- К врачам-наркологам у некоторых пациентов двойственное отношение, - начала рассказ врач, всю жизнь занимающаяся лечением наркологических больных,  - Умом они понимают необходимость трезвости. А на бессознательном уровне ей сопротивляются, таят обиду на человека в белом халате. Если такой больной, пролечившись, не пьет несколько месяцев и  «сорвется» - он будет опасен для окружающих. И может своему врачу, как сейчас говорят, «предъявить». Был у меня такая ситуация в начале 90-х… Я тогда заведовала наркологическим отделением при промышленном предприятии. Лечился такой пациент, Геннадий, агрессивный.  Он госпитализировался неоднократно, а когда после лечения «срывался», избивал жену. Она писала на него заявления в милицию, его там знали, и он там, к сожалению,  многих знал. Но в наркологическом отделении был незаметный, тихий, вежливый: сдерживал свою агрессию. В очередной раз  пролечился,  выписался. На три месяца мы забыли о нем.  Но он о себе напомнил…

   В тот майский день я сидела у себя в кабинете, проверяла истории болезни. За моей спиной скрипнула дверь, запах перегара заполнил кабинет. Я обернулась. Передо мной, пошатываясь, стоял пьяный Геннадий с авоськой в левой руке. Сверху, на продуктах, прямо как в фильме «Бриллиантовая рука», лежал пистолет Макарова.
- Стрелять тебя, докторша, я пришел, -  улыбнулся Геннадий, взяв оружие в правую руку. Направив пистолет на меня, прищурил левый глаз. Не скажу, что вся жизнь промелькнула передо мной. Ничего не промелькнуло. И страшно не было. Я просто не понимала, что происходит.

    Сухо щелкнул боёк. Выстрела не последовало. Вот тут мне стало страшно; взмокли и затряслись руки.  Геннадий передернул затвор и вновь нажал на курок. Опять осечка.
- Ну и ладно, - сказал он, убирая пистолет в авоську, - Давай, доктор, лучше пива выпьем…
- У меня пива нет, - прошептала я.
-У меня тоже нет, - сказал Геннадий.
Осознание, что я жива, придало сил. Мозг лихорадочно искал выход из ситуации.
- А давай медсестру за пивом пошлем? Я ей денег дам, - предложила я, косясь на пистолет. Геннадий ответил согласием. Открыла дверь, позвала медсестру. Геннадий спрятал авоську за спину.
- Леночка, купи нам пива, сейчас из сумки деньги достану, - тоном, не требующим возражений,  произнесла я, глядя в лицо Лены, подмигивая так, чтобы Геннадий не видел. Взяла сумку, достала кошелек, подошла к медсестре. Сунула в руку деньги, беззвучно прошептала  милицию вызвать. Лена,  кивнув в ответ, исчезла за дверью.
Оставалось ждать. Геннадий, не чуя подвоха, тупо мечтал о пиве.
- Гена, пока сестра за пивом идет, расскажешь, где пистолет взял? – поинтересовалась я.
- Мент знакомый дал. Мы с ним за гаражами  водки накатили, я пистолет попросил, тебя попугать. Он дал, но патроны вытащил.
Все поплыло у меня перед глазами. Сказать, что гора свалилась у меня с плеч – не сказать ничего.

    Минут двадцать мы говорил ни о чем,  пока Гена томился в предвкушении пива. Потом приехала милиция, его задержали, оружие изъяли. Завели уголовное дело. Меня вызывали для показаний, и все закончилось, как и должно было закончиться для виновных: судимостью и сроком. А потом завод, при котором было мое наркологическое отделение, обанкротился, отделение закрыли.  Я до пенсии работала в приемном покое наркологического диспансера…. Много чего было. На угрозы внимания не обращали, это привычное дело.  В приемном покое в меня больной пишущую машинку кинул, другой искусал, руку зашивали…  Борьба с пьянством как на передовой. Я о себе говорю словами героини старого советского фильма: пьяными битая, бандитами стреляная. Что с них взять: алкоголизм – психическое заболевание.

