Лидия Оганесян

Произведения

Лидия ОГАНЕСЯН
 
СТИХОТВОРЕНИЯ
 
* * *

 Отправляясь в плавание
 на утлой лодочке своего "я",
 одетого в неприкаянность бытия
 и назойливость быта,
 покидаю свой берег,
 где я от ветров сокрыта,
 отдаюсь волнам,
 поскольку склонность
 к мест перемене -
 давняя болезнь
 поэтов и мечтателей,
 и первооткрывателей
 дальних и ближних америк.
 И те километры,
 что ты измерил,
 для меня - звон капели -
 капли минут.
 Даже стылые льдины
 тают однажды,
 в неге солнечной
 ощутив уют.
 Потому, наверно,
 ты не там, а тут,
 в этом городе,
 где стынет кровь
 в милионножильных
 артериях и венах,
 где, вставив ключ
 в зажигание,
 думаешь: повезет,
 где час или день -
 всего лишь мгновения,
 ибо сила трения
 здесь сильнее стократ,
 чем в Америке
 или Папуа Гвинее,
 и каждый шаг вперед -
 это два назад,
 или по окольной
 траектории движения.
 Здесь жизнь сквозь пальцы
 уходит быстрей,
 чем вода иль сыпучий
 песок в часах,
 и, набегу
 заглядывая в зеркало,
 находишь седину в волосах,
 здесь каждый шаг -
 почти что подвиг.
 В какой стране
 герой или стоик
 найдет такой
 для себя простор?
 Мизансцена готова:
 палач и вор,
 и гений из новых
 маленьких фюреров,
 и пошлость, которой
 не видно конца,
 и глупость, которая
 из лица
 делает маску аутичную.
 Эта картина
 почти романтична!
 Здесь место есть
 для трагедий и фарсов...
 Но вот парадокс:
 без него умирают.
 Этот город,
 корнями врастая
 прямо в сердце,
 не отпускает
 животворящих
 своих детей.
 И в странствиях
 устав от потерь,
 к нему возвращаются
 снова, как к другу,
 пытаясь вновь
 раскрутить карусель,
 обреченную
 на движенье по кругу,
 в ослепленье
 считая недугом
 непризнанье
 своих детей



* * *

Мы заменяем мир реальный
на мир незримый, виртуальный.
Не помышляя о замене,
мы радуемся перемене.

И кажется, что мир наполнен
друзьями, песнями. И в сонме
рожденных образов витая,
себя по каплям расточаем.

Ждем откровений, ждем признанья,
проникновенья в тайну знанья,
и грезится, что будет вечность,
но наяву лишь быстротечность

всего, что дарит вдохновенье.
И без ответного движенья,
которое одето в строки,
мы так безумно одиноки!



* * *

Заморочены мы мОроком московским.
Окольцованы мы кольцами дорог.
И, куда спешим, себе сбивая ноги,
опасаюсь, что не знает даже Бог.

И, с опаскою взирая на детей своих,
Он, наверное, не в силах нас понять,
почему же, спотыкаясь на колдобинах,
мы не можем ясный путь себе избрать.

Ведь всему учили нас не раз в истории,
и пути известны все наперечет,
но, сходя упорно с этой траектории,
опыт предков не берем опять в расчет.

Зная, что конечно все и, в общем, пагубно
оставлять себе что-либо про запас,
ищем радости и тщетно ждем отрады мы,
позабыв, что радость жизни только в нас.



* * *

Я так хочу вернуться в лето,
но знаю: невозможно это,
поскольку ливней колесницы
промчались. И готовы птицы
лететь туда, где солнце светит,
а нас все чаще свежий ветер
готовит к встрече холодов.
И вот октябрь уж на пороге,
и листики осин продрогли,
и все пушистей с каждым днем
ковер персидский листьев палых,
и мы вот-вот утонем в нем,
и грусть-тоска на нас напала,
хоть красота не устает
и поражает совершенством,
но летней неги и блаженства
в ней нет, а все наоборот –
одно лишь чувство сожаленья.
Уподобляемся растеньям,
что сиротливо обнажаясь
и с ветром северным сражаясь,
в оцепененье ждут весны.
Они, наверно, видят сны,
в которых солнце светит ярко
(лучи им кажутся подарком),
и звезды, и луна на небе,
в ночную погружая негу,
дают от зноя отдохнуть...
А до весны так долог путь!



