Произведения

Стихи, как дыхание мира, к которому мне позволено прикоснуться...
Очнуться,
наполненным до предела,
без подготовки и полутонов, сразу, словно провести мелом
черту,
ту,
которая - переход, но ты об этом не знаешь,
играешь
в классики или что-то другое,
такое...
в котором ты
должен перепрыгнуть её, и...
внутри
остановить время, не узнав себя, ощутив биение живого пространства,
сгустки эфира, без алкоголя, наркотиков, транса
и медитаций...
Без адаптаций,
случайно, неосторожно...
словно негру, привыкшему к чёрной коже,
 не просто сказать, что она - костюм, почти как у водолаза,
что под ней - сразу белая-белая,
даже не загорелая,
а найти молнию и снять...
и ничего более не объяснять,
пока не попросит сам...
Ведомо небесам,
почему стихи, словно прохожий,
рекою неосторожной
идут и идут...
льют...
как будто,
в это странное утро
пространство ими дышит
и утоляет жажду на век вперёд...
Дождь... Иногда - радуга, а иногда током бьет.

Когда ты обнял меня, я оставила лучик в твоей одежде,
незаметно так, словно он там был всегда, прежде...
до одежды, до нас,
как точка отсчета -  раз -
ноцветной такой любви...
и...
непонятно, как,
такой большой, ты стараешься теперь спрятаться в этот пиджак
с головой...
И…то с ней гипертрофия, то с остальным телом...
А тут еще я, пишу мелом
по белой бумаге, чтобы не прочитать между строк даже,
как ты для меня важен
в этой жизни, сейчас, не прежде,
но только лучик в моей надежде...

Не плачь, ты ведь знаешь,
что, когда не летаешь,
дожди идут в самом далеком углу ауры,
ры-
бок золотых пытаясь там развести,
спасти
пустыню, думающую, что она бескрайняя, ненасытная,
песками печали скрытая,
убаюканная в этих дюнах
самим сам-умом,
идеи-песчинки пересыпающим,
тающим
изнутри себя...
Он шепчет тебе, что пустыня в глубоких трещинах...
Это неважно, она - вещая.
Складывай эти знаки в линии,
иногда чёрные, иногда – синие,
просто читай, смотри... Пустыня не бездна -
исчезнет,
без пафоса, незаметно,
стирая свои приметы,
тогда, когда ничего не ждешь,
превращая свои песчинки в дождь
внутри и снаружи,
в лужи, которые здесь и там...

Голый платан
дрожит листьями, а капли слетают и бьются оземь,
в прозе,
стихах, заполняя безмолвие, рисуя узоры...
Осенние разговоры,
как брызги, стекают по нервам...
Будь первым,
напоившим пустыню,
отныне
и навсегда.
Живая вода
впитает твои огни,
они
уплывут к другим...
Не плачь, тишину в ладонях храни...
Сказанное  - дым.

Лица неявных видений, с детства, вокруг меня,
как языки огня - в непрерывном движении...
Парении,
и столкновении с зябкой ладонью капель, дрожащих так многолико,
в крике
о старости накренившейся двери старого дома...
В котором знакомы
странные звуки, запахи, лица:
каждая половица,
со скрипом и даже визгом,
осязаемо близко;
окна, смотрящие в военный бинокль моего деда;
война и  победа,
живущие тут, эхом его шагов;
перезвон на разные голоса часов,
обращающихся со временем весьма вольно,
как с гипотетическим полем,
в котором одновременно всё и всегда;
беда,
приходившая в дом не раз, словно лавина;
запах киселя из калины, почти лекарства;
царство
героев, живущих на печке и потолке...
В этой реке
явно ощущаемых образов - я...
Живая
ткань пространства,
но почти без шанса
понять часть его,
смысл земных берегов,
то, что называется «я», и где у него границы...
Слиться
намного проще,
ощущая, как дрожат листья в осенней роще,
а сок замедляет свое движение под корой...
Спрашивать: «Что с тобой?»
в этом случае рано.
Открытой раной
край разрыва с пространством саднит позже,
когда кожа
уже не помнит,  что дождь идёт сквозь,
а  душа
задыхается, не умеет дышать
светом
(изначальная данность теперь - чужие секреты)
и, чтобы почувствовать себя живой, ищет боль...
Вот тогда, пусть хоть кто-нибудь спросит меня: «Что с тобой?»