    Наркомания - хроническое заболевание, ведущее к психическим, неврологическим и соматическим  расстройствам, к возникновению проблем в быту, в семье,  на работе, в обществе. Увы, порой последствия не совместимы с жизнью….
… Это случилось лет семнадцать  назад. Из неврологии позвонили ближе к обеду. Неврологи просили проконсультировать больную, поступившую к ним по «Скорой» несколько дней назад, потому что в приемном покое больницы она сказала, что употребляла  наркотики «скорость». Заведующий наркологическим отделением вскоре положил трубку: почему-то прервалась связь. Подробности госпитализации остались неизвестны.  Решили, что смотреть больную пойду я.  Надо сказать, в те годы привычный внутривенный наркотик стал «выдавливаться» новомодной «синтетикой». Толком никто про нее ничего не знал. Аптекам стали запрещать продавать шалфей, соль для ванны, считалось, что на них наркоторговцы аэрозольно распылили «спайсы», «скорость». Симптоматика принявшего «синтетику» в целом укладывалась в картину опьянения психостимуляторами. Родственники больных обращали внимание на отрешенный взгляд, большие зрачки, потливость, смазанную речь, двигательное возбуждение. Их пугали галлюцинации, неадекватная эйфория у близкого, принявшего «скорость».  Медики в приемном покое сталкивались с жутким паническим страхом, с галлюцинациями и бредом, с уверенностью пациента, что он может летать (многие из них остались живы лишь потому, что родители успевали удержать их на подоконнике распахнутого окна многоэтажки).  Новый наркотик требовал подробного изучения картины опьянения, наработок в лечении. Сейчас многое известно, а тогда информация накапливалась.  Например, в наркологическом отделении три месяца лечился парень со стойким бредом после приема «скорости»:  он ожидал клонирования в пластмассовую фигурку «лего». Тогда подобное  было ново, сейчас таким  наркологов не удивишь. Лечение результатов не давало; родители готовились оформлять инвалидность по наркологическому заболеванию, решив пристроить сына в дом-интернат для хронических психиатрических больных. Целыми днями он прятался от «лего»  под одеялом, отказывался от еды, ходил «под себя». Но однажды утром встал, умылся, пошел на завтрак. От бреда не осталось и следа. Увы, радость родителей была недолгой: через две недели он снова поступил на лечение, употребив «синтетику»…
    …Больная в неврологии оказалась парализованной. Со слов ее лечащего врача, она принимала «скорость». Полистав «Историю болезни», я прошел в палату интенсивной терапии. На кровати у окна на спине лежала женщина лет тридцати пяти, не способная  самостоятельно ни поесть, ни  сходить в туалет, ни пошевелить руками и ногами... Выяснилось, что зовут ее Лена, и она действительно употребила «синтетику», после чего ее парализовало. Из рассказа (а говорила она очень тихо, путая слова) закономерно следовало, что она не ангел. Родители пили. В школе училась плохо. Алкоголь и наркотики растительного происхождения попробовала еще в школе. После девятого класса  пошла на курсы продавцов. Стала «колоться». Работа в продуктовом магазине окончилась кражей алкоголя и денег из кассы. Отсидела. За время отсидки «слезла» с иглы, но продолжала курить «траву», выпивала. Устроилась посудомойкой на кухню. Сошлась с Валерой, тоже судимым, стали жить и употреблять вместе. Последняя пьянка кончилась дракой; он ушел  в ночь, она продолжила пить, плача от обиды. Утром Валера вернулся. Страдая от тяжелого похмелья, Лена попросила его принести пива. Он ответил, что у него есть нечто получше, и достал сигарету «с кайфом». Покурили. Валера  с интересом уставился в экран выключенного телевизора, она легла на диван, с которого уже не смогла встать. К вечеру он вызвал «Скорую».
  Вошла медсестра – ввести Лене катетер опорожнить мочевой пузырь перед клизмой. Я попрощался и пошел в ординаторскую писать свои назначения в «Историю болезни».  Лену было жалко. Мне вспомнилось, что паралич (тетрапарез) может быть просто на нервной почве, а раз так, то сеансы внушения помогут поставить Лену на ноги. Я поделился своими мыслями с ее лечащим врачом, предложив провести больной курс психотерапии внушением.  Но невролог лишь покачала головой: компьютерная томограмма показала разрушение структур головного и спинного мозга. Психотерапией тут не поможешь. Вырисовывался неблагоприятный прогноз. Вскоре Лена не сможет самостоятельно дышать, присоединится застойная пневмония, пролежни. Жить ей осталось максимум полгода. Так я впервые увидел паралич на фоне приема синтетических наркотиков «скорость».