* * *

Это просто сентябрь.
Это просто печаль.
Значит, летопрошло
и не врет календарь.

Это просто тоска
нас с тобою гнетет,
а быть может, готовят
крутой поворот.

И, быть может, не все
унеслись поезда,
и для нас все еще
остаются места.

И умчат нас туда,
где возможны мечты,
где нет холода
и пустоты.

Это снова сентябрь,
и взгрустнется чуть-чуть.
Приоткроется истины
вечная суть.

Это просто движенье
по лестнице лет
и стремление вновь
к одержанью побед.

Это осень, мой друг,
это наш листопад.
Нам, как листьям,
уже не вернуться назад.

Это осень свои
расправляет крыла,
в красно-рыжих кострах
нас сжигая дотла.



КРАСНЫЙ СНЕГ

повесть

От белого цвета тоже можно устать. Когда вокруг всё бело, хочется ярких красок. Но моя профессия – геолог, и большую часть жизни я проводила на Севере. А там белым бело!
Вот и теперь я стояла на снегу и вглядывалась в огни подлетающего вертолета, на котором сюда должен был прибыть из лагеря мой муж, такой же геолог, как и я. Я уже предвкушала радость встречи. Время в разлуке казалось мне потерянным. Я должна была рассказать ему обо всём, что произошло за то время, пока мы не виделись и выслушать его рассказы. Крепкий горячий чай и его тепло – вот то, о чем я сейчас мечтала.
День, проведенный в одиночном маршруте, казался вечностью. Вопреки всем инструкциям, одиночные маршруты оставались единственной реальной возможностью хоть что-то заработать. И начальники геологических партий шли на эти нарушения, понимая, что иначе геологам не выжить. Потому и забросили меня на вертолёте сюда для проведения нужных измерений.
Вокруг меня, нетерпеливо пританцовывая, ходил мой верный пес Дик. Это была не простая собака, а помесь лайки и волка. Он всегда ходил со мной на задания. И был незаменим.
Когда огни были уже совсем близко, случилось что-то невероятное: вертолёт вдруг накренился и, как раненая птица, стал кружить на одном месте, приближаясь к земле. Я даже сразу не испугалась. Я стояла в оцепенении, наблюдая это роковое кружение, не в силах сдвинуться ни на шаг. Дик рванулся с места, но через мгновение раздался ужасный грохот, язык алого пламени вырвался из земли, и белый снег стал вдруг не белым, а красным. И это было страшно. Мои ноги вросли в снег, лишая меня всякой возможности двигаться. Дик метался между мною и столбом огня, а я, вдруг обретя способность осознавать происходящее, поняла, что все пропало, Сергей не выжил, а я не имею права даже плакать, потому что теперь я совсем одна в полутысяче километрах от ближайшей помощи. У меня есть только лыжи, мелкашка и мой пес. И я должна выжить и вернуться обратно.
Теперь, когда мой муж за одно мгновение до встречи погиб, я остро осознавала, что должна выжить, как будто он внушал мне эту мысль. Выжить и жить долго – за нас двоих.
Дик вдруг остановился как вкопанный. Будто и до него дошел сигнал из другого мира. Он подошел и лизнул меня в лицо, встав на задние лапы, будто говоря: « Я не покину тебя. Я буду с тобой, что бы ни случилось.»
Мне хотелось побыстрее уйти отсюда. Сергею я уже ничем помочь не могла, а находиться здесь было выше моих сил. Надев лыжи, я двинулась в сторону лагеря, до которого было 550 км, и Дик, в последний раз взглянув на пламя, потрусил за мною. Я шла, не оборачиваясь и стараясь ни о чем не думать. Это не очень получалось. Мне пришло в голову, что, если бы такое случилось в Москве или просто в какой-нибудь средней полосе, я бы не могла найти себе места от горя и тоски, но Север диктует свои законы. Проработав здесь много лет, я это знала.
