О нас пишут

Третий инстинкт поэта
«Ивановская газета», №221 (5312), 01.12.12
Ян Бруштейн. Город дорог. Стихи. – М.: Вест-Консалтинг, 2012.

Презентация нового сборника ивановского поэта Яна Бруштейна, прошедшая в минувший вторник в областной научной библиотеке, стала ярким событием в литературной жизни нашего края. Не потому, однако, что в этом было какое-то неожиданное «открытие»: имя автора книги давно уже заслужило высокую репутацию по прежним его сборникам «Красные деревья», «Планета Снегирь», «Тоскана на Нерли», по многочисленным публикациям в поэтических рубриках Интернета и в литературных журналах. А потому, что в «Городе дорог» Бруштейн продолжает радовать читателей все новыми гранями своего незаурядного таланта.

В эпиграфном стихотворении «Кораблик» первые строки обманчиво предвещают некое подведение поэтом своих творческих итогов:
за все эти дни и за все эти ночи
за пройденных труб раскалённую медь
за крым и за рым за последний звоночек
попробую пить я и шепотом петь
за всё что сломал и за старые грабли
которые бьют мне и по лбу и в лоб…
Но последние – все разворачивают на сто восемьдесят градусов:
за то что из детства бумажный кораблик
прорвался приплыл и мне стало тепло.
Поэт отнюдь не юного поколения, Бруштейн в своем творчестве остается верен славному духу того свежего «шестидесятнического» порыва, которое когда-то молодой Евгений Евтушенко звонко обозначил формулой: «Ах, как хочется удивляться! Ах, как хочется удивлять!»
Зрелый Ян не только счастливо сохраняет незамыленный, цепко-приметливый взгляд на все сущее рядом с ним и все бывшее с ним, но и трогательное, подчас сродни детскому стремление поделиться увиденным и прочувствованным с другими. В том, возможно, и кроется сама суть особой интонации его стиха – субстанции вообще-то весьма трудно определяемой. Это явственно отнюдь не для одного автора этих строк. В поэзии Бруштейна, как пишет литературный критик Ольга Денисова, «все учит ценить то, что в обыденном сознании кажется привычным, всегда существовавшим и, по глупому нашему заблуждению, тем, что будет всегда с нами, тем, что мы никогда не потеряем, а потому и не заслуживающим особого внимания и бережности, и жалости».
Вовсе не случайно, говоря об особой притягательности многих по-человечески очень «теплых» стихов Бруштейна, его коллега поэт Андрей Гладунюк прочитал на презентации одно из таких стихотворений Яна – «Ангел Мишенька», о щемяще трагичной судьбе одаренного паренька из российской глубинки:
«Ангел Мишенька родился в малом городке – / золотушный, некрасивый, тихий, словно мышь. / Детство Миши проходило больше на реке: / там, где пили, и любили, и «Шумел камыш» / пели злыми голосами, полными тоски. <…> Он читал о странных людях, временах, богах, / слабым прутиком рисуя что-то на земле. / Был он прост и гениален, весел и богат, / и его миры роились в предзакатной мгле. <…> Злой чечен заполз на берег, точный как беда, / и солдатика зарезал, тихого, во сне. / Потому-то, понимаешь, больше никогда / Микеланджело не будет в нашей стороне».
Этого стихотворения нет в книге «Город дорог», но в ней немало подобных – достаточно назвать хотя бы такие, как «Муся», «Никодимыч и Серега», «Сверчок», цикл «Старики»… Или «27 января. День прорыва блокады», которое просто невозможно не процитировать:
Ленинградская моя кровь
И блокадное во мне эхо...
Жаль, что нет нигде маяков,
Чтобы в этот город уехать.
Ты полнее в стакан лей,
Буду пить я на сей раз
За сапожный сухой клей:
Он моих стариков спас».
…Устами одного из персонажей «Жизни Клима Самгина» Максим Горький назвал познание третьим врожденным инстинктом человека. Известный философ Йосеф Бен-Шломо утверждает, что «постижение жизни достигается только через над-рациональное знание на уровне духовной интуиции». Именно такое творческое постижение бытия, этот неугомонный «третий инстинкт» – органическое свойство поэтического мышления Яна Бруштейна. И в сугубо реалистических стихах, где очень емкие финальные «точки» – словно взлет прыгуна в высоту после выверенной цепочки шагов разбега («Клезмерное лето», «Место речи», «Никодимыч и Серега», «Осина», «Синица»). И в таком, например, сложно, но безупречно выстроенном программном стихотворении, как «Седьмая вода». И в напоминающих ледоходное крошево беспунктуационных образных завихрениях типа:
он кричит на мосту на причале на сходнях
и от этого крика вскипает вода
он пришел из беды он ворвался в сегодня
и отсюда уже никуда никогда
наши злые слова наши старые страхи
если празднует боль будто кто отпинал
фреди крюгер души он приходит на взмахе
топора и от ужаса мокнет спина
вы забудете имя помянут не к ночи
для чего в этом месте он всё поменял
и кричит и стоит будто он приколочен
на мосту на пути от меня до меня
                                   («крик. Мунк»).
Многообразие путей поиска (не в том ли один из смыслов названия – «Город дорог»?) дается Яну без видимых усилий и нарочитости еще и потому, что он практически безупречно владеет формой и словом, впитав в себя самые разностилевые традиции отечественной поэзии (оставаясь в целом, пожалуй, все-таки в русле традиционного ее течения). И это делает его новую книгу явлением более широкого и синтетического плана, нежели только поэзия, – явлением высокой культуры.
Стихи Бруштейна всем своим настроем подвигают к упрямому преодолению далеко порой не отрадной тяжести земной – и тогда:
Долгий голос из-под гнёта
Просочится, как живой,
И покажутся тенёта
Синевой над головой.
Именно в этом смысле воспринимаются как кредо поэта следующие строки:
Как же мне хотелось в море –
Лёгким, злым и молодым.
Этот берег нам проспорит,
Растворится, словно дым.
Мне подальше бы от фальши,
От елея и тоски.
Чтобы жил веселый мальчик,
Поседевшие виски.
…Упомянутый выше молодой Евтушенко, призывавший когда-то собратьев-шестидесятников «удивляться и удивлять», обронил в те времена и другое: «Наделили меня богатством, / Не сказали, что делать с ним». Что делать со своим богатством – об этом сегодня поэт Ян Бруштейн отлично знает. Шагать с ним по его дорогам интересно и радостно.