Чуть мерцая, падают тихо листья,
разгораясь, не угасая...
Древо жизни. Свет его серебристый
от земли до самого Ра...я...?

Да, и я там. Воздух дрожит в полёте.
То, что прожито, полыхает,
слепит душу.  Вечность на повороте
смотрит мимо, не замечая...

Эйфория...Плотен прохладный ветер.
Вертикален. Все выше, выше...
Мы - пришельцы. Неба смешные дети.
Нас зовут, только мы не слышим.

Листопадно-трепетны наши жизни…
Долго кружимся, улетая...
У мирая - с миром лучами брызнем,
возвращенье искрами обретая.

«Будет день, и будет вам пища»...
Избави, Бог, усомниться...
У помойки дежурит нищий:
вдруг, сегодня поесть случится....
Не позорь его, Боже правый,
сбрось немного чудесной манны...
Для своей же нетленной славы,
да по-честному, без обмана…
Снег в апреле... Не то немного.
Вот краюху бы... Эх, ты, бездна!
Как же, горюшке верить в Бога,
если голоден он, болезный...
Занят Бог. Будет снег и в мае...
У него чудеса по плану...
У бродяги же мысль о рае -
в виде булки, сердешной раной...
Правда, все о небесной манне...
Знает Бог, как ослабить муки:
у меня бутерброд в кармане
и «случайные» мои руки.

Ледок на лужах, как амальгама
чужого сердца...
темно вначале, а после драма,
если вглядеться...

И не узнать мне - растает завтра
иль затвердеет...
Кто рваных лезвий невольный
автор,
спросить не смею...

Сладка рябина... горчит немного,
какая малость...
Ледок на сердце... Быть может, грога?
Чтоб не страдалось...

Зима насыплет снега, лютуя,
как ведьма злая...
Но дрогнет сердце от поцелуя –
и просияет...

Здесь ты полжизни вспоминаешь суть,
а, обретя, рвёшь узы и границы...
Шагнув на неисповедимый путь,
ты так похож на раненую птицу...

И, кажется тебе, что обречён,
что не успеть, что шатки все основы,
но... ты, как слово, небом изречен
и набираешь силу через слово...

Звучишь, сияешь, ищешь унисон
с первопричиной золотого света...
Звездою вечной боговоплощен,
твоя душа - сокровище планеты,

и око Бога, и его цветок
неповторимый от земли в безбрежность...
Ты никогда здесь не был одинок,
вся жизнь твоя - проявленная нежность...

От неба к сердцу, как  молитва, шаг...
Так вымолви его. Он непреложен.
Словами-миррой капает душа
в ладони Бога... До вселенской дрожи

звучит Аминь и Амено и Ом...
и небеса ответствуют и внемлют...
Ты свет от света, небом изречён,
чтоб отогреть стихами эту землю.

Ветер качает слезы её
в белых ладонях...
Песню печально, тихо поёт,
к ночи уронит
росами оземь, в талый закат,
травы обнимет...
Ляжет в туманы пламенный град...
Горе не стынет...
Горе алмазом ясным горит,
солнцем вечерним...
Горе её тишиною звенит,
памятью терний...

Градинки в горсть, у индиговых врат
замер входящий...
И...отворились. Бесценнейший клад -
дар настоящий.

Дышать стихами есть простой резон:
чтоб обостряли истинное зренье,
и открывали аур оперенье,
и затмевали золочёный трон.
Они - всепроникающий озон
и солнца луч вне радости и боли,
сжигающий зародыши неволи.
Они - небесный колокольный звон.

Чтоб рабство духа слогом разорвать –
и внутривенно Бога осознать.