Прошло часов пять, а я все шла, не чувствуя ни холода, ни усталости, вообще ничего не чувствуя. Ни разу не обернувшись, я знала, что Дик идет следом. Я не чувствовала даже голода, но мысль о том, что в последний раз мы ели часов 12 назад заставила меня остановиться и посмотреть на Дика. В рюкзаке еще оставались какие-то съестные припасы. Надо было сделать передышку и поесть. И тут на меня напал столбняк. Я поняла, что как раз рюкзака-то и нет со мной. Я поставила его в снег, встречая Сергея, а после случившегося даже не вспомнила о том, что он был. А в нем геофизический прибор - гравиметр! Прибор, за который я расписалась и который обязана вернуть по возвращении. Очень ценный прибор и очень дорогой! Первым движением было – бежать обратно за прибором. И я уже развернулась, чтобы отправиться в обратный путь. Но тут я вспомнила все и поняла, что вернуться туда не могу. От отчаяния я села в снег и слезы хлынули из глаз. Теперь горе было так сильно, что я не могла ему противиться. Дик подошел и своим большим и теплым языком провел мне по лицу, слизнув слезы и согрев душу. Я встала, твердо решив, что обратно возвращаться не буду. И гори он синим огнем – этот гравиметр! Но подумать о еде было необходимо. К счастью, винтовка была со мной и патроны тоже. Я зачерпнула рукой снег, пожевала его, утоляя жажду и решила пройти еще немного, а дальше - устраиваться на ночлег и думать о пище.
Пройдя еще часа два, я поняла, что ноги уже едва слушаются и силы на исходе. Я остановилась, посмотрела по сторонам и, не найдя места более подходящего, решила, что ночевать мы будем прямо здесь. Но ночевка на Севере – это дело не простое. Нужно выкопать в снегу пещерку, чтобы защититься от ветра и холода. Никакого инструмента, кроме моих рук и собачьих лап, не было. И я начала рыть снег. Дик помогал. И через какое-то время у нас появилось место, где мы могли спать, не боясь околеть от холода. Каждый, кто бывал на Севере, знает, что, хоть снег и холодный, но в снегу ночевать гораздо теплее, чем вне его. Притаившись в пещере, я осторожно выглянула наружу и посмотрела по сторонам. Мне просто необходимо добыть нам пропитание. Дик собрался было вылезти из укрытия, но я жестом остановила его. На белом снегу зашевелилось что-то белое. Я вскинула винтовку и выстрелила. Дик пулей вылетел из укрытия и большими прыжками двинулся в сторону моего выстрела, а через пару минут мчался назад, неся в зубах добычу. Это был заяц! Сегодня нам повезло. Это был большой заяц! Но, увы, кроме ножа, у меня ничего не было. Ни соли, ни дров, на которых зайца можно было бы приготовить. Оставалось только есть его сырым. Но выбирать не приходилось. Я понимала, что теперь, до самого возвращения к людям, я буду жить, подобно Дику, питаясь тем, что может поддержать силы и не дать умереть. Дик положил зайца передо мной, предлагая мне выбрать те части, которые покажутся мне более привлекательными. Я вспорола шкуру, потом мясо, добыла печень и сердце и отрезала кусок мяса, а все остальное протянула Дику. Пережевывая теплое мясо, я немного согрелась. И теперь думала о том, какая вкуснейшая вещь соль. Как мне хотелось иметь сейчас щепоточку соли. Но, надо сказать, что печень оказалась очень нежной, сердце было гораздо жестче. А вот кусок мяса, который я отрезала, давался мне с трудом. Мясо было жестким и жилистым. Дик же, напротив, легко справлялся с зайцем, заглатывая куски. За долгий день, полный потрясений, он страшно проголодался, очень устал и сейчас набирался сил. Сон – вот то, что теперь нам было необходимо.
Пока Дик доедал зайца, я полезла в пещерку, чтобы устроиться на ночлег. Вскоре появился и он, прижался ко мне теплым боком, и, согревая друг друга, мы быстро уснули. Всю ночь мне снились бесконечные снежные поля, ослепительно белые и бескрайние, и скрип движущихся лыж.
Проснувшись, я почувствовала, что, хоть тело мое и затекло, но усталость прошла, и я могу двигаться дальше. Дик, дождавшись моего пробуждения, вылез из пещерки, а я, еще минуту-другую пролежав на нагретом снегу, дала себе команду вставать и полезла вверх. Снаружи меня ждал все тот же белый снег и пронзительный ветер. День обещал быть тяжелым. Я застегнула куртку на все застежки, натянула на щеки шарф, пытаясь сохранить тепло, накопленное за время сна. Надо было отправляться в путь, тогда движение поможет сохранить тепло. И я решительно закинула за спину винтовку и встала на лыжи. Сориентировавшись по компасу, я взяла правильное направление и двинулась в путь. По закону подлости, путь мой лежал навстречу ветру. Было очень холодно. Шапку я натянула прямо до глаз, шарф тоже до глаз, но от колючего ветра мерзли даже сами глаза – белки и зрачки. Перчатки мало спасали, и я держала руки за спиной, чтобы защитить их от ветра. А Дик, казалось, не замечал холода. Отдохнув за ночь и насытившись зайцем, он легко бежал впереди, не сбиваясь с курса. И это придавало мне сил и решимости, поскольку, едва начав путь, я уже грезила о привале.
