Произведения

Никто не знал, от берегов какой земли,
С какими полномочиями и каких флотилий,
Но зa полночь входили в город корабли.
Дозором в город корабли входили.

Наитие на улицы вело –
Дождаться их, плывущих в полумраке.
И корабли входили – тихо и светло,
Зачем-то погасив опознавательные знаки.

Какие капитаны их вели?
И чем был ход: необходимостью или прогулкой? –
Не знал никто.  Но заходили в город корабли
И тихо шли по улицам и переулкам.

А утром снова действовал запрет –
Какой-то сговор всех: умалчивать о диве.
И не трубили полосы газет
О том, что в город корабли входили.

Спешили по делам, с ходьбы переходя на бег,
Тряслись в трамваях – не пошевельнуться,
Но заставляло улыбнуться, связывало всех,
Что ночью корабли прошли и что ещё вернутся.

Кто знает, чем бы городу помочь,
Когда б однажды не пришла флотилия.
Но сумерки сгущались.  Приближалась ночь.
И в город тихо корабли входили.

Раздетой маяться земле.  Дожди и слякоть.
Сейчас бы одному в тепле грустить и плакать.

Октябрь шаркает метлой по небу, скверам.
Зелёный вымел, голубой.  Оставил серый.

Связной, посыльный двух твердей, открыть спешит он,
Что небо нитями дождей к земле пришито.

За клином клин трубя плывёт в согласье зыбком.
И вот в руках моих поёт чужая скрипка.

Тоски, не знающей границ, уже солист я.
Мне помогают стаи птиц и танец листьев.

А строчки нижут – на лету насквозь пронзают –
Меня и надо мной – листву и птичью стаю...

На землю тихо ляжет снег.  Но прежде – ветру
Развеять сеть дождей.  А с ней и песню эту, –

Замрёт последний вздох листа и клик гортанный;
Сведу уста и стану ждать, играя гаммы...

А по весне опять придут в движенье нити:
Забудут птицы про уют – здесь гнёзда вить им;

Проглянут, радостно в дожде задышат листья;
Поверю в чудо – что уже весны солист я.

Прилива музыки дождусь.  В дожди и слякоть
Спою о счастье.  Разучусь грустить и плакать.

...Случайно скрипку приручил, согрел, играя.
Расстаться не хватает сил – совсем ручная.

Ошибка, наслоение эпох, –
Полночи часовой двоится пояс:
Мы не должны же были, видит Бог,
Попасть в один, во тьму бегущий поезд.

Искрится Ваша речь, оттенками пленя,
А мне отпущено лишь пару междометий...
Вы человечней, совершеннее меня
На многие тысячелетья.

Смотрю, как чёлку непокорную со лба
Торжественно отводят Ваши пальцы –
И руку прячу: пятерня груба.
И взгляд мой прям,
как взгляд неандертальца.

Вы так добры, что этот диссонанс
Не выдаёте ни единым жестом,
Не указуете на то, что разделяет нас, –
На всё моё несовершенство.

И я тянусь – сквозь чащи и пески,
Сквозь времена, –
стремясь настигнуть Солнце.
...Вы так же безнадёжно далеки,
Но помогли мне выйти в кроманьонцы.

Порыв – и частности, штрихи,
А в результате –
жизни чудо.
Всё мирозданье – как стихи:
Из ничего, из ниоткуда.

В многообразье мер и форм
Одна звучит – сквозная тема,
Соединяя суть и вздор.
Похоже, мир и есть поэма.

Во всём, что создал Аноним,
Сказался сам волшебник слова:
Где – бестелесен и незрим,
А где – материализован.

Видать, решилось наконец
Переносимое на завтра:
«Вживлён ли в детище Творец?». –
И да, и нет: как в строчки – автор.

В контактах сердца, глаз и уст
Является, в наитьи выслан,
Сей мир неисчислимых чувств,
Неисчерпаемости смыслов.

Расслабится, вздохнёт, скрипя, –
И ясен звук, и жест уместен –
Пространство, где понять себя
Дано лишь целостно, в контексте, –

Открывшись, дать себе отчёт,
Что тема – в сердце зазвучала
И по созвучиям ведёт
К непреходящему Началу.

Ведёт от явной чепухи
И посвящает в тайну чуда
Тот мир, что сам – как все стихи –
Из ничего, из ниоткуда.

Так ветры стенали, так истово бил прибой,
Что я почти угадал в том пророческом хоре:
Мне назначается встреча – встреча с тобой.
Той ночью бредило ей Средиземное море.

