За полночь.
Саван постели горяч,
впитав весь огонь из меня,
обжигает бессонницей…
Мыслей тайная комната
вскрыта.
Но мне бы не думать,
не чувствовать, не существовать,
превратиться в сухую улитку,
эй, где ты, с дубиной снотворной? –
давай… Усыпи по затылку.
Ноль тридцать.
До кухни семнадцать шагов:
семь – по мягкому ворсу,
шесть – по жёсткому,
четыре – по битому стеклу паркета.
Саван кухни прозрачен
и чёрн.
Чирк – вспышка пламени:
уголь кометы,
хвост, в черноте исчезающий…
затягиваюсь и
выдыхаю, казалось бы –
вместе с мыслями,
отступающими.
Тик, тик – время живёт на стене.
Чирк – ноль тридцать восемь.
Мысли – песчинки в песочных часах
падают в одну точку:
Душа – рукотворна,
налей же ей яду,
стань инструментом
могильщика.
Ты придумал себе
этот истинный мир,
в нём душа лишь хранилище боли,
ты обязан стать мёртвым –
равнодушным к живым,
и – свободным,
свободным…
Должен,
должен… –
крапает время сквозь ночь.
В замершем дыме сокрылась
прозрачность.
Тёмность окна,
точно тыльная сторона
картины, распятой на улице.
Кто-то тихо шуршит по дороге,
и быть может, внимательно смотрит
на мой портрет, но не видит, что я –
за холстом,
замурован в стене,
замурован для всех,
замурован… –
крапает время.
Тик… –
три двадцать... одна… две… три…
Сигареты закончились.
Четыре шага, шесть, семь…
и неизбежно – обратно,
в саван друзей.
Часы перевёрнуты.
Мысли-друзья за секундами вновь
устремились…
Нет. Вы мысли-враги,
вам убить мою сущность желаемо.
Но не сможете,
у головы пистолет взведён
в ожидании: пять ноль одна.
Я сегодня чудовищно трезв,
и вздыхаю пустыми словами,
уподоблен стене,
мне бы просто уснуть,
вместо бремени савана,
вместе с часами.
Тик, тик, тик, тик…
Пять утра, пятнадцать секунд…
Скоро тени приступят к работе,
а мне – пора…