Так мы и жили в течение пяти дней. Шли до изнеможения, потом устраивались на ночевку. Я приноровилась по ходу движения стрелять зайцев, а Дик приносил их мне, и тогда мы знали, что будем сыты. Сырое заячье мясо уже не казалось мне жестким. Да и бессолевая диета не доставляла особого дискомфорта. Все кулинарные изыски остались в прошлой жизни – в той, где был Сергей, семья. В этой жизни остался только белый снег, скрип движущихся лыж и верный Дик, который очень любил зайцев. И я их тоже полюбила.
Ещё я вспомнила, что из зайца можно делать строганину. После очередной охоты я отрезала кусок, настрогала его тонкими ломтиками и оставила на снегу. Утром я попробовала хорошо замороженное мясо, и оказалось, что оно стало значительно более съедобным. Теперь мне не приходилось до изнеможения пережевывать жилы. Заморозка хорошо повлияла на них. Мясо стало ломким и легко жующимся. Теперь у меня была возможность охотиться впрок, заготавливать строганину, а потом питаться ею.
Во время ночевки после пятого дня движения я никак не могла уснуть. Стоило мне закрыть глаза, как передо мной возникала красный снег и столб пламени. Каждый раз, когда я вздрагивала, стряхивая видения, Дик поворачивал морду, чтобы лизнуть меня и успокоить. Тогда я решила, что надо на что-то отвлечься и стала прикидывать, какое расстояние мы уже прошли. По моим подсчетам получалось, что прошли мы около 150 километров. Лучше бы не считала! 150 – это малая часть пути! Впереди еще как минимум 15 дней, а это так много! Я долгое время провела на Севере и была далека от мысли, что здесь можно быть в безопасности. То, что пять дней прошли в относительном спокойствии, еще ничего не означало. Но выбора никто не предлагал. И сейчас надо было отдохнуть и набраться сил для продолжения пути.
Утром мы снова двинулись в путь. Сначала Дик, как обычно, бежал впереди, потом стал отставать, Я ощутила неясное беспокойство и, остановившись, стала смотреть по сторонам. Ничего и никого. Лишь белая бескрайняя пустыня. Но поведение Дика обострило все мои чувства. Беспокойство не проходило. И скоро я поняла, откуда оно взялось. За нами шла стая волков.
Внутри у меня все похолодело. Казалось, что сердце перестало биться. Этого еще не хватало! Хорошо бежать от опасности, когда знаешь, что добежишь и спрячешься в надежном месте. А прятаться негде. Белая пустыня, на которой и мы и волки видны как на ладони. И никаких надежных стен и железных засовов. Правда, по опыту я знала, что собака не даст им подойти незамеченными, а наличие винтовки немного успокаивало. Значит, идти и идти, останавливаясь, как можно реже. Беречь патроны и смотреть в оба.
Чувство опасности мобилизовало меня, и ноги мои задвигались быстрее. Так, может, и раньше доберемся. Теперь первые пять дней пути казались мне просто счастьем. Присутствие враждебной стаи чувствовалось каждую секунду, сгущая воздух и мешая свободно дышать, но я продолжала идти, не оборачиваясь, зная, что Дик предупредит об опасности.
И, правда, волки держались на приличном расстоянии, хоть и не отставали ни на шаг. Чего они ждали? Может, они хотели напасть на нас во время сна? А все именно к этому и идет. Скоро я совсем устану и надо будет останавливаться на ночевку. Мысль об этом страшила, и я продолжала идти, отдаляя этот момент. Вот уже зайчики появились. Только я решила, что еда откладывается на утро - если удастся проснуться, тогда и поедим. А лишний патрон не повредит.
Мы остановились и начали рыть пещерку. Дик был начеку, но помогал мне изо всех сил.
