри просто сидели и ждали своего часа, наблюдая за тем, как гибнут их собратья! В критическую минуту Сущий не пожелал считаться с потерями.
Да, небесное воинство сильно изменилось…
Появление неприятельского подкрепления стало для нас смертным приговором – впереди была неминуемая гибель. Но мы продолжали сражаться как дикие звери. Став попарно спиной к спине, мы сыпали удары еще неистовее, чем прежде. Теперь нами управляла новая сила, еще более мощная и сокрушительная, чем вера в победу, – ненависть.
Вспышки, вспышки, вспышки. Мои воины один за другим салютовали огнем на прощанье, рассыпаясь искрами в потемневшем, сгустившемся эфире. Они знали, ради чего умирают, но это я привел их на смерть. Я не смог уберечь их и теперь готов был последовать за ними, однако у меня оставалось еще одно, последнее дело. Я несся сквозь клочья разорванной битвы, во весь голос вызывая предводителя небесного воинства принять последний бой, один на один.
Архангел Микаэль предстал передо мной, принимая вызов. И началась схватка, из которой одному из нас не до?лжно было выйти живым. Я бился с яростью, желая отомстить за тех, кто умирал с моим именем на устах. Он сражался с хладнокровием того, кто уже победил. Мы были одинаково хороши, но здесь везение оказалось на моей стороне. Счастливым движением я обезоружил Микаэля, и мой меч взвился над ним, готовясь превратить его в красочный фейерверк.
И в этот момент со всей яркостью внезапного воспоминания я увидел тот злополучный бой с химерами, когда я в пылу схватки не заметил подкравшуюся сзади крылатую гадину. Разинув пасть, она готова была  поглотить меня целиком, как ненастная ночь поглощает последний луч солнца, но ей помешал вовремя подоспевший Микаэль. А теперь я должен убить его… И меч мой сам собою опустился, так и не нанеся решающего удара.

К престолу Сущего меня приволокли, как пойманное животное, унизительным силком, хотя я уже и не думал оказывать сопротивления. За мной следовала небольшая группа уцелевших повстанцев, как и я, ставших пленниками армии-победителя. Выпрямившись, с высоко поднятыми головами мы выстроились перед лицом небесного правосудия. У нас не было сомнений в нашей участи, и мы собирались принять смерть с достоинством.
«Третьего прощения не будет, Люцифер», – в свое время предупредил меня Старикан, но я не просил его и о первых двух. И сейчас, в последние минуты перед казнью, мне было жаль только одного – все смерти оказались напрасными. Мы не отстояли ни себя, ни свои идеи, ни человеческий род. Мы не смогли предотвратить надвигающийся всемирный потоп, который положит конец свободному, сильному обществу.
Фоновым шумом сквозь меня проходила гроза обвинения, оставляя совершенно безучастным, пока вдруг не прозвучали слова, которых я никак не ожидал услышать:
«За свои злодеяния, Люцифер, ты и твои воины безоговорочно заслуживаете смерти. Но Я знаю, смерть не страшна тебе. И она не может искупить твоей вины, как не может искупить ее ничто иное. За человечество ты сражался, неблагодарный? увязшее в мерзости, погрязшее в разврате? Нет, за себя сражался! за свою гордыню!
Желаешь убедиться? Есть на земле один праведник, через него готов Я даровать людям право на возрождение. Пусть заново возделывают свой сад, и садом им будет вся земля. Ты же добровольно отречешься от всего, что есть у тебя. Ты лишишься голоса, чести и права быть одним из Нас. Отныне имена тебе: сатана – враг, лукавый – лжец, дьявол – клеветник и предатель. И не найдется для тебя и воинов твоих места на небе. Человечество останется жить, но ты за то останешься жить в человечестве. Скованные плотью, ты и твои собратья снова и снова будете проходить круг рождения и смерти, короткого счастья и долгого страдания, редких минут просветления и ежедневного греха. И тогда на себе испытаешь, как непосилен груз познания добра и зла для смертного, подвластного земным страстям. И раскаешься в содеянном.
Ну что, принимаешь ты Мое условие? Или предпочтешь достойную смерть, как и рассчитывал в случае поражения?»
В поисках ответа я обернулся, чтобы увидеть глаза своих воинов, и мои преданные братья преклонили передо мною головы, отвечая на немой вопрос безмолвным согласием.
Тогда, подавая им пример, я первым оборвал свои крылья и швырнул их к престолу Сущего…

*Люцифер – от лат. lux – «свет» и fero – «несу». «Сияющий», «светоносный», «утренняя звезда».
**Люцифер –древнее название планеты Венеры, упоминаемое, в частности, в «Энеиде» Вергилия. Венеру называют утренней звездой, поскольку она становится видна с земли перед рассветом.