|
Любовь БЕРЗИНА
СТИХОТВОРЕНИЯ
* * *
Дунул ветер холодный с востока –
Оголился весь лес, зашатался.
Только чудом на ветке высокой
Лист последний качаться остался.
Он увидел своими глазами,
Проклиная и жизнь, и судьбу,
Как его золотыми друзьями
Устелили пустую тропу.
И не страшно уже нетерпенье
Сбросить дерева старого власть,
Чтобы в небо взлететь на мгновенье
И к земле, умирая, припасть.
* * *
Меня сожрали коридоры,
Как паутина, оплели.
Они ползут в поля и горы
Вдоль всей земли, вдоль всей земли.
О мир без света и растений,
И без погодных перемен,
Где только тени, только тени,
Шатаясь, бродят возле стен.
Где лица холодны и немы,
Но каждый укусить готов.
О коридорные системы
Больших и малых городов,
Как пылесос, с напором грубым
Меня в себя всосали вы,
Но ваши каменные трубы
Не знают листьев и травы.
И растекаясь утром вешним
По вашим внутренностям, я
Люблю всего сильнее бреши
В деревья, небо и поля.
Как узнику — отрадой зренья,
Иконою — квадрат окна.
Я вся дрожу от нетерпенья,
Когда мне улица видна.
Там сквозь асфальт и стен махины,
В короне птичьих голосов,
Растут берёзы и осины
Лазутчиками из лесов.
Когда ж меня, домов изгоя,
Меня, рабыню колеса,
Снесёт асфальтовой волною
И бросит в ближние леса?
МЕДНЫЙ ВСАДНИК
Всадник медный, знаменитый,
Что ты прянул на дыбы?
Норовишь разбить копытом
Запрокинутые лбы.
На тебя глазеет всякий,
Там, под царскою пятой,
А вверху вознёс Исакий
Дивный шлем свой золотой.
Гаркнет пушка над Невою,
Вздрогнут шпили и мосты,
Только царь один спокоен,
Грозно смотрит с высоты.
В небеса его бросает
Тело статное коня.
Тихо в вечность уползает
Недобитая змея.
РОЖДЕСТВО
Звезда у младенца над головой
Вдруг встала, не шевелясь.
И путник замер, едва живой,
Котомку роняя в грязь.
Блеяли овцы, мычали волы,
Брезжил в окне рассвет.
И к хлеву, спеша, подошли волхвы,
Блуждавшие много лет.
Лица были у них стары,
Одежда груба на вид,
Они, склонясь, принесли дары
Младенцу, который спит.
Он под звездой в рассветном дыму
Весь золотом осиян.
И дышит корова в лицо ему
И смотрит в упор баран.
Он не правитель, не будущий царь
Он в яслях, так мал, лежит.
Но он полюбит последнюю тварь
И даже убийц простит.
И в хлеб его превратится плоть,
А кровь его станет вином.
Так в каждую душу войдет Господь,
Как в разорённый дом.
А тот младенец не говорит,
Его не осмыслен жест.
Он знает всё, и спокойно спит,
И видит на небе крест.
* * *
Серебряная пыль небес
Над головой от ветра пьяной.
Алмазным светом Южный крест
Горит над чашей океана.
Вся жизнь плывёт передо мной,
Как белый парус, ветром полный,
И бьются в берег головой
Неумирающие волны.
Я так мала перед Творцом –
Ничтожная частица суши.
Но он вдохнул в меня, как в дом,
Весь мир объемлющую душу.
Вздыхает Тихий океан,
На волнах путь качает млечный,
И жизни радость и обман
Во мне дробятся бесконечно.
В КВАРТИРЕ БЛОКА
На лестнице темно и сыро.
Взбегу наверх, под потолок,
И встану у окна квартиры,
Где умер Александр Блок.
Внизу вздыхает ветер тяжко,
Гудки портовые слышны,
Река с названьем странным Пряжка
Изнемогает от волны.
Над набережной сетью белой
Полощется осенний снег,
На ветер навалясь всем телом,
Бредёт какой-то человек.
И так же, так же одиноко,
Как окна брошенных квартир,
Глазами Александра Блока
Увижу побледневший мир.
Паршивая бежит собака,
Шаги матросов широки,
Блестят, как молнии, из мрака
Красноармейские штыки.
И шапок островерхих пики
Стремятся ввысь, где Бога нет,
Петр у Исакия, великий,
Лицом вонзается в рассвет.
А рядом грязные, живые,
В шинелях серого сукна,
Прут мужики со всей России,
Не видя Блока у окна.