- Есть будем завтра,- сказала я и полезла в пещерку. Дик направился за мной. Лег, прикрыв собой выход. И тут в полной тишине завыл сначала один волк, а потом и вся стая. Этот вой леденил душу. Несмотря на то, что Дик своим теплым боком согревал меня, было ужасно холодно, и заснуть я решительно не могла. Я вновь стала думать о Сергее, перед глазами, как замедленное кино, прошли картины нашей жизни, а потом – красный снег и столб огня. Вспомнив все, я перестала бояться, решив, что двум смертям не бывать, а одной не миновать. Значит, фатализм – это единственно правильное убеждение. И с этой мыслью заснула под стройный хор волков.
Проснувшись, я увидела, что Дика нет. Я встала на колени и полезла к выходу. И тут почувствовала тяжесть внизу живота. Господи! Только не это! Ну, почему женщин ты устроил так! До ближайшего жилья больше 400 км, никаких средств гигиены, изнурительная дорога и, как говорят теперь, критические дни! Кошмар! Что теперь делать? Я была в отчаянии. Даже про волков забыла и вылезла из пещерки. И тут увидела Дика. Он возвращался ко мне с той стороны, где были волки.
Что он там делал? Быть может, его волчьи гены позвали его туда? Когда он подбежал, я внимательно осмотрела его. Он был цел и невредим. Может, не дошел до них? Может, они не встретились, потому и нет никаких следов.
- Дик, не бросай меня,- попросила я, - ты же обещал идти со мной до конца. Если ты уйдешь, я не дойду. Это точно..
Дик лизнул мне руку, что означало высшую степень преданности, и я решила позаботиться о завтраке. Охота на зайца заняла около получаса. Потом столько же – на его съедание и приготовление строганины. Я решила нарезать побольше мяса, чтобы пореже тратить патроны. Голод мы утолили. И хоть Дик с удовольствием поел бы еще, я забрала большую часть тушки и стала резать ее, твердо решив, что теперь мы будем есть только для поддержания сил. По чуть-чуть.
-Подожди меня, Дик, мне нужен душ, - сказала я и полезла в пещерку.
Единственным средством гигиены был снег, и я стала вытираться им, набрав его в ладонь. Снег тотчас же окрасился в красный цвет.
-Красный снег,- подумала я. – Опять красный снег. Он приносит беду.
Я понимала, что теперь нам придется чаще останавливаться, чтобы я имела возможность смыть снегом кровь, и это будет тормозить движение. И в который раз подумала, что Бог создал женщину не для экстремальных ситуаций! Хотя прежде, успокаивала я себя, средств гигиены вообще не было, да и трусов-то не было. И жили ведь как-то люди.
Теперь Дик все время находился рядом. Но и волки сократили расстояние. Я все время чувствовала на своей спине их пристальные взгляды, и старалась как можно реже оборачиваться. Кровавые комья снега, которые я оставляла за собой, наверное, еще больше привлекали их. Но что я могла сделать! Мне оставалось рассчитывать на удачу и везение, на то, что Дик будет бдительным, а Сергей, наблюдая за мной с неба, предупредит меня об опасности и будет хранить своей любовью. Мне все чаще приходили в голову такие мысли, а ведь раньше я ни во что такое не верила.
Ветер стал потише, и это облегчало путь, так как не приходилось преодолевать его сильных порывов. Да и руки можно было не держать за спиной. Хотя от холода и ветра они превратились в красные опухшие лапы. Голод тоже пока не мучил. Зайцев хватало, но я старалась экономить патроны и стреляла только тогда, когда поесть было просто необходимо. Дик справлялся с голодом легче, чем я. Он умел есть впрок. Но идти мне все же было тяжело. Нагрузку усиливала боль в пояснице и внизу живота. И я все чаще останавливалась, чтобы «принять душ», как я это называла.
Снег снова становился красным, и это напоминало мне о страшной картине гибели вертолета.. А впереди всё так же простиралась бесконечная снежная пустыня. Глазу не за что было зацепиться. По моим подсчетам оставалось километров 360. Это очень много! Но страх куда-то исчез, и я, как робот, шла и шла, полагаясь на провидение.