Токсикомания — вид наркомании. Токсикоман употребляет химические, биологические и медицинские препараты, не включенные в перечень наркотических. Токсикомания газом или сниффинг — способ одурманивания среди малоимущих наркоманов. Наркологи предупреждают: возникает патологическая зависимость, необратимо разрушается мозг…
В начале 90-х в наркологических отделениях лечилось много подростков, употребляющих все, что изменяет состояние сознания. Андрей родился в семье, где родители принимали алкоголь ежедневно. С самого рождения он постоянно присутствовал на пьянках, поэтому поведение родителей казалось ему нормальным. Впервые папа налил ему пива, когда Андрею исполнилось пять лет. Сигареты попробовал в семь. До школы он считал, что так живут все. Отец умер от инсульта, находясь в состоянии похмелья. Мать нашла другого, подобного… Пьяный или трезвый, он пускал в ход кулаки, считая их единственным инструментом воспитания как пасынка, так и жены… Андрею доставалось за все; зимой было тяжелее, летом он мог не ночевать дома, избегая побоев. Невысокий, худой, Андрюша напоминал затравленного щенка, которого загнали в угол. Удивительно, но никто из родных ни разу в жизни не погладил его по голове. Никчемность, заброшенность не осознавались им, но ощущались. Он чувствовал покой, неверно принимаемый им за счастье, когда выкуривал украденную у матери сигарету. На несколько минут исчезали тревога и напряжение, но кража сигарет могла кончиться плохо, если про нее узнавал отчим… Алкоголь тоже присутствовал в его жизни. Сначала Андрей не отказывался от него, а затем целенаправленно искал с целью испытать расслабление и тепло. Но алкоголь стоил денег, которых не было. Однажды все изменилось. Июльским днем он забрел на территорию химчистки и спустился к широкой бетонной трубе канализационного коллектора, из которого вытекал ручеек сточных вод. Пахло ацетоном; он прошел внутрь, сел на прохладный бетон. Легкое головокружение плавно перешло в галлюцинации; по бетонным стенам побежали мишки и зайки, заиграла веселая музыка, себя он ощутил слоном… Андрей в канализации смотрел мультфильмы, которые никогда не мог посмотреть дома… Рвота вывернула его наизнанку. Шатаясь, он вышел на свежий воздух и два часа лежал на траве, приходя в себя, но радуясь находке. Теперь он стал часто забираться в коллектор, где расслаблялся. Андрей расстелил на полу картонную коробку, на которую ложился галлюцинировать; листом фанеры Андрей прикрывал выход, увеличивая тем самым концентрацию химических испарений. За лето он изменился внешне: лицо стало отечным, появился сухой кашель. Андрей ослабел, но стал грубым и агрессивным. Почти весь сентябрь он не ходил в школу, ноги сами вели его к коллектору. На уроках шестиклассник Андрей не понимал ничего. Даже любимый предмет, история, более не привлекал его, Андрей не мог запомнить последовательность событий. Память, внимание, мышление резко ухудшились. Одноклассники хихикали, дразнили его «торчком». Он огрызался, лез в драку, подравшись, уходил — в коллектор. С осенними холодами испарений стало меньше; дышать химией приходилось дольше. Организм требовал все больше яда, и в конце октября Андрей полностью заставил картоном с фанерой выход, оставив тонкую щель для стока канализации… Химические испарения (похожие по составу на газ от зажигалки) сделали свое черное дело. Галлюцинации отступили перед эпилептическим припадком, в котором Андрей вывалился наружу, выбив головой листы фанеры. Припадок, вызванный испарениями, спас Андрея от смертельного отравления. Обмочившегося, с кровавыми пузырьками пены у рта, его обнаружили у стока коллектора и вызвали «Скорую помощь». Андрея доставили в наркологию. Помимо зависимости от психоактивных веществ с эпилептическим синдромом у двенадцатилетнего мальчика обнаружились токсическое воспаление сердечной мышцы и хронический бронхит. Первые дни Андрей приходил в себя, тихо лежал на койке в палате. А когда окреп, проснулась тяга: желание подышать испарениями полностью подчинило его себе. Он решил выписаться за нарушение режима. Начал грубить медицинским сестрам, устроил драку в палате, накакал на подушку. Увы, выписаться не получилось: наркологи знакомы с особенностями поведения токсикомана в период влечения к вызывающему зависимость средству. Ядовитые испарения разрушили мозговые структуры: память, внимание, мышление не восстанавливались. В медицине есть понятие «инкурабельный больной», когда исключается возможность исцеления. На групповой психотерапии Андрей искренне не понимал, что хочет от него психолог, удивляясь, почему нельзя смотреть «мультики на стенке», смерть от удушья, отравление и болезни не страшили его. Он заявлял, что «у каждого в жизни свой кайф», и не собирался отказываться от своего. Специалисты не смогли установить с ним терапевтический контакт. На психотерапии отмалчивался, на вопросы лечащего врача отвечал односложно. Мать ни разу не навестила Андрея; это лишний раз подчеркнуло его ненужность. Через два месяца лечения Андрей был выписан физически окрепшим, но интеллектуально не восстановился. После выписки его обязали посещать Кабинет подросткового нарколога, он там не появлялся. В декабре Андрей пришел к химчистке. Вход в коллектор оказался заварен металлической решеткой. Зависимость взяла свое: Андрей перешел на другой наркотик, неоднократно поступал на лечение, а потом исчез. Он обрел покой на Морском кладбище, в одной из многих могил наркоманов.

