Я, да простят меня мои бывшие коллеги – профессор протухших идей. Я нектар, обреченный на горечь: мои мысли были не интересны никому – ни богам, ни людям, ни самому себе. И я решил уйти из науки.
Я ушел и даже не хлопнул дверью.
Я стал хранителем библиотеки.
Этот парень разрушил мою мечту.
Он сидел за первым столом, напротив лестницы, и читал книгу «Священная инквизиция». Временами, он вглядывался в книги других читателей, и я заметил, как раскалываются от ненависти его глаза.
«Идиоты! Все – идиоты!» — вдруг вскричал он и кинулся в кого-то куском булки, которую ел.
Я подошёл к нему, чтобы сделать замечание, и в этот момент ловушка захлопнулась. – Каблук невидимого ботинка раздавил мою голову, и тошнота мерзко застыла во мне. Я не смог отвести от него своего взгляда, и его лицо приблизилось ко мне, стало огромным, четким. – Редкие струйки волос стекали по плотине лба, которую удерживали два носа. Волокнистые зрачки прожилками вплетались в болотную гать глазных яблок. Бугристые щеки соединялись расщелиной рта, в которой прятались голодные пиявки. Клочки лишайника на обрыве подбородка почти не скрывали иссохшую шею.
Я вижу – его рука, мнущая мягкую булку, движется ко рту. Рот раскрывается, и пиявки впиваются в хлебную плоть. Медленно отделяется от нижней губы тягучая жидкость. Капля падает на стол рядом с книгой и становится шипящим пятном.
Стол завибрировал. Пятно перестало шипеть и открыло глаза. Оно, как ртуть, отформилось от стола и стало сперматозоидом…
Я побежал по лестнице. Вниз: ступени стремительно ускорялись. А сперматозоид летел рядом со мной, стал моей тенью. Но я вырвался на улицу, а он исчез в её шипящем воздухе.
Я отдышался, и воздух перестал шипеть. И в ту же секунду мне всё стало ясно: как в зеркале, в глазах парня и сперматозоида, в их сущности, я видел самого себя.