Остановившись на ночлег, мы, по обыкновению, вырыли пещерку, съели оставшееся со вчерашнего дня мясо, которое я теперь экономила, чтобы не тратить лишние патроны. Подержав во рту колючий снег, я утолила жажду и полезла устраиваться на ночлег, предварительно посмотрев в сторону волков. Хоть расстояние между нами и уменьшилось, но ближе они пока не подходили.
Здесь столько зайцев, подумала я, зачем они идут за нами. Не похожи они на смертельно голодных. По опыту я знала, что волки сбиваются в стаи только тогда, когда собираются охотиться на крупную дичь – оленя, например. Зимой коренные северные народы гнали стада оленей на юг, километров за 300-400 от стоянок. Там было пропитание, и стада паслись там, а с наступлением полярного лета возвращались обратно. Может, волки готовились поохотиться на оленя, а тут на их пути встретились мы с Диком. Тоже крупная дичь! С этими мыслями я улеглась, а Дик лег рядом, прикрыв собой выход. Тут снова завыл волк, но вой был не похожий на прежний. Что это с ним? Что может означать этот новый звук?
Усталость, накопившаяся за день, не дала мне додумать эту мысль. Я провалилась в сон. Мне снился длинный туннель, по которому я бежала от невидимых преследователей. Я слышала только громкий тяжелый топот нескольких пар ног. Я бежала изо всех сил, но с каждым мгновением силы покидали меня. И вот уже топот совсем близко. Еще мгновение – и они схватят меня. От ужаса я проснулась. Они не успели меня схватить. Я вовремя вышла из сна.
Я облегченно вздохнула, но почувствовала холодок. Дика рядом не было. И вой волков стих. Тут мне стало страшно. Очень страшно! Что если он ушел к волкам, оставив меня одну? Или его уже разорвали на части? Я не могла находиться в укрытии. Мне нужно было срочно узнать, что с Диком. Я полезла наверх, высунула голову и стала смотреть по сторонам, стараясь не обнаружить себя.
То, что я увидела, наполнило меня еще большим ужасом. Волки – умные животные. И хитрые. Я вспомнила, как в деревнях они убивали всех дворовых собак, чтобы никто не мешал им лакомиться домашней скотиной. Всем известно, что в деревнях люди оставляют себе кобелей, чтобы охраняли и не было проблем с появлением щенков. Так волки отправляли к деревне течную волчицу, чтобы она выманивала кобелей, а выманив их из деревни, уводила в лес. Там стая просто разрывала их. И пропадала собака навсегда.
Сейчас я видела буквально эту же картину. От стаи отделилась волчица. Это она выла как-то по-особенному. Теперь я понимала, что это был призыв. Она метила снег, а Дик был уже близко. Его природа брала свое. Он учуял запах и готов был начать брачные игры.
Все эти мысли и наблюдения роем пронеслись у меня в голове. Мне нужно было спасать себя и собаку. Волки Дика в живых не оставят. Но если он умрёт, мне крышка!
Я схватила винтовку и, стараясь не попасть в Дика, выстрелила в волчицу. Я была уверена, что не попаду – слишком уж большое расстояние, но, может быть, удастся их спугнуть и Дик вспомнит обо мне?
Волчица отшатнулась и подалась назад. Дик обернулся, постоял на месте, а потом бросился в мою сторону. Я облегченно вздохнула. Впрочем, я понимала, что это всего лишь временная победа.
Надо было идти дальше, ни в коем случае не останавливаясь, иначе волчица вновь начнет искушать Дика. Сна все равно не осталось и следа, и я решила немедленно выдвигаться. Я посмотрела Дику в глаза. Это была моя собака, преданная и нежная. Он смотрел на меня, как и прежде, взглядом, полным понимания и обожания. На сердце потеплело.
- Пора, Дик, - сказала я. – Нам предстоит долгий путь.
И встала на лыжи.
Дик даже не обернулся в сторону волков, а пошел вперед, потом, немного подождав меня, поравнялся со мной и больше не отходил.
Я шла так быстро, как только могла. Это было непросто. К тому же и незапланированные остановки были неизбежны, учитывая мое нынешнее состояние. Дик все чаще меня обнюхивал. А я старалась ни о чем не думать, а просто идти, как робот, чтобы в конце концов дойти до лагеря.
Правда, время от времени от монотонного движения передо мной все же всплывали картины прежней жизни.
Вот Сергей с букетом ромашек мчится ко мне по перрону.