Наркотики и ВИЧ-инфекция неразлучны. Существует два основных пути передачи вируса — половой и через шприц, с кровью. В среде потребителей наркотиков половой путь передачи актуален не меньше второго из-за беспорядочных половых связей в состоянии наркотического опьянения.

…Лена была наркоманкой. И еще проституткой. Ее рабочим местом являлась обочина трассы, где она оказывала «услуги сексуального характера» тем, кого не беспокоит возможность заразиться заболеванием, передающимся половым путем. Ее падение произошло очень быстро; она не успела его осмыслить из-за постоянного опьянения — алкогольного ли, наркотического. Алкоголь попробовала еще в школе. Было круто убежать с последнего урока, купить алкогольный напиток в жестяной банке и выпить его в сквере или подъезде в сочетании с сигаретой. Опьянение веселило, появлялся кураж. Когда вечером с работы домой возвращалась мама, Лена сосредоточено учила уроки, стараясь не дышать в сторону мамы. Школу она закончила неплохо, сразу поступила в колледж. На первом курсе пробовала покурить травку. Ей понравилось. Курение травы стало «системой»: редкие выходные проходили без терпкого дыма. Потом к ним прибавились среды. И постепенно другие дни недели. Все стоило денег. Успеваемость снизилась, она стала прогуливать лекции. Стипендии не хватало, зарплаты мамы тоже. Лена влезла в долги. Ей удалось, взяв кредит, рассчитаться с барыгами за «дурь», но теперь она задолжала банку. За прогулы лишили стипендии. Парень, с которым она познакомилось на улице, предложил ей «синтетику». Она не отказалась, потому что к траве «прикурилась», хотелось новых ощущений. «Синтетика» полюбилась сразу. Прилив энергии, ощущение себя полубогиней, активность, в том числе и сексуальная, быстро сделали свое дело: зависимость от наркотика крепко сжала девушку в своих объятьях, требуя денег, денег, денег на новые дозы. Мама, найдя дома пакетик с белыми кристаллами, узнав о новом увлечении дочки, слегла. Через пару месяцев Лену отчислили за неуспеваемость. Она пыталась найти работу — нигде не брали. Работодателей настораживал внешний вид Лены: пустые глаза, огромные зрачки, суетливость. Она не удерживала тему разговора, говорила сумбурно, активно жестикулировала. Жить стало не на что. Когда случайный сексуальный партнер предложил ей деньги за секс, она нашла источник дохода. Слаб человек. Лена пошла на панель. Наркотик требовался постоянно. Его отсутствие вызывало панику, страх, и, чтобы достать деньги, Лена шла на все. Стала вводить наркотики внутривенно. Спустя два месяца после начала приема «синтетики» Лена увидела, как из распоротого брюха потолка на нее вывалились красно-синие влажные кишки. Стряхнуть их не удалось, она жутко кричала, металась по квартире, опрокидывая мебель. Ее вдруг озарило, что ее хотят убить, а тело расчленить; она вырвалась в подъезд, на улицу, где ее и задержал наряд полиции. «Скорая помощь» доставила ее в наркологию. Это был первый психоз. Всего она перенесла их пять. За неполный год употребления «синтетики» Лена сильно сдала. Стала неопрятной, лицо покрылось прыщами. Простой вопрос «Что тяжелее, килограмм железа или пуха» долго обдумывался, но килограмм железа неизменно оказывался тяжелее. Лечение Лена проходила формально. Отлынивала от сеансов групповой психотерапии, а если присутствовала, то обычно отмалчивалась. Нарушала режим отделения, грубила медперсоналу, демонстративно курила в палате. Строила глазки парням-наркоманам, пыталась с ними уединяться, зачастую становясь причиной конфликта в «любовных треугольниках». Присутствие Лены в отделении всегда доставляло немало хлопот медицинским сестрам. Шестая госпитализация с психозом в отделение неотложной наркологической помощи ознаменовалась положительными результатами анализа на ВИЧ-инфекцию и гепатит С по причине внутривенных инъекций наркотика и беспорядочных половых контактов. Лечащий врач вызвал Лену для индивидуальной беседы по результатам анализа. Лена вошла в ординаторскую. Села.

