Произведения

Что мне в городе этом
в этом кубе
почему слежу сквозь прямоугольник врезанный в куб
за потоком автомобилей
почему жду зари
и бессмысленной суеты
почему стонет мама
почему за моею спиной посапывают мои дети
и спит моя женщина —
что мне в городе этом
в этих кубах
что в этой —
       в небе —
                  луне
                  что искал Он там
                  и чего станут искать там
                  солнце
                  птицы
                  самолеты
и чего же надобно книге
Бесика Харанаули
лежащей на моем столе
о чем его рефрен:
                  Байрон
                  уже
                  никогда
                  не
                  проснется!
Чего хочет сон
чего ждет пробужденье
чего жаждал Байрон
в ХIХ веке
                  как посчитали все это:
                  века
                  расстоянья
                  людей
для чего подсчитали
                  Господи, упаси!
что мне в этом государстве
эпохе
                 Господи,
в этих кубах
в этих комнатах-сотах
                 Господи,
нынче же пасха
и почему же сегодня — пасха
почему радость сегодня
чего мне здесь надо
                 Байрон
                 уже
                 никогда
                 не
                 проснется!
Читаю
какие-то вещи перечитываю
зачем
          для чего читаю
мне тоже уснуть суждено однажды
                 уже
                 никогда
                 не
                 проснусь
вопросы исчезнут
или еще куда переместятся
стук моего сердца —
чего ему надо
         стучит стучит
словно мне предстоит распахнуть какую-то дверь
         стучит стучит стучит стучит
         Господи,
чего Ты искал здесь
в этом мире
в этом городе
в этих кубах
в этих вещах
для чего страдал
во имя чего восстал
почему сегодня пасхальный день
или зачем кровь
струится в жилах моих
          нет не видно конца этим вопросам
присяду к столу пишу
поднимаюсь
высовываю башку
сквозь прямоугольник
курю
смотрю
на возведенный предо мной куб —
         почему он стоит здесь?
местами освещенный
местами занавешенный бельем —
смотрю
выстреливаю бычок
в пространство
возвращаюсь к столу
продолжаю свою писанину
         отчего это так происходит?
         почему не иссякли слова
         фразы
         почему не видно конца вопросам
Байрон
уже
никогда
не
проснется!
          это не мой рефрен
          но почему-то же стал он моим
эти дети —
          как они стали моими
эта женщина — мать этих детей
и моя мама
          почему мы живем вместе
          вместе завтракаем по утрам
          вместе ужинаем —
это чудо
          и Христос воскрес
          а вопросам все же конца не видно
и почему иногда я люблю все это
а иногда мне все надоедает —
          воскресенье понедельник вторник среда четверг пятница суббота воскресенье —
и все завертелось —
          апрель май июнь июль август сентябрь октябрь ноябрь декабрь январь февраль март апрель
и все крутится вновь
а потом остановится —
          почему мои мысли —
          об этом
          почему все о чем-то думают
          почему сердце стучит
          почему цветы молчат
          почему Христос воскрес
и что мне в городе этом
что луне в этом небе
чего станут искать в нем
солнце птицы самолеты
          поздно
          Байрон
          уже
          никогда
          не
          проснется!
рано
пока еще спят
дети
жена
мама
          поздно… рано…
          рано… поздно…
          ни поздно
          ни рано
          Христос воскрес
          все меньше вопросов
          о том чего я хотел в этом городе
          вопросы исчезают
          вопросы тают
чего я хотел
          что
          иссякли
           Христос воскрес!
           Воистину воскрес!

Я пристойный литератор.
Я не использую нецензурные слова.
Не касаюсь запретных тем.
Не прибегаю к эпатажу и китчу.

Я благоприличный литератор.
Пишу о любви, о дружбе, о смерти, о Боге.
В моих текстах — поток жизни,
очищенный от мерзостей.

Люди читают мои произведения
и начинают по-другому думать.
Иногда начинают нервничать, даже выходят из себя,
потому что я благопристойный литератор,
но слишком раздражающий.

Они чувствуют, что читают
что-то уж очень редкое,
выродившееся, почти исчезнувшее
из мира литературы.

Они знают, что я пока что еще не умер,
живу рядом с ними,
вместе с ними езжу в общественном транспорте,
дышу отравленным воздухом,
выслушиваю ядовитые слова сограждан,
и, несмотря на это, я благонравый литератор.
Это их приводит в изумление,
в испуг —
они не понимают,
зачем я ищу приключения на свою голову,
зачем втягиваю их в переделку,
почему так плохо веду себя:
почему ко мне пришла такая роковая, сумасшедшая мысль —
быть благовоспитанным литератором.