Наша свадьба – простая, студенческая, без фаты и колец, в кругу наших друзей, таких же студентов, как и мы. Первая совместная экспедиция на Север, и наши восторги от увиденной красоты. Полярная ночь с ее сиянием. Горячий чай в лагере, разговоры до утра в выходные. Ледяная роза, которую Сергей подарил мне на день рождения. Вся наша жизнь мелькала перед моим мысленным взором, пока ноги делали свое дело, а впереди было белое поле без конца и края и движущиеся лыжи в поле зрения!
Стряхнув видения, я посмотрела на часы. Прошло уже пять с половиной часов с того момента, как я начала движение. Сколько же осталось впереди. Может, километров 250? Или около того. Честно говоря, все дни и ночи слились в моей голове в один бесконечный день и короткую ночь. Я пыталась сосчитать, который день мы идем, но сбилась почти сразу. Может, это и неплохо, поскольку это затрудняло точный подсчет. Была надежда, что я просчиталась, и тогда, быть может, впереди не 250 км, а 200 или 150. И ведь очень большая разница!
- Когда дойду, будет трудно это не заметить,- сказала я вслух и посмотрела на Дика.
Он утвердительно моргнул.
- Надо идти, пока не кончатся силы,- снова произнесла я вслух скорее для себя, чем для него. И снова задвигала ногами.
Когда силы все же иссякли, мы остановились на ночлег. К навалившейся усталости прибавилось беспокойство по поводу волков и их поведения в эту ночь. Но, пока можно было думать о зайце и пещере для сна, я старательно думала об этом. Дик был рядом. После удачной охоты доставил зайца. Разделывая тушку, я решила, что сегодня возьму себе побольше мяса и заставлю себя его съесть. От большой кровопотери меня подташнивало и покачивало. Надо было восстановиться, чтобы назавтра продолжить путь. Мы стали есть. И тут я заметила, что волки остановились гораздо ближе, чем обычно. Что они замышляют? Может, сегодня они решили напасть?
Холодок прошел по спине. Я решила, что спать сегодня не должна, полежу в пещерке, держа винтовку наготове. Все равно отдохну, а спать – непозволительная роскошь.
Я прилегла, одной рукой сжимая винтовку, другой обнимая Дика за шею. Рукам было холодно, но я решила, что так я все смогу держать под контролем.
Подумав так, я моментально уснула. Во сне я сунула руки под мышки, чтобы отогреть их, отпустила шею Дика и винтовку, и сон мой был удивительно крепким и спокойным. Проснулась я от холода, который наползал со стороны входа. И не сразу поняла, в чем дело. А потом поняла: Дика не было.
Подумав, что он ушел недавно, а то бы я уже окоченела, я выглянула из укрытия. Волчица стояла метрах в 20 от меня. Дик был рядом. Она пыталась увлечь его подальше от меня, а он все еще пытался противиться инстинкту. Но уже из последних сил.
Волчица вдруг повернулась и посмотрела на меня своими серо-голубыми глазами, и в них был вызов.
Я не смогла в нее выстрелить, сама не знаю, почему. Но в этот момент я поняла, что в нелегкой проблеме выживания появляется, быть может, самая трудная задача – не потерять собаку.
Я позвала Дика. Он повернул голову, и я увидела его глаза – бессмысленные, словно подернутые туманом.
Дело было плохо! Сейчас он с трудом понимал, что происходит. Включились только инстинкты. Вряд ли он сейчас четко осознавал, кто его зовет и зачем! И это читалось в его глазах! Куда делись верность и преданность! В его глазах было только желание!
Я колебалась, не зная, что предпринять. А волчица смотрела на меня с вызовом, как на побежденную. Наверное, она уже не сомневалась в своих чарах. И тогда Дику осталось жить недолго. А потом и моя очередь наступит. Если повезет, то я отстреляю все патроны. Если нет, то не успею перезарядить винтовку и буду разорвана. Все равно всех не перестреляю. Хоть один, да останется. И станет моей смертью. И смерть моя придет не с косой, а с острыми клыками, которые разорвут мою плоть. И все кончится.
Но я не хочу умирать. Сергей велел мне жить за нас двоих. И не хочу, чтоб мой Дик умер, потому что я не смогла защитить его. Во мне поднялась ярость . Как смеет эта серая тварь смотреть на меня так, будто я побежденная соперница. Я должна стать для Дика единственной женщиной, ради которой он готов на все. И стану ею.