— Понимаешь, Лена, — сказал доктор, — у тебя обнаружена ВИЧ-инфекция. Потому что ты употребляешь наркотики, спишь с кем попало. Когда ты лечилась у нас раньше, тебе постоянно об этом говорили. Вот итог. ВИЧ — серьезное заболевание. Но если ты будешь соблюдать медицинские рекомендации, вирус станет управляемым. Первым делом откажись от наркотиков. Полечись хорошо: посещай групповую психотерапию, сходи на собрание добровольного общества «Анонимные наркоманы». Они заботятся о своих, могут помочь найти работу. Займись своим здоровьем серьезно. Существует бесплатная программа лечения ВИЧ-инфекции у наркозависимых в Спид-центре. Регулярно принимай противовирусные препараты, наладь контакт со своим лечащим врачом. Вот тебе «Памятка», расписание, когда принимает врач, который будет заниматься именно тобой. Еще один важный момент: пока ты лечишься в наркологии, не приставай к парням. Ты же не хочешь никого из них заразить ВИЧ-инфекцией? И запомни, разговор наш останется между нами, никто не разгласит врачебную тайну о твоем заболевании — Лена кивнула.
— Можно идти?
— Все поняла?
— Все.
— Ну, иди!
Лена вышла из ординаторской в холл отделения. Пациенты сидели на диване, смотрели телевизор. Кто-то стоял, смотрел в окно. Лена окинула их взглядом.
— Пацаны, я ВИЧовая! И что, никто меня не поцелует?
— Поцелуем, Лена!
И восемь парней, лечащихся от различных видов наркомании, поочередно расцеловали Лену в десны.

…Полностью курс лечения Лена не прошла. Она убежала из отделения с одним из расцеловавших ее наркоманов. Они «загуляли» на пару недель на даче его родителей, после чего она вновь пошла «работать» на трассу. Пациенты говорили, что ближе к зиме ее сбила грузовая машина.