Но лишь в Галилее, где даже камням на дне
Известно: идти по волнам надо с верой во взоре, –
Тебя, усомнившуюся, препоручило мне
Мудрейшее из морей – Галилейское море.

...Мой праведный, мой исчезающий ангел, губя,
Не озирайся – станешь столпом из соли.
Иссохну, но в рукописи сохраню тебя,
Как свиток священный лелеяло Мёртвое море.

Как набожный Тору, в осанне, тебя пригублю,
Внушая себе, что нет ни разлуки, ни горя...
От Средиземного синего моря тебя люблю
До самого Красного, самого жаркого моря.

А что как вовсе нет времён
И мир – действительный как будто –
Не в самом деле сотворён,
А просто кажется кому-то?

Возможно, мнится Новый год.
И снег в чуднoм круженье этом
Не явно, может быть, идёт,
А лишь воображаем кем-то.

И чувства в призрачной груди
Несуществующе теснятся, –
Все лица, связи и пути
Пригрезились кому-то, снятся.

Вбирая иллюзорный свет,
Кружат в продуманном балансе
Тела измышленных планет
В воображаемом пространстве.

И продолжает представлять –
И этот лист, и эту фразу, –
И фантазирует опять
Какой-то запредельный разум.

Вообразивший небеса
И мир под ними – лад и смуту, –
Возможно, чувствует, что сам
Всего лишь кажется кому-то.

Затерянной в просторах мироздания,
Живинку заронённую тепля,
До первого случайного дыхания
Пылинкой голубой парит Земля.

И в это мимолётное парение
Нечаянно возьми да и вложись
Длиною в тoлику того мгновения
Моя конечная, земная жизнь.

Иная же – надмирная, нетленная –
Уже неотторжима от Творца
И для неё пылинкою – Вселенная,
Мгновеньем – время, от начала до конца.

Эту магию чувства,
Пьянящего даль,
Посчитал бы кощунством
Трудяга рояль...

Заиграешь – и славишь
Колибри полёт.
Ты касаешься клавиш –
И скрипка поёт.

За неистовой смычкой
Бродячих ветров
Перейдёшь к перекличке
Планет и миров.

И хорал, и оркестры
Вступают, маня
В подпевалы – окресты,
В солисты – меня.

И тебя – по рескрипту
Распевки такой, –
Как бесценную скрипку,
Я трону рукой.

И взволнованно, страстно –
Уже с высоты –
Поднимаюсь в пространство,
Где музыкой – ты,

Где свобода – цезуры
И соло – остра,
Где свою партитуру
Читаю с листа.

И куда там органу,
И скрипке едва ль
Так распеть ураганы
И звёздную даль.

И бездушную ткань,
И живительный дух –
Сквозь незримую грань,
Через чувства и слух.

Озирать небосклон
И слова находить,
Чтоб сияло, и жгло,
И теснило в груди.

И в природе искать,
И в себе, и в толпе
Той подсказки, штриха,
Чтоб до ночи успеть

Оказаться в раю,
Переулком пройдя
В мастерскую мою,
Где творю я тебя;

Где летим, где впритир,
Через горни хоры,
Через видимый мир,
Через антимиры;

Где наитие длю,
Ощущеньем объят,
Что тебя я творю
От ресниц и до пят.

Увлечёт – и подъём
До астральных вершин.
Ты – продленье моё,
Из ребра и души.

И себя, и капель,
И запев неземной
Воплощая в тебе,
Проникаюсь тобой.

Старушка на лавочке крошки бросает грачу.
Счастливый влюблённый несёт как дитя букет.
Старушка о пенсии думает: «В пятницу получу».
Влюблённый решает, как назовёт сонет.

Малыш вытирает пломбир с лица рукавом,
Блаженно зажмурился и шоколад откусил.
Священник идёт с крестин, размышляя о том,
Почто очерствел душой святой Августин.

Ответ на вопрос о себе: «Который из них?» –
Звучал бы как песня чукчи, поющего мир:
И эта старушка, и этот счастливый жених,
И этот малец, доедающий свой пломбир.

И этим батюшкой с думою на челе,
И грешным отцом Августином себя узнаю,
И тем, кто себя в единственном мнит числе,
И тем, кто в единстве зрит многоликость свою,

Кто ищет себя, и кто отошёл от дел, –
От мира, где множатся и умирают тела,
Где принято думать: «Каждому – свой удел»,
Где смысл раздроблен на фразы и на слова,

Где множится, как в зеркалах, единственный лик,
Где главное скрыто от тех, кто ищет вовне.
Но мир – хорошая школа... И каждый её выпускник,
И каждый её школяр – во мне.