Почему-то сейчас у меня не было никакого неудобства от пришедшей мне в голову мысли. Если по-другому невозможно, значит надо стать единственной женщиной для своего пса. Тогда он на волчицу и не посмотрит. Тогда мы будем вместе, и это спасет нам жизни, тогда я смогу вернуться в лагерь и выполнить завет Сергея.
Я снова позвала Дика, но теперь в моем голосе был вызов. И он, повернувшись, пошел в мою сторону, сначала медленно, потом все быстрее. Я на всякий случай держала на прицеле волчицу. Зная, что такое женская ярость, я боялась, что она бросится на Дика, но она стояла как вкопанная, видимо, ошеломленная своим провалом.
Так я стала единственной для моего пса.
Волчица еще дважды появлялась, пытаясь привлечь его внимание, но он никак не реагировал на ее появления, потому что рядом была я. Стая снова держалась на приличном расстоянии, и я иногда даже забывала об их присутствии.
Мы продолжали идти, преодолевая десятки километров каждый день. И вот уже надежда забрезжила впереди – надежда на скорое возвращение, тепло и безопасность. От этой мысли у меня отрастали крылья, и двигалась я значительно быстрее. И, когда показался флажок на флагштоке, я от радости даже идти не могла – села в снег и заплакала. И долго сидела так, не в силах подняться.
Последние сотни метров давались мне с большим трудом. Ноги не слушались и были ватными, слезы застилали глаза, и лыжи уже не скользили, а скребли по снегу.
- Вот мы и пришли,- шептала я то ли себе, то ли Дику. – Мы дома.
Потом была большая суматоха. Все, кто был в лагере, высыпали на улицу, окружили нас с Диком. Задавали вопросы. Я что-то отвечала, плакала, смеялась, обнимала тех людей, с которыми мы так долго работали. Потом, наконец, кто-то вспомнил, что мы, наверное, замерзли и голодны. Меня завели в помещение, дали горячего чаю. Кто-то сказал, что надо выпить и полез за спиртом, но я отказалась, боясь пить на голодный желудок. Появился хлеб и тушенка, и я с удивлением отметила, что вкус посоленной тушенки очень странный. Но ела ее, радуясь возвращению. Наевшись, я поняла, что сейчас засну прямо за столом. Напряжение многих дней отступило, и организм требовал отдыха. Коллеги заметили это, и отправили меня спать, а Дик, тоже сытый, улегся рядом с кроватью. Он тоже страшно устал.
А наутро меня вызвал начальник геологической партии, выслушал мой рассказ, а потом спросил о злополучном приборе, который я оставила на месте гибели Сергея. И все. Кончилась наша кочевая жизнь. Лишились мы нашего второго, нет, первого, дома. Я получила выговор и должна была возместить стоимость прибора.
Услышав вердикт, я поняла, что больше ни минуты не могу оставаться здесь. Что гибель человека? Что чувства его жены, на глазах которой все произошло? Главное, конечно, кусок железа, ценный прибор! Нет, я не плакала, я молча написала заявление об уходе, положила его на стол и вышла.
Пройдя прямиком в комнату, я собрала свои вещи и с первым вертолетом отправилась на большую землю, чтобы больше никогда сюда не возвращаться. Я вместе с Диком вернулась в Москву, где провела свое детство и юность. Здесь мы жили до самой его смерти. Увы, собачья жизнь много короче человеческой. А я все живу, выполняя завет Сергея.
Долгое время я никому не рассказывала эту историю. Не удивительно. Ханжи сказали бы: она совершила грех, прелюбодействовала с собакой! Другие бы, посочувствовав, все же не одобрили моего поступка. А я всего лишь жила по законам дикой природы, частью которой оказалась волею судьбы. Питалась сырым мясом, утоляя голод, слизывала снег, когда мучила жажда, спала в снегу, защищалась от волков. Мы все – я, Дик, волки – были тогда одной крови. Мы все были хищниками, борющимися за жизнь. И если кому-то из вас покажется, что я аморальна, представьте, что бы сделали вы на моем месте. Сдались? Умерли бы?
А я хотела жить!


P.S.  Героиня этой повести живет в Москве.
 
© Создание сайта: «Вест Консалтинг»