Я знаю, я чувствую,
как за моей спиной
нормальные писатели и читатели непристойного
качают головой в знак жалости ко мне,
разговаривают между собой тихо:
бедолага,
сам себе враг,
ему уже ничего не поможет...
Непонятно, почему самого себя мучит,
что хочет этим сказать?

Я знаю, за спиной многие насмехаются надо мной:
Они цитируют мои приличные строки и злорадно хихикают,
стараются их пародировать,
говорят: тьфу, какая эта бездарность!
какая мерзость так писать!
В литературных журналах тоже все время меня критикуют,
просто стирают в порошок!
говорят, что очень отстал от времени
и не чувствую пульса жизни,
что лексика моя устарела, а идеи заплесневели
и для современного читателя стали трудновоспринимаемыми.
Уже даже не знаю, сколько лет
я так живу, как все это выношу.
Но иногда меня все-таки одолевает желание
отказаться от своего выбора,
от тяжкой судьбы писателя
и мне, художнику-маргиналу, постараться влиться в мэйнстрим,
расслабиться, отдохнуть,
но как только начинаю об этом думать,
вспоминаю, что
я — последний пристойный литератор в мире
и должен таким остаться до конца!

Время летит,
создаются шедевры,
пишутся новые бестселлеры,
новые поколения приходят и находят свое место под солнцем,
читатели лелеют новых кумиров,
раздаются новые премии,
одним словом, все идет как и подобает,
а я по-прежнему продолжаю
творить вполне корректные стихи и поэмы,
рассказы и романы,
снова не использую ненормативную лексику,
не касаюсь табу,
не прибегаю к эпатажу и китчу.

Таким поведением
окончательно отвратил от себя литературное сообщество,
кажется, уже никто не понимает меня,
но, как ни странно,
каждое мое произведение
все-таки читают с большим интересом, анализируют,
что-то привлекает в моих текстах,
они никак не могут догадаться что,
но факт — что привлекает,
раздражает, но привлекает.

А тайну всего этого знаю только я.
Я же последний пристойный литератор во всем мире,
а последний — всегда интересен.

Понять это
Не поможет
Ни чтение книг,
Ни политика,
Ни посещение храмов,
Ни что-либо другое,
Кроме вот только —
Когда смотришь старое кино
(желательно: документальное)
Только тогда — понимаешь,
Какое ужасное слово
«Поколение».
Когда смотришь
На живых людей, шагающих
По улицам Парижа 20-х годов,
По улицам Лондона 60-х годов
Или хотя бы по Москве или по Ленинграду,
Только тогда понимаешь,
Какое ужасное слово «Поколение» —
Какой ты ужасный тбилисец,
Принадлежащий 90-м годам —
Ты шагаешь туда-сюда,
Кто-то тебя снял,
Точнее — в общем так и не успел снять,
Но ты все равно кино
И ужасное слово «Поколение» —
И исчезнешь —
Чтобы отметиться на пленке,
И чтобы после тебя пришел кто-то другой,
Чтобы и он отметился
И ушел...
Я так думаю,
Я сейчас, правда, так думаю,
Пока Дагер не придумал дагерротип,
А потом братья Люмьеры не придумали синематограф,
Слово «Поколение» не существовало,
Или если существовало,
Не было таким ужасным,
Как сейчас,
Когда сидишь,
Смотришь фильм,
Спокойно и сладко,
И вдруг останавливается сердце,
Потому, что понимаешь,
Что смотришь не кино,
А только «Поколение»,
Которого уже нет,
Или почти уже нет,
И видишь самого себя,
Колышущегося
Лишь внутри этого ужасного слова
И вне его
Никоим образом не существующего...

испустил молодость...
хлеб, взволнованный, лежал на столе,
рентгеновские снимки не доверяли плоти и крови,
женщины верили в декольте,
молились атеисты,
а вот он — испустил молодость...

мы бросили в голодных псов камни,
когда возвращались с похорон,
мы бросили в сытых псов камни,
когда возвращались с похорон.
бросили в голодных псов камни,
бросили в сытых псов камни,
бросили камни, устав
и когда возвращались...

молодость испустил...
игрушечная рыбка валялась в ванной,
скелет доверял исключительно рентгеновским снимкам,
декольте верило в женщин,
убийцы зубрили девять сложных заповедей,
а вот он — испустил молодость...