    Оценка труда литератора (сознательно избегаю слова «писатель», но имею в виду именно его) стоит особняком в стороне от оценки труда другой творческой профессии – журналиста …  Сложность оценки – в ее необъективности. Необъективность присутствует в «моей оценке меня»; когда,  перечитывая свой текст,  литератор  находит  его выдающимся, талантливым – вплоть до гениальности.  Как быть? На выручку приходит, казалось бы, универсальная рекомендация – «учиться у классиков».
   Безусловно,  чтение книг признанных мастеров достойная школа, дающая литератору нужный настрой, формирующая вкус, обостряющая литературный слух. Читай великих, соотносись. Но подчеркну:  рекомендация «учиться» адресована к рассудочной части личности литератора. Автор получает «обратную  связь» от чтения книги, но не от общения с классиком: ему не хватает эмоционального диалога для разбора своего опыта. Знакомых писателей в «зоне пешей доступности» у литераторов в большинстве своем нет.
    В журналистике дискуссий, напротив,  с избытком. Общение с коллегами, живое  обсуждение материалов позволяет видеть слабые и сильные стороны твоего текста, знать, что ты на самом деле можешь. Дискуссия объективизирует оценку материала.
    Что остается литератору? Думается, возможен «психофизиологический» подход в оценке литературного труда, его трактовка с позиции анализа «регулируемого расхода энергии на  физическую и умственную деятельность».  Может, звучит банально, но в работу с текстом, в проживание событий рукописи писатель погружается полностью. На всех уровнях – физиологическом, темпераментном, личностном… Бальзака действительно рвало, когда по его воле Эмма Бовари отравилась... Налицо обострение восприятия: психофизиологический феномен литературного процесса.
    Скромно отмечу: работая над повестью «В строку румынскому поэту» (2021, YAM-publishing, ISBN 978-620-3-84841-0), я чувствовал запахи осенней уссурийской тайги, вкус ягод лимонника, ощущал липкий холод речного тумана в описании известных эпизодов.
    Затрачивается энергия писателя в ходе работы над текстом? Показатель – психофизиологические феномены. Значит, текст уже чего-то стоит.  Ведь «трудиться» – значит «пахать, отирая пот со лба», закономерно уставая в трудовом процессе.
   Усталость формируется следующим образом. В ходе создания текста мозг работает постоянно, круглые сутки.  Всегда с собой записная книжка: туда вносятся мысли, интересные фразы, эпизоды. Что-то идет в рукопись. Порой забываешь, использовал эту запись или нет. Перечитываешь.
     Четко структурируется личное время: надо качественно работать «на производстве», учитывать интересы семьи, решать бытовые проблемы так, чтобы оставался в день хоть час на литературу, чтобы «не в ущерб ничему». В единицу времени преследуется несколько целей. Формируется невроз.
    Присутствует одержимость рукописью,  достигающая уровня сверхценной идеи: в день надо написать если не пару страниц, то хотя бы абзац.  Не написал – растет чувство вины, подпитывая  невроз. Правда, имеется «бонус» – в процессе написания дневной нормы выпадаешь из реальности, уходит напряжение и тревога.
    Окончен день, ложишься спать. Осознаваемая часть психики отодвигается,  уступая предсознательной  (состояние знакомо всем – когда вздрагиваешь, засыпая).  Текст полу-снится. Уснул, и в бессознательном  «обдумываешь», что дальше добавить или убавить. Сюжет живет своей жизнью, порой абзацы и страницы рукописи видятся во сне.
    В тексте как в плену. Пишешь и не думаешь о себе, о своем здоровье:  ешь все подряд, набираешь вес. Переутомление…
    Но наступает момент, когда ставишь точку. Труд окончен. Описание данного состояния точно схвачено Ю. В. Бондаревым. «…Равнодушно смотрю на рукопись, от которой устал до невозможности, от которой теперь хочется немедленно отделаться, убрать со стола, унести из комнаты, забыть о ней, будто она лишний, мешающий в доме предмет, будто она не дает мне жить и воспринимать мир как прежде, до написания  /…/»  (Ю. В. Бондарев, «Мгновения», 1985-1987).
    И действительно: написал, закончил – накрывает ощущением утраты смысла существования, все кажется примитивным, пресным. Мир стал другим. Тянет снова начать писать, выйти за пределы банальной реальности, но останавливаешь себя: надо отдохнуть, заслужил это право, потому что самое главное (ощущается как достижение смысла жизни) сделано, рукопись завершена, можно спокойно умереть… Года полтора «примитивно живешь в пресном мире», стараешься правильно питаться, делать утреннюю зарядку, но вновь заводишь записную книжку…
   То есть труд литератора оценивается степенью напряжения психофизиологических параметров. Психодиагностические методики (семантический и личностный дифференциалы, цветовой тест отношений и т.д.) вполне справятся с его количественной оценкой. Проще говоря, чем больше «на пашню упало пота со лба», тем больше шансов, что рукопись имеет достойный литературный вес. Автор ее хоть на миллиметр, но приблизился к классикам.
    «Пусть не постиг я сокровенной глубины старого пруда, но поныне различаю всплеск в тишине» (Кагава Кагэки).
    А вот качество труда литератора (избегаю слова «писатель», но имею в виду именно его) оценивается только вдумчивым читателем. Потому что достойные книжные тиражи, различные премии вовсе не являются признанием автора читательской аудиторией, но лишь отражают вкусы и интересы различных окололитературных групп.

От редакции «Читального зала»:

В полном объеме эссе Александра Кубикова будет опубликовано в № 4, 2022 газеты «Литературные известия».