Ему вчерашний друг холёный
Не подал давеча руки,
За то, что Иисус с иконы
Шел там, где эти мужики.
В багровых отблесках заката
Блок смотрит – взгляд его тяжёл! –
Вся музыка ушла куда-то,
А он замены не нашел.
И с маскою лица железной,
Как он, о многом промолчу,
Над революционной бездной
Гася сознания свечу.
* * *
Силуэты заснеженных станций,
Запорошенный профиль полей,
Убегают, не просят остаться,
И твердят: «Не жалей, не жалей».
За немытым окошком вагона
Из-под ног уплывает земля,
И кладут мне земные поклоны
Тополя, тополя, тополя.
И пускай меня поезд уносит
Мимо, мимо, в метельный туман,
Сердце слиться с Отчизною просит
После всех экзотических стран.
Чтобы избы медовые очи,
Словно в кружево, прятали в снег,
Чтоб здоровался так, между прочим,
Незнакомый совсем человек,
Чтоб в бездонных колодцах не стыла
Ледяная густая вода,
Чтобы верной тропою водила
Над чернеющим лесом звезда,
Чтобы купол с крестом золоченым,
Путеводный, ночами не гас,
И в медвежьих углах потаенных
Кто-то тихо молился о нас.
ПАМЯТНИК ГОГОЛЮ
Сойду на узкую дорогу,
Где среди листьев и травы
Задумался писатель Гоголь
В старинном дворике Москвы.
Не зря задвинут он подальше –
Спина согбенна и крива,
Его суровый взгляд без фальши
Не вынесла без слез Москва.
И около своей квартиры,
Среди домов дебелых тел,
От слез, неразличимых миром,
Он сгорбился и почернел.
Случайный в дворике прохожий
К нему не ходит на поклон,
И ясных глаз поднять не может
На Гоголя, так страшен он.
Свой длинный нос писатель свесил,
Но боль внутри него жива.
Уходят тихо в поднебесье
Молитвы страстные слова.
И могут слышать, чуть живые,
Все те, кто чуток и не глуп,
Как молит Гоголь о России,
Не разжимая тонких губ.
То плачет Гоголь, то смеется,
Не видит он из-за домов –
Русь-тройка за углом несется –
В ней Чичиков и Хлестаков.
БАНЯ В ПЕЧИ
Мы в русской печке с мамою легли.
Так пахло лугом и кололось сено!
Душа отогревалась постепенно,
И семь потов, как семь грехов сошли.
Как печь нас грела, даже просто жгла…
А мы внутри, счастливые, смеялись,
И снова жарким потом обливались,
От скверны очищаясь и от зла.
Сияли бревна золотом в сенях
И печь дышала жарко телом белым,
И я бралась за веник неумело,
А мама молодела на глазах.
Из чрева печи, легкие, как пух,
Мы вышли, оставляя грязь и хвори,
За чаем, в задушевном разговоре
Избы смолистый мы вдыхали дух.
Окно двурогий месяц сторожил,
Дом освещенный обступала ночь.
Мы здесь у русской печки – мать и дочь,
На весь остаток жизни взяли сил.
* * *
Прощайте, прощайте березы!
Отчалил последний паром.
Сверкают высокие грозы,
Гремит набегающий гром.
Собака далёкая лает,
Клубятся вверху облака,
И как в колыбели качает,
Качает, качает Ока.
Качаются сосны и ели,
Качается луг заливной,
Где травы давно пожелтели
И больше не пахнут весной.
На золото цветом похожий,
Сверкает прибрежный песок,
И палуба рыбьею кожей
Блестит, уходя из-под ног.
И жизнь моя словно в начале,
Бескрайни ее берега,
Пока в своем лоне качает,
И не отпускает Ока.
А после на твердую землю
Мне будет ступить нелегко,
И это качанье, наверно,
В груди у меня глубоко.
В ней все – и луга, и разливы,
Паром в середине реки,
Сверкание гроз торопливых
И кровь голубая Оки.
* * *
Все названо вокруг и тем закреплено.
Вот липа чёрная глядит ко мне в окно.
Вот на дороге спит автомобиль
И землю покрывает снега пыль.
Всё названо, всё сложено подряд,
Чтоб мог на что-то натыкаться взгляд,
И можно было дух перевести,
Сжимая землю в стынущей горсти.
Чтоб путь души прошёл сквозь эту смесь
Травы и камня, что сгустились здесь.
Чтоб словом вызвав к жизни целый свет,
Уйти туда, чему названья